Да и какая это была «сильная ударная конная группа», которой должен нанести удар и разбить группу Буденного генерал Мамантов?

Генерал Деникин в своем труде определяет их (наши силы) так:

а) 4-й Донской конный корпус генерала Мамантова — 3500 шашек,

б) Кубанские конные дивизии, прибывшие из-под Царицына — 500–800 шашек,

в) не казачья дивизия (видимо, генерала Чеснакова) — 700 сабель.[241]

2-й Кубанский конный корпус состоял из двух дивизий — 2-й и

4-й — всего восемь полков. Взяв среднюю цифру для дивизии 600 шашек, выходило, что каждый полк имел только 150 шашек. Это, конечно, не была сила, присланная в помощь со стратегической задачей.

Сводка Донской армии указывает:

• для своего 4-го Донского корпуса — 3500 шашек,

• 2-го Кубанского корпуса — 600 шашек, наша,

• 1-я Кавказская дивизия — 300 шашек.[242]

Большинство строевых начальников, когда бывают требования в интендантство, увеличивают число бойцов своих частей, а когда требуются серьезные боевые действия, уменьшают цифру их. В данном случае, не зная численную силу 2-го Кубанского корпуса тех дней, о своей дивизии должен точно подчеркнуть, что она имела тогда около 600 шашек в строю, не считая пулеметных полковых и дивизионной пулеметной команд.

Кроме того, в число боевых шашек, как было принято считать, не входили все офицеры и их конные вестовые. Но все они участвовали в боях, в первых линиях, что было естественно.

Это было в районе Купянска. Был поздний вечер, и шла метель. Дверь широко растворилась, и в комнату вошла громадная фигура в широком длиннополом персидском тулупе с длинными рукавами, вся занесенная снегом.

— Здорово, Федор!.. Принимаешь гостей? — произносит она, и в ней я узнаю полковника Василия Даниловича Гамалия. За ним входит сотник Хлус, его доверительное лицо.

— Заходи, Вясылю! Нам каждый гость дается Богом! — весело отвечаю ему.

Оказывается, Гамалий из Екатеринодара, едет во 2-й Кубанский корпус генерала Науменко, для вступления в командование 2-м Уманским полком. При нем взвод казаков от былого его 3-го Уманского полка, под командой подхорунжего Дубины, казака станицы Кугцевской. Я рад гостю, собрал офицеров своего Сводно-Хоперского полка, чтобы приветствовать гостя и услышать от него о событиях на Кубани, от которой мы так долго и далеко были оторваны и, не получая газет, ничего не знали.

Полковник Гамалий, безусловно, умный и большой кубанский казак и красочный черноморец. Он говорит, что «укоротить Краевую Раду надо было, но только своими, кубанскими руками, но не посторонними. Арест же некоторых членов Рады, высылка их за границу, повешение члена Парижской делегации священника Кулабухова[243] — это недопустимо и оскорбительно для Кубанского войска, что может отразиться на настроении фронта». Все это было для нас большой и неприятной новостью. Знали ли об этом наши казаки — было неизвестно, но эти события в Екатеринодаре, в начале ноября 1919 года, совершенно не отразились на фронте нашей 1-й Кавказской казачьей дивизии. Казаки оставались послушными и шли за своими офицерами.

В район Купянска, и неожиданно и приятно, пришло пополнение старшими офицерами во 2-й Хоперский полк — полковник Тарарыкин,[244] есаул Жуков и ротмистр Ольшанский.[245] Тарарыкин по назначению из войскового штаба, а Жуков и Ольшанский — старые хоперцы, после выздоровления от тяжелых ранений.

Тарарыкин — сын атамана станицы Келермесской Майкопского отдела. Молодым казаком, по призыву, поступил в свой 1-й Линейный полк до войны 1914 года. Прошел в нем курс учебной команды, потом поступил (переведен) в Конвой Его Величества. В 1915 году окончил Петергофскую школу прапорщиков, дальше попал в Партизанский отряд войскового старшины Бичерахова в Персии. После революционного развала Русской армии с Бичераховым отступил в Баку. И под Баку, и под Петровском в смешанном отряде генерала Бичерахова он командовал основным бичераховским отрядом, состоявшим из кубанских и терских казаков, против турок. За эти бои он был награжден офицерским крестом ордена Святого Георгия и Георгиевским оружием, имея чин есаула. После аннексии Закавказья англичанами весь бичераховский отряд был расформирован. Тарарыкин с сотней кубанских конных казаков из Батума морем до Новороссийска прибыл на Кубань летом 1919 года, где был встречен с почетом войсковым атаманом генералом Филимоновым и правительством и был произведен в полковники.

Этим же летом в Екатеринодаре я и познакомился с ним совершенно случайно. Он был станичником комендантского адъютанта Екатеринодара есаула П. В. Мальцева,[246] нашего юнкера Оренбургского училища, моего друга. Мне понравился Тарарыкин своей воинской вежливостью и отчетливостью. В коричневой «бикирке», при хорошем оружии, выше среднего роста, стройный блондин. Думаю, ему было тогда чуть свыше 30 лет. Как познакомились в Екатеринодаре, в городском саду, совершенно случайно, так и расстались незаметно после одного совместного веселия. И вот теперь он, в том же своем элегантном костюме, прибыл ко мне в подчинение и стал моим помощником по строевой части. Умно, корректно себя вел, как опытный военный и боевой офицер. Я был доволен им. К тому же с ним никогда не было скучно.

Есаул Жуков — коренной хоперец. Выше среднего роста, стройный брюнет. Серьезный, сдержанный. Интеллигентный. Я его по событиям не мог изучить как следует.

Ротмистр Ольшанский. Окончил эскадрон Николаевского кавалерийского училища в Петрограде и корнетом вышел в какой-то гусарский полк. В Гражданской войне скоро попал к Шкуро. Отличный офицер. Высокий, стройный, в своей длинной кавалерийской шинели. И так как он всегда носил казачью папаху хорошего каракуля, казаки называли его «господин есаул». Он искренне полюбил казаков и был уважаем ими. Казаков, как боевой элемент, он ставил выше своих бывших гусар.

Подпоручик Жагар заболел и выехал к себе в Ставрополь. Полковым адъютантом я назначил хорунжего Галкина. Жукова и Ольшанского — командирами сотен. От прибытия старших офицеров 2-й Хоперский полк как-то усилился и стал воински крепче. Сердце радовалось, и верилось, что наше отступление временное.

К этому времени мы узнали, что генерал Врангель был назначен командующим Добровольческой армией, вместо генерала Май-Маевского. Мы «узнали», но приказы до нас не доходили.

Потом промелькнуло, что генерал Мамантов отрешен от командования своим знаменитым корпусом и вместо него командовать ударной конной группой назначен наш генерал Улагай. Последние два фактора не вмещались в наших головах и считались «неверными слухами». Но так как мы все время отступали, этому и не придали значения. Потом все старшие казачьи генералы как бы скрылись и нам приказано было войти в связь с генералом Фостиковым, который командовал какими-то частями, действовавшими восточней нашей дивизии. Посланный мною для связи с ним от 1-го Хоперского полка хорунжий Мельников,[247] прибыв, доложил, что в штабе 2-й Кубанской дивизии генерала Фостикова полный порядок. Это нас порадовало. Но мы все же отступали, как отступал и весь фронт…

В довольно спокойном состоянии дивизия дошла до уровня села Попасная, которое должен занимать своими частями генерал Фостиков.

Числа 11 или 12 декабря дивизия лавами заняла позиции западнее какого-то железнодорожного узла, который не был виден за перекатом. Позади полков пролегал железнодорожный путь.