Хорька под усиленным конвоем отправили в Саратов и поместили в одиночную камеру следственного изолятора. 8 сентября 1925 года Хорька вывели на прогулку. Возвращаясь назад, он ухитрился заскочить к себе в камеру, схватил железный прут и до того, как надзиратель запер за ним дверь, снова выскочил в коридор. Расправившись с двумя надзирателями, Хорек бросился бежать по коридору. Дорогу ему преградил начальник корпуса Симонов. Завязалась борьба. Хорек пытался вырвать у Симонова оружие, и тот, видя, что преступник физически сильнее его, нажал курок.

Так было покончено и с Хорьком, и со всей его бандой.

Палит нещадно солнце. Воздух неподвижный, горячий. По дороге из Черного Яра на Златозубовский монастырь медленно движется обоз. Лениво шагают лошади, отгоняя назойливых оводов, протяжно скрипят колеса подвод, дремлют разморенные жарой и мерным покачиванием возчики. Тихо в степи, безлюдно. Неожиданно на горизонте появляются темные точки. С каждой минутой они растут, приближаясь. И вот наперерез возчикам мчатся девять всадников.

Передний на сером жеребце вскинул руку с наганом и выстрелил вверх.

— Стой! — гаркнул он, подняв на дыбы своего коня перед первой подводой.

Обоз остановился. Возчики испуганно смотрят на всадников, вооруженных карабинами, наганами, шашками. В глазах немой вопрос: кто такие?

— Мне нужны лошади, — хрипло заговорил всадник на сером жеребце, потрясая в воздухе наганом. — Отходите в сторону! Будете сопротивляться — получите пулю. Саня Мушаев на ветер слов не бросает.

Услышав имя бандита, объявившегося в округе, возчики отошли на обочину дороги. Некоторые пытались просить:

— Зачем обижаешь, последняя лошаденка...

— Семьи у нас...

Но никто не обратил внимания на их просьбы. Бандиты перерубили шашками постромки и, захватив лошадей, скрылись.

Кто-то из возчиков громко заплакал.

На следующее утро в Царицынском губернском уголовном розыске уже знали о нападении на обоз. Знали, что предводитель этой шайки калмык Саня Мушаев — хороший наездник, меткий стрелок, человек с повадками хищника: хитрый и коварный.

Искать банду в степях Калмыкии не легче, чем иглу в стоге сена. Тем более, что губернский уголовный розыск имел в своем распоряжении всего лишь две верховые лошади, больше похожие на водовозных кляч, чем на строевых, быстроногих коней.

В кабинете начальника губернского уголовного розыска Кузьмы Степановича Филатова шло оперативное совещание. Высказывались различные предложения по ликвидации банды, но в заключение было принято одно решение: послать к Сане Мушаеву сотрудника уголовного розыска под видом отпетого бандита-одиночки. Он должен войти в банду и в удобное время сообщить о ее местонахождении в уголовный розыск.

Кого послать? После долгих раздумий Кузьма Степанович остановил выбор на Саратовцеве. Молодой, энергичный, он всегда горячо брался за сложные дела и хорошо с ними справлялся. Единственное, что вызывало опасения, это ненависть Саратовцева к людям, которые мешали молодому Советскому государству строить новую жизнь. Сумеет ли он запрятать на время это чувство, не выдаст ли себя? Ведь Мушаев хитер, осторожен.

— Учтите, товарищ Саратовцев, ни одним намеком вы не должны показать, что вам противно их видеть, — наставительно говорил Филатов, пристально всматриваясь в лицо молодого сотрудника. — Сумеете?

— Попробую, — тихо сказал Саратовцев и поправился: — Постараюсь...

— Ну что же, отправитесь сегодня в ночь. Вы готовы?

— Так точно.

— Вот и прекрасно, — Кузьма Степанович встал, прошелся по комнате. — Коня получите в Сарепте. У вас будет обрез и наган, к седлу приторочьте сумку с хлебом и салом. При встрече с ними скажете, что ограбили проезжего. Вот деньги. Держите.

...Глухой ночью, минуя окраину города, в степь выехал одинокий всадник.

Двое суток рыскал Саратовцев по степи, но напасть на след Мушаева ему никак не удавалось. На третьи сутки, проклиная неуловимую шайку, он встретил калмыка, ехавшего куда-то на верблюде. По-русски старый калмык говорил плохо, но можно было понять, что на днях несколько верховых проезжали по степи в сторону лимана. Это стоило проверить.

Заросший высоким камышом лиман протянулся на многие километры. Саратовцев, радуясь прохладе, не понукал коня. Жеребец едва слышно шлепал копытами по чавкающему илу, изредка хватая зубами зеленые, но жесткие листья камыша.

— Кто такой, зачем сюда? — послышался резкий голос.

От неожиданности Саратовцев вздрогнул и обернулся. Метрах в десяти от него в новеньком кавалерийском седле на сытой лоснящейся кобыле сидел черноволосый красавец с карабином в руках. Черное дуло карабина грозно глядело прямо в глаза Саратовцеву.

— Ну, ну, не балуй, — хмуро проговорил Саратовцев таким тоном, будто речь шла о чем-то безобидном, и показал на обрез. — Не стращай, я пуганый...

— Куда едешь?

— Куда глаза глядят. А тебе-то что? — вскипел вдруг Саратовцев и вскинул обрез: — Может, ты чекист, сволочуга?

— Ты что, с ума спятил? — побледнел красавчик, пригибаясь к шее лошади. — Мы сами их... Ну, опусти свою штуку. Слыхал про Мушаева? Так я из его... отряда...

Саратовцев подъехал, достал кисет с махоркой. Они закурили, разговорились. Саратовцев, словно сожалея о славном прошлом, заговорил о своих похождениях, как гулял якобы в свое время в банде Антонова на Тамбовщине, и такие «дела» приписывал себе, что красавчик и рот раскрыл. Потом Саратовцев погоревал, что напрасно подался на юг, где и пристать-то не к кому. И тогда дозорный решился, молча тронул коня, знаком показав Саратовцеву, чтобы следовал за ним.

Версты три петляли они в камыше, с головой скрывавшем всадников, и выехали на изумрудно-зеленую полянку, на которой паслись оседланные кони. С бурки, кинутой на землю, неспешно, поигрывая маузером, поднялся Саня Мушаев. Полоснув холодным ястребиным взглядом Саратовцева, он перевел взгляд на дозорного. Красавчик почтительно сказал что-то по-калмыцки. Мушаев одобрительно кивнул головой, не промолвил ни слова и опять прилег на бурку.

Саратовцев, не дожидаясь приглашения, независимо, даже развязно соскочил с седла, заботливо обтер тряпицей своего буланого, пустил его пастись, а сам закурил и прошелся по полянке, разминая затекшие ноги.

До вечера Мушаев присматривался к Саратовцеву, расспрашивал о его похождениях, очевидно, надеясь, что он в чем-нибудь собьется, напутает. Но Саратовцев повторял свою «историю», как по писанному.

Тогда главарь банды пошел напрямик. Когда сели ужинать и выпили стакана по два самогонки, Мушаев вдруг спросил:

— Ты думаешь, я тебе поверил?

— А мне с тобой не под венец. Попа перед нами нет, чтобы клятвы давать, — равнодушно буркнул Саратовцев, протягивая руку к вареному бараньему ребру. — Вольному — воля, не пропаду и без вас. Погуляю тут недельку и махну на Кубань.

— А не боишься? — Мушаев потряс маузером.

— Волк волка не будет есть, — все тем же спокойным голосом проговорил Саратовцев.

С наступлением темноты шайка двинулась в путь.

Так, меняя стоянки, банда продвигалась к Черноярской волости. Налетов два дня не делали. Мушаев по-прежнему наблюдал за Саратовцевым, а тот, в свою очередь, за ним.

Июльская ночь, душная, звездная, давила землю запахами пересыхающего сена, укропа и огурцов — чувствовалась близость жилья.

Выехав на пригорок, Саня Мушаев остановил коня, хищно всматриваясь в раскинувшуюся перед ним низину. Вдали мигал огонек. Видно, косари забыли погасить костер.

Из разговоров бандитов Саратовцев знал, что шайка должна дня три отдыхать на берегу озера на границе Черноярской волости. Это больше всего устраивало Саратовцева. Отсюда он и намеревался через косарей сообщить о Мушаеве в уголовный розыск.