Да, вечером 7 августа, когда он ехал в Матышево, на развилке дорог к нему в машину попросился молодой человек, выше среднего роста, с черными тонкими усиками, в черном костюме. Когда Василий выруливал на грейдер, черный ударил его чем-то твердым в висок, отчего Барабан потерял сознание. Очнулся он связанным. Ребят было уже двое: второй — блондин с крупным лицом, в кепке. Вел машину черноусый, он же и развязал Барабана и, вынув нож, сказал: «Пойдешь с нами!» Привели к магазину, заставили ударить сторожа, взять вещи и нести. Не доезжая до центральной усадьбы совхоза, сошли и пригрозили: «Если скажешь кому — зарежем!».

— А где монтировка с твоей машины?

— А черт ее знает! В Матышево кинулся — нет ее. Должно, у магазина осталась...

Забегая чуть вперед, скажу, что Василий быстро опознал свою монтировку из трех, предъявленных ему. По всей вероятности, Барабан рассказывал правду. Он даже не отрицал, что был у магазина. А в кабине бензовоза мы обнаружили капли крови, несколько разменных монет и бритву.

Значит, двое да еще с такими яркими приметами! Это уже кое-что значило! Начались поиски черноусого и белобрысого, один из которых шофер. По нашей просьбе сотрудники райотдела взяли на учет все машины и всех шоферов, которые в ночь на 8 августа куда-либо выезжали. Это была трудоемкая работа: в районе в день убийства на перевозке хлеба находилось 412 автомашин из разных областей страны. Некоторые из водителей 8 августа не были дома. Где же они ночевали?

Слишком долго рассказывать, сколько людей мы мобилизовали для проверки автомашин. И вот стоит перед нами черноусый парень с быстрыми цыганскими глазами — Валентин Русько, шофер из Московской области, приехавший на уборку.

— Где ты был в ночь на восьмое?

— Ночевал в степи.

— С кем?

— Один.

Поехали с ним на место ночлега. У стога соломы следы машины, на земле окурки от папирос «Беломор», которые он обычно курит. Несомненно, Русько с машиной стоял тут, но когда, в какое время?

Сделали очную ставку. Барабан с головы до ног оглядел Русько и, сжав кулаки, двинулся на него:

— Он! Паскуда!

Черноусый растерянно попятился... С этой минуты он потускнел, замкнулся и на наши вопросы отвечал только «нет», что никогда не видел Барабана, никого не грабил...

Кому же верить? Самое тяжкое, самое страшное в нашем деле — понапрасну обвинить человека.

И опять проверка, и еще раз проверка. Опросы людей, хоть чуть-чуть знавших подозреваемых. Барабан тоже не коренной житель, приехал в Лобойков год назад из Николаевской области. Дело грозило затянуться. Но лучше затяжка, чем несправедливое обвинение. Важную ниточку дал мне заведующий сливным пунктом нефтебазы Осадший.

— Тут двое рабочих болтали, — сказал он, — что надо посадить этих кудрявых!

— Каких кудрявых? — спросил я.

— Ясно кого — Барабана с дружком.

— А кто говорил?

— Новиков.

Отыскали Новикова. Вечером, накануне трагедии, он пошел встречать корову и увидел на дороге бензовоз. В кабине сидели Барабан и его дружок Анатолий Давыденко, тоже шофер. На вопрос: куда едете, они ответили:

— Заправляться.

Мы задержали Давыденко. Этот угрюмоватый, нелюдимый на вид парень злобно буркнул:

— Я не был с Барабаном...

Дело принимало иной оборот. Барабан по-прежнему подтверждал свою версию. Но мне все больше казалось, что он говорит неискренне, и я еще тщательнее расспрашивал его. Почему, например, он не убежал от налетчиков, когда его оставили в машине?

— Думал, что следят они за мной, боялся...

— А где ты, связанный, лежал в машине?

— В кабине, вот тут...

Его заставили лечь в кабину. Другой шофер, севший за руль, стал переключать рычаги. Василий заохал: рычаги больно ударяли его то в спину, то в голову. Нет, долго так не пролежишь. Но что не сделает с человеком страх!

Вызвали врача, чтобы узнать, мог ли Василий потерять сознание от удара, который был ему нанесен. «Нет!» — твердо ответил врач. Выходит, Барабан врал. Снова допрос:

— Где бы были в ночь на восьмое?

Барабан и Давыденко опять стали путаться. Вопрос за вопросом — и «кудрявые», наконец, начали открываться. Да, это они седьмого августа вечером, выпив по пол-литра и прихватив с собой еще бутылку спиртного, решили ограбить магазин. Инициатором был Анатолий. Он первый ударил сторожа, а потом скомандовал Василию: «Души!» Барабан медвежьей хваткой схватил сторожа за горло... Экспертиза подтвердила, что смерть Подгорнова наступила в результате удушения.

— Вы свободны, — сказали мы Валентину Русько.

У мрачного, растерянного, словно побитого Валентина вспыхнули глаза. Он бросился ко мне, затряс мою руку. По его лицу покатились слезы: крепко пережил человек!

Наша машина в:новь помчалась в Даниловский район, где жили арестованные. Глаза слипаются, голова клонится на грудь. Третьи сутки в дороге, без сна. А каково нашему водителю Ястребову! Но не ропщет. Наоборот, когда попробовали подменить, даже обиделся: «Не надеетесь на меня, что ли?».

Главное нами сделано. Но чем больше улик, тем надежнее следствие и обвинение. Мы торопились найти вещи, украденные преступниками. Барабан сказал, что передал их жене. Но Нина Тонконогова (кстати, не зарегистрированная с ним) категорически заявила, что никаких вещей от мужа не получала и не видела. Мы предъявили ей записку Анатолия о том, чтобы она отдала вещи.

— Ничего у меня нет! Да и не мог Василий убить человека. Это наговор.

— Откуда вы его знаете? Вы и живете-то с ним всего два месяца... Учтите, за укрывательство судят, как за соучастие...

Женщина, наконец, поняла, что играет с огнем.

— Хорошо...

Услышав об аресте Василия, она испугалась и, боясь разоблачения, выбросила вещи в речку, причем в самое глубокое место.

Мы пришли к речке и, раздевшись, начали нырять. Вода была теплой, и вначале все шло отлично, вроде купания. А потом по телу побежали мурашки.

Совершенно обессилевшие, мы попросили у жителей грабли, укрепила их на надутую камеру и стали тралить дно. «Механизация» помогла. В один из заходов грабли задели что-то. Из воды показался темный от ила узел. В нем были часы, бритвы.

Через три дня я возвращался по Волге домой (Рожков уехал раньше — его помощь не требовалась). Проплывали мимо зеленые берега. Река дышала прохладой. Я сидел на палубе и удовлетворенно думал о том, что дело закончилось удачно: виновные уличены, невиновный оправдан.

...Вскоре состоялся суд. Обоих убийц приговорили к расстрелу.

Я знал, что у Ивана Петровича в запасе еще немало таких же расследованных преступлений. И с интересом ждал продолжения. Но подполковник Сенькин замолчал и закончил нашу беседу словами:

— Обратите внимание: как ни запутывают преступники свои следы, от возмездия им не уйти. Чуть раньше или чуть позже, но раскрываем мы все уголовные преступления.

— Обоснуемся в этом здании, — крикнул капитан связистам и нырнул в развалины.

Пули цокали о камни. Ухали орудия, где-то поблизости рвались бомбы. Черной пеленой стлался дым, пыль не успевала оседать. Она набивалась в нос, в рот, слепила глаза...

Берлин огрызался. «Продержаться, продержаться. Устоять!», — эти мысли сверлили мозг, не давали покоя. Капитан перебегал от одной груды камней к другой. Бойцов осталось мало...

— Товарищ капитан, товарищ капитан, — задыхаясь от быстрого бега, кричал связной, — к телефону. Командующий вызывает... — Он вдруг как-то странно присел, схватился руками за голову.