Нет сомнения, что бои под Касторной происходили долгие и жестокие, о чем пишут красные командиры Егоров и Буденный, не отрицая доблести и упорства белых частей. Победитель всегда торжествует, даже и в своей неправде. Так, Буденный заканчивает захват Касторной следующими строками:

«В результате Касторненской операции противник потерял:

• 4 бронепоезда,

• 4 танка,

• 100 пулеметов,

• 22 орудия,

• десятки тысяч снарядов,

• миллионы ружейных патронов,

• 1000 лошадей и

• около 3000 солдат и офицеров, сдавшихся в плен…

Офицерский батальон 2-го Марковского полка, пытавшийся оказать сопротивление, был почти полностью уничтожен».[225]

Такому количеству и цифрам трофеев, конечно, трудно поверить. Самый захват Касторной Буденный не описывает, хотя о других боях вдавался даже в детали боя.

Со 2-м Хоперским полком я проходил Касторную ровно в полночь, и в ней уже не было белых (и красных) частей, явно своевременно покинувших село и железнодорожный вокзал; Буденный же пишет, что Касторная была занята вечером 2 ноября.

Донская сводка говорит, что полным хозяином Касторной Буденный стал с 3 на 4 ноября.[226]

Особенная точность здесь и не нужна, но Касторная, видимо, оставлена была без боя в силу других военных обстоятельств.

Утром следующего дня генерал Губин убедился в захвате в плен красного батальона по многочисленным пулеметам во 2-м Хоперском полку. Узнали о том и казаки других полков от самих же офицеров и казаков нашего полка, так как вся дивизия ночевала в одном селе. Ввиду малого количества пулеметов в других полках генерал Губин приказал оставить у нас только два трофейных пулемета, а остальные уступить другим полкам. Протестовать не приходилось.

К вечеру дивизия уходила дальше на юг. Вызвав меня, Губин приказал сменить своими сотнями сторожевое охранение с севера и, когда дивизия вытянется из села, снять 2-й Хоперский полк и выслать его в хвост дивизии. Мне лично — остаться лишь с одними пулеметами на северной окраине села, если появятся красные, обстрелять их и, не ввязываясь в бой, быстро отойти к хвосту дивизии, став ее арьергардом. Все было выполнено, как приказано.

Наше село лежало западнее полотна железной дороги Касторная — Новый Оскол версты на две-три. На таком же расстоянии на северо-восток лежало небольшое село, прикрытое с юга гаем соснового леса. Расставив все восемь пулеметов, наблюдаю местность. И вот из этого леса неожиданно вышел красный эскадрон до ста лошадей в одношереножном рассыпанном строе и двинулся прямо на юг. За ним, шагах в ста на дистанцию, и таким же строем вышел второй эскадрон, затем третий. Они совершенно не обращали внимания на наше село и широким шагом своих крупных лошадей шли прямо на юг. Пока я наблюдал эту красивую кавалерийскую картину, как из леса показался четвертый эскадрон красных.

Наш пулеметный огонь достать их не мог. Головной эшелон был уже на уровне нашего села. Впереди меня два переката с неширокими балками. И вот из первого переката показалась голова конницы, в колонне по три. Эта голова скоро скрывается в балке, а за нею ползучей змеей тянутся всадники тем же строем.

— Пулеметы!.. Приготовиться! — командую восьми саням с пулеметами, находясь позади них в седле, со своим вестовым Тимофеем Сальниковым.

Красные как будто задержались в балке, но «красная змея конницы» продолжала тянуться и спускаться в балку. И вдруг из-за переката выскочили всадники, но уже в колонне по шести, как позволяла санная дорога. Блистая шашками, с дерзкими криками, полным карьером они бросились к селу. До них было не больше версты. Цель для пулеметов была отличная — темные компактные фигуры на фоне белого поля.

— ОГОНЬ! — громко скомандовал пулеметчикам.

Но… пулеметчики хватили своих лошадей в кнуты, и восемь саней с пулеметами легко, как на широкой масленице, карьером бросились вдоль улицы, тянувшейся с севера на юг. Мы с Сальниковым последовали за ними тем же аллюром. Было немного и горько, и смешно.

Проскакав село и свернув на юго-запад по дороге, по сплошному снеговому полю через глубокую балку и следующий за нею высокий перевал длиной версты в три, темной лентой вытянулась наша дивизия, идя спокойным шагом и совершенно не зная, что происходит в ее хвосте.

При дивизии были обозы всех полков, санитарные летучки, частные экипажи, санки и вся та тыловая «накипь», которая жмется к строю только в дни отступления. Поэтому если в дивизии насчитывалось чуть свыше тысячи боевых шашек, то всех людей, всех лошадей с пулеметными командами, с батареей, с обозами, с санитарными летучками и с частными экипажами и санками, думаю, было до 2500. И вся эта масса, в колонне по три и в одну упряжку, вытянулась по единственной дороге меж сугробами непроходимого снега. Всю эту беспомощную кишку замыкал 2-й Хоперский полк.

Кое-как рассыпав свои малочисленные сотни в лаву и собрав пулеметы, я ждал жуткой минуты, когда конная масса красных вот-вот покажется из села и своею силою, своим сокрушающим ударом обрушится на хвост беспомощной колонны…

— Попробуйте теперь бежать… — рычу я на своих пулеметчиков, потрясая шашкой.

Дивизия, как ни шла тихо, все же двигалась вперед, очищая дорогу 2-му Хоперскому полку. Несколько конных человек быстро выскочили из дворов села, лежащих вне нашего шляха, и бросились в нашу сторону.

— ПРИГОТОВИТЬСЯ! — кричу я пулеметчикам.

— Да это наши!., это наши «волки»! — кричит мне кто-то.

И действительно — я ясно вижу черный сотенный значок «волков» с волчьим хвостом на нем. Но тут лее из-за угла построек появилась густая голова конницы красных. Появилась и… остановилась. Одиночные всадники красных бросились за удирающими казаками-«волками». Значковый «волк» скакал как-то беспомощно, с болтавшимся своим значком за спиною на бушлате, словно он ему мешал. На него наскочили два красных всадника и «за шиворот» схватили его живьем. Остальные «волки» скакали по сугробам и прискакали в наши ряды. Красные почему-то медлили в преследовании. Хвост дивизии, перейдя балку, поднимался по склону. За ними последовали и хоперцы. Красные, накопившись в селе, бросились вслед за нами. Быстро расставив пулеметы ярусами по склону, командую сотням:

— В ЛАВУ!

Но… никто не хочет сворачивать с дороги и лезть в глубокий снег.

,— Господа офицеры — ЗА МНОЙ! — кричу в массу и сам бросаюсь с дороги, утопая в снегу по живот своей высокой кобылицы. Все офицеры и несколько десятков казаков бросились по обе стороны дороги, обозначив жидкий строй лавы. Пулеметы немедленно же открыли огонь. Красные остановились.

Поле боя, небывшего боя, стихло. Наступали сумерки. Хвост дивизии, перевалив бугор, утонул в следующей балке. Свернув свою жидкую лаву, двинулся вслед. На самой вершине переката, уже в полной темноте ночи, вижу компактную группу спешенных казаков человек в пятьдесят. При них большой флаг и три сотенных значка.

«Кто это?» — думаю, приближаясь к ним. И совершенно искренне громко спрашиваю:

— Какого полка?

Казаки молчат.

— Какой полк? — громко повторяю, как это принято на походе, встречая неизвестную часть.

— 2-го Хоперского, — слышу несмелый шлос в ответ.

Я вначале не понял этого ответа, почему и оглянулся «на свой полк», идущий за мной. И только сейчас я обнаружил, что возле меня нет нашего полкового флага и казаков позади меня было немного. Остановившись, строго спрашиваю:

— Вы хоперцы?

— Так точно! — отвечают смущенно.

— Здорово, 2-й Хоперский полк! — обращаюсь к ним ехидно.

— Здравия жела-ам!.. — глухо, стыдливо промычали они.

— Вы почему здесь?.. Почему вы не в своих сотнях?.. Кто вам позволил бросить ряды своего полка?.. — бросаю им громко. — А ты, значковый, почему ты не с командиром полка? — принизываю всех.