Чутье подсказывало инспектору, что беглец где-то поблизости. И Луценко караулил его везде, где мог он появиться. Каждую ночь сменялись засады на чердаке по соседству с двором Пантелеевых, в хлевушке, что притулился к забору Надьки Фельдшеровой, у опустевшей уже погребицы, несомненно, известной Сараенку, и даже у домов двух его прежних любовниц. Только свою квартиру оставил Луценко без наблюдения. И чуть не поплатился за это жизнью.
Он женился совсем недавно. Ася жила с матерью на Пролетарской. Василий Самсонович так истосковался по домашнему уюту, что первое время все вечера проводил дома. Но после побега Сараенка Ася тщетно выстаивала на крыльце до полуночи и позже. Молодая женщина не привыкла еще к милицейской службе мужа. В тоскливом ожидании ей невольно мерещились всякие ужасы. И только старик сосед Федор Михайлович, который спасался на крыльце от бессонницы «козьими ножками», разгонял ее страхи.
В субботу Ася затеяла большую уборку и, притомившись к вечеру, решила лечь пораньше, не дожидаясь мужа. Но спала, как говорится, вполглаза. И когда ночью кто-то вдруг тихонько стукнул в окно, у Аси екнуло сердце. Она прильнула к стеклу и увидела испуганное лицо старика соседа...
Василий Самсонович был немало изумлен, когда жена встретила его за квартал от дома. Задыхаясь от бега и волнения, Ася жарким шепотом рассказала мужу все. К ее удивлению, Василий Самсонович хмуро усмехнулся.
— Я ж говорил, что никуда он не денется, — сказал он негромко, словно радуясь своей правоте, и вытащил наган из кобуры. — Значит, на охоту вышел... Ну ладно, спасибо, Асенька, тебе да Федору Михайловичу... Иди за мной, но не следом...
Предосторожность оказалась излишней. В глубине двора, между деревьями, где сосед явственно видел фигуру человека с обрезом, уже никого не было. Зато на рассвете картина прояснилась. Политые с вечера грядки были истоптаны чьими-то сапогами, на потрескавшейся коре старой вишни виднелись свежие царапины. Очевидно, преступник клал оружие на развилку между ветвями.
Василий Самсонович по свежим следам проследил путь бандита до церкви и тут крепко пожалел, что нет под рукой ищейки. Парочка служебно-розыскных собак в областном управлении применялась лишь в особо важных случаях. А в районных отделениях милиции только мечтали о подобной роскоши...
— Замучил лошадь! — грубо сказал, над ухом инспектора вынырнувший откуда-то конюх и перехватил уздечку. — Два дня ездил, а споймал кого? Мозоль на задницу! Вам всем только и делов скакать! Жеребец вона как подбился, небось, давно пить-есть просит...
Уже обсохший Чалый пронзительно заржал и нетерпеливо потянул в сторону конюшни. Грубияна конюха инспектор недолюбливал, как и все сотрудники, но в данном случае тот был прав. И потому Луценко молча отпустил уздечку и медленно направился к начальнику отделения, ничего хорошего не ожидая. Но Василенко против обыкновения широко улыбнулся, сказал весело, с явной насмешкой:
— Ну, докладывай, инспектор! Привез свою пропажу?
«Какая же она моя?! — внутренне возмутился Василий Самсонович. — Назначили дежурным по КПЗ лопуха, он упустил преступника, а я в ответе, все дочиста недовольны — и конюх, и начальник». Но вслух сказал тихо и четко:
— Никак нет, Мирон Петрович. В районе Рыбьего пруда бежавший Павел Пантелеев мной не обнаружен.
— То-то, не обнаружен, — усмехнулся Василенко. — А письма тебе шлет. Нахальные притом и доплатные. Полюбуйся вот...
Василий Самсонович развернул мятый треугольник, сделанный из выдранного тетрадного листа. Крупные карандашные каракули разбежались вкривь и вкось:
«Передайте Ваське Луценко, он у меня сыграет в ящик, пусть за мной не бегает. Сараенок».
Инспектор в сомнении поскреб подбородок: докладывать теперь начальнику про ночной визит бандита или умолчать во избежание лишнего нагоняя? Вопрос был затруднительным. Василий Самсонович опять медленно сложил угрожающее послание треугольником, машинально разглядывая почтовый штемпель, и вдруг догадка обожгла его.
— Мирон Петрович, а ведь письмо в Красноармейске кинуто. Стало быть, там где-то Пантелеев зацепился. Не таковский он человек, чтобы ради письма туда мотаться.
Василенко одобрительно хмыкнул.
— Дельно рассуждаешь, инспектор. Езжай без промедления, а я позвоню Серову — начальнику седьмого отделения. Помогут они тебе там...
Товарищи из седьмого отделения посоветовали Василию Самсоновичу не показываться больше в Красноармейске, дабы не спугнуть случайно бандита. Они сами через два дня установили местопребывание Сараенка. Устроился он подмастерьем у столяра-кустаря да выговорил себе право ночевать рядом с мастерской в сараюшке, где сено сушилось для хозяйских коз.
Сараенок еще хорохорился, когда на рассвете его арестовали. Но песенка его была спета. После суда он уже никогда больше не появлялся в Старой Отраде.
Бинокль в награду
Два всадника галопом проскакали через Старую Отраду. Впереди на гнедом, с белой звездочкой жеребце участковый инспектор Луценко. Улыбка еще больше круглила его молодое тугощекое лицо. Зато пожилой казак, с лицом помятым, обветренным, хмурился все сильнее. И было отчего.
Управляющий 4-й фермой Геращенко принес директору совхоза «Горная Поляна» плохую весть: у гуртоправа Берекенева опять падеж — три телки. Всех подробностей завхоз не слышал, его позвали к концу разговора и послали за инспектором. Чертыхаясь, завхоз подседлал своего коня и гнедого Бинокля. Этот жеребец давно полюбился инспектору. Втайне завхоз надеялся, что участковый оценит его внимательность и сразу отпустит.
К удивлению завхоза, инспектор словно ждал этого вызова. Ни о чем не расспрашивая, он пошел к лошадям. Увидев Бинокля, засмеялся. Жеребец ответил веселым ржанием и требовательно потянулся к инспектору влажными губами.
— А ну не балуй, сластена! — прикрикнул Луценко, однако сунул любимцу кусок сахара. — Спасибо, Тимофеич, уважил! Ну что ж, по коням!
— А куда? — хмуро спросил завхоз.
— К Берекеневу, ясное дело...
— А без меня не обойдешься, Василь Самсоныч?
— Нет, Тимофеич, как раз сегодня-то не обойдусь, сам увидишь...
Дел на центральной усадьбе у завхоза было невпроворот, и терять день страсть не хотелось. Еще хуже, что не миновать скотомогильника. Завхоза в дрожь кидало при мысли о сибирской язве. Убытки убытками, но и своя жизнь — не копейка. Да и не он один побаивался! Чертов Берекенев весь совхоз напугал «сибиркой». 15 телок уже пало у него. То и дело он с двумя сыновьями-пастухами менял пастбища, а брошенные им участки объявлялись зараженными сибирской язвой.
Управляющий Геращенко из себя выходил. Но ветфельдшер Нефедов невозмутимо предъявлял ему на подпись акты о падеже, докладывал о принятых мерах, требовал держать гурт Берекенева в строгой карантинной изоляции. Слава богу, хоть фельдшер — молодец, знающий, расторопный человек. Просто чудо, что не перекинулась «сибирка» на другие гурты. И что может сделать участковый инспектор с такой заразой, если даже ветеринары бессильны?
Погруженный в эти невеселые думы, завхоз не заметил, что гнедой Бинокль подскакал уже к речке Червленой. Старый калачевский казак придирчиво глянул на коренастую плотную фигуру Луценко. Не по-казацки, но молодцевато сидел инспектор в седле. Завхоз беспричинно хлыстнул лошадь по крупу, нагнал инспектора, искоса глянул и, сплюнув с досады, опять приотстал. «Ишь, лыбится! Ему что? Едет себе, вроде прогулку совершает, а ты мотайся следом... Ну, он как хочет, а я ковыряться на могильнике не согласный, мне за это жалованье не идет...»
Не знал завхоз, чему улыбался инспектор Луценко. А то, пожалуй, не стал бы печалиться. Уже второй месяц занимался Василий Самсонович гуртоправом Берекеневым. По вызову трижды был на ферме, читал акты, смотрел, где захоронена павшая скотина. Карантинные мероприятия Нефедова одобрял, а на умоляющие взгляды управляющего пожимал плечами: дескать, против эпизоотии не попрешь!
