Каждый вечер, приходя с работы, Анна Ивановна с нетерпением спрашивала:
— Ну, скоро? И чего тянешь, не пойму?
А Надя колебалась. Выйти за такого человека, как Николай, это же ее заветная мечта. И в то же время было боязно: надо куда-то ехать за тридевять земель, в неизвестную Воркуту, и у Нади замирало сердце. А вдруг они не сойдутся? Как будет совестно возвращаться... И дом продан...
Настойчивость Анны Ивановны и таинственность в разговоре пугали Надю, и все же она как-то набралась храбрости:
— А если дом не продавать?
Анна Ивановна всплеснула руками и горячо заговорила:
— Эх ты, держишься за эту хибару, а счастье упускаешь! Ну зачем тебе дом? Обуза только! Ты пойми, если я дом не куплю, то не могу сама с тобою ехать, а без меня ты пропадешь. Или, может, боишься, что деньги не отдам? Да вот тебе крест. Все до копеечки получишь, как только приедем в Воркуту.
«И в самом деле, — думала Надя, — что держаться за дом, а я, может, найду свою долюшку».
На следующий вечер Анна Ивановна вошла в комнату и умиленно произнесла:
— Голубушка, Надюшка, тоскует твой суженый, еще письмо прислал.
Она достала из сумки письмо, в котором было написано, что Николай ждет-не дождется их приезда, хочет поскорее увидеть Надю, и она ему будет доброй подругой жизни.
Надя слушала и молчала. Письмо ей показалось каким-то неестественным, больно плаксивым.
— А почему вы, Анна Ивановна, письма приносите без конвертов? — спросила Надя.
— О-о! — многозначительно протянула Анна Ивановна и заговорила шепотом: — Твой Николай служит в секретной воинской части, поэтому на почте и отбирают конверты, чтобы никто штемпеля не видел.
Наде это показалось не очень убедительным, но через несколько дней она сама получила телеграмму. Когда пришел почтальон, Анны Ивановны дома не было. Надя расписалась, поставила час доставки, раскрыла и прочитала:
«Очень жду телеграфируйте дату выезда буду встречать Воркуте целую Надю Николай».
Надя несколько раз прочитала текст телеграммы и так разволновалась, что слезы брызнули из глаз. Когда пришла Анна Ивановна, Надя показала ей телеграмму и, едва сдерживая волнение, прошептала:
— Я согласна.
Предстояло немало хлопот. Анна Ивановна сразу же уволилась с работы, а Надя не торопилась. Она никак не могла смириться с тем, что должна уехать тайком, ни с кем не простившись. Даже родной брат ничего не будет знать. Разве так можно? Но Анна Ивановна то и дело напоминала:
— Боже упаси, не сболтни кому-нибудь об отъезде. Помни, ему все видно! — и вскидывала очи к небу.
Анна Ивановна неотступно ходила за ней, и Надя не знала, что делать. Как-то вечером она пришла к бабке Анисье. Может, с нею удастся обмолвиться словечком? Анисья благословила в дорогу, на душе стало легче.
За несколько дней Анна Ивановна все разузнала: как оформить куплю-продажу дома, сколько надо заплатить в нотариальную контору, когда отходят поезда, как лучше упаковать и отправить вещи. Никаких причин задерживаться не оставалось, и Надя подала заявление об увольнении.
Она работала последний день, как обычно, взвешивала и отпускала груз, отправляла машины. Клиентов было много, и она не сразу заметила, как в весовую вошел брат. А когда она увидела его высокую сутуловатую фигуру и строгое лицо, то в первую минуту растерялась: и радостно, что он приехал, и чего-то боязно.
Михаил подождал конца рабочего дня и, когда пошли домой, спросил с укором:
— Ну, рассказывай, куда собралась ехать? И почему скрытничаешь?
Надя вздрогнула, и внутри у нее похолодело. Он узнал! Но откуда?
Ей и невдомек было, что соседу Ивану Петровичу, зятю бабки Анисьи, показалась подозрительной необычная взволнованность всегда тихой Надежды и какое-то шушуканье с суеверной тещей. А тут еще квартирантка шныряет по-шпионски. Иван Петрович заинтересовался, начал расспрашивать тещу, но та отмалчивалась. Пришлось за ужином поднести ей рюмку водки, язык развязался, и старуха под величайшим секретом рассказала, что Надя уезжает к жениху в какую-то Иркуту и дом продает.
«Что-то тут неладное», — подумал Иван Петрович и утром с шофером рейсового автобуса послал Михаилу записку.
Брат выслушал сестру и ничего не сказал. Только, когда пришли домой, сели за стол, он в присутствии Анны Ивановны заговорил весомо, по-хозяйски:
— В таком серьезном вопросе, как замужество, не к чему пороть горячку. Возьми отпуск, съезди. Если человек по нраву придется, тогда другой разговор. А вы, Анна Ивановна, не обессудьте. Если наш домик приглянулся, то можете рассчитывать на него. Как вернетесь, так и купите без задержки. Я препятствовать не буду. Вот и весь мой сказ.
Михаил поднялся из-за стола, как бы подчеркивая этим, что разговор окончен, а Анна Ивановна, ни на кого не глядя, молча ушла в свою комнату и больше не показывалась.
Утром хозяйка и гость еще спали, а квартирантка уже собрала свой чемодан, завязала в узел остальные пожитки. Только забрезжил рассвет, она вышла в переднюю, нагруженная вещами, и холодно простилась. Когда Надя закрывала за нею дверь, Анна Ивановна гневно прошипела:
— У, шалава! Говорила я: без шума надо, а ты...
Так и ушла она ранним февральским утром, неизвестно куда.
Маленькая комбинация
В кабинет начальника отдела уголовного розыска один за другим входят оперативные работники, рассаживаются деловито, негромко переговариваются. Собралось человек десять. Все они офицеры милиции, но по внешнему виду нелегко определить, кто из них старший по служебному положению и званию, кто младший. Одеты в гражданские летние рубашки.
В распахнутое окно врываются шумы улицы и жаркое дыхание летнего дня.
Русов стоит у окна и докладывает. Собственно, не докладывает, а просто рассказывает. Многие знают, кого Русов разыскивает: он пользовался их советами и помощью. Обстановка сложилась так, что требуется подключить к поиску других работников уголовного розыска.
Рассказывает Алексей сжато, иногда сухими казенными фразами: «мерами розыска установлено», или «мною выяснено». Эти фразы ничего не объясняют постороннему человеку, но здесь хорошо понимают, что скрывается за каждой из них.
Пришлось доложить, как четыре месяца назад Лещева пыталась увезти из Волгограда гражданку Тригубову, как приносила письма без конвертов, как показывала фотографию неизвестного майора и как нежданно Тригубова получила телеграмму. Алексей показал ее на совещании. Там, где обычно указывается пункт отправления, напечатано не «Воркута», а «Волжский». Телеграмма отправлена с явным расчетом на невнимательность получателя.
До ухода от Тригубовой Лещева работала в родильном доме заместителем главного врача по административно-хозяйственной части. Это что-то вроде завхоза. И уволилась в начале февраля по собственному желанию.
— Тут и теряются все следы, — продолжает Русов. — В роддоме никто не знает, куда она уехала. И уехала ли? Ее спугнул брат Тригубовой. Она ушла с квартиры, уволилась с работы. Но была ли необходимость уезжать из города, да еще не выписав паспорта? Скорее всего, она со старой пропиской устроилась на новую работу, здесь же, в Волгограде.
Начальник отдела после паузы в раздумье проговорил:
— Вполне вероятно. Обрабатывает еще кого-нибудь.
Совещание проходило без прений. Уточнили кое-какие детали, подумали, посовещались. Большинство склонялось к тому, что Лещеву надо задержать.
Но прежде всего ее надо найти. Договорились проверить все лечебные учреждения. Если Лещева не уехала, то она пристроилась в одном из них, не иначе. Тут же разделили районы города между оперативными работниками и установили срок проверки — два-три дня. Одному Русову работы хватило бы на неделю, а то и больше.
Назавтра разморенный дневной жарой Алексей зашел в сквер неподалеку от управления, устало опустился на скамейку и развернул свежую газету. Только успел пробежать глазами по заголовкам, как услышал над собой:
