На Кристе были кожаные сапоги до колен, шуба и меховая шапка-ушанка. Тепло, исходившее от радиатора в соседнем купе, попадало в туалет, и упавший на пол снег тут же начал таять.
— Признавайся, — потребовал Линдсей, — что ты собиралась делать? Я было подумал, что ты хочешь покончить с собой… поезд ехал так быстро…
— Когда я добралась до двери и открыла ее, он еле полз, — с горечью в голосе произнесла Криста. — Но потом резко рванулся вперед. Когда ты подошел, мне показалось, что это Гартман, и я решила рискнуть… Все равно скоро пропадать.
Линдсей пытливо вглядывался в ее лицо с тонкими чертами и вызывающе вздернутым подбородком. С этой девушкой он не так давно занимался любовью… И между прочим, все, что она говорила, подтверждалось фактами. Линдсей теперь вспомнил, как было дело.
Поезд действительно еле полз, когда Криста проходила мимо окошка, они тогда взбирались на гору. Потом он встал, приоткрыл дверь купе, и вдруг поезд резко набрал скорость. Они поднялись на вершину, и дорога пошла вниз.
Казалось, Криста — она тоже внимательно наблюдала за Линдсеем — прочитала его мысли.
— Я как раз распахнула дверь, и тут проклятый поезд ринулся вперед. Но если б я выпрыгнула сразу, все было бы хорошо, я очень тренированная.
— Да, я только что смог в этом убедиться, — вставил Линдсей.
— Нет, я серьезно! — оборвала его Криста. — Но ты же знаешь, как бывает в таких ситуациях? Человек замирает в нерешительности, начинает колебаться. По крайней мере, я заколебалась. А поезд к тому времени уже мчался на всех парах. Я надеялась, что он опять притормозит. Мы недалеко от австрийской границы, а раз мой родной язык — немецкий…
— Ты сошла с ума, понятно? На улице мороз! Лучше подожди, когда мы доедем до Бергхофа. Значит, через сколько дней, по-твоему, досье окажется в жирных лапах Грубера?
— Минимум через три дня… это если его срочно передадут.
— Тогда мы должны бежать, не дожидаясь, пока эти три дня пройдут…
Линдсей молился, чтобы не ошибиться. Он глядел на Кристу, словно ученый в микроскоп. Последними словами он себя выдал. Если она работает на Грубера — хотя, конечно, тут один шанс из ста, — то у него остается единственный выход: задушить ее и сбросить труп с поезда, который понесется дальше, по забытой Богом глуши.
Линдсей почувствовал, что у него вспотели ладони. Они будут скользить, когда он попытается стиснуть эту стройную, очаровательную шейку. Придется стукнуть девушку головой о вертикальную трубу, возле которой она сидит. О Господи…
— Значит, я не ошиблась насчет тебя? И ты можешь мне помочь?..
Что таится за ее слезами? Облегчение, изумление, неимоверная усталость? Линдсей не знал, но в глазах Кристы действительно стояли слезы. Потом она, скрипнув зубами, сунула руку под пальто, достала платок и утерла их. И все же даже это может оказаться притворством.
— Зачем тебе бежать? — сурово спросил Линдсей. — Говори правду, хватит играть словами! Мне нужна только правда, как на духу!
— Они могут узнать про мою связь с антинацистским подпольем. Курта подозревали. Поэтому и послали в Россию. Но про меня никто не знал. — Криста говорила отрывисто, очевидно, не оправившись от потрясения. И при этом не сводила с него глаз.
Удивительно, — подумал Линдсей, — даже когда женщина находится во власти бурных эмоций, она способна посмотреть на себя со стороны и оценить, какое впечатление это производит на мужчину.
Вновь засомневавшись в ее искренности, Линдсей попробовал копнуть глубже.
— Значит, говоришь, ты была связана с антинацистским подпольем?..
— Я пришла к ним после смерти Курта. Не то чтобы я успела серьезно поработать…
— И все-таки что ты успела сделать? Какое это подполье? Коммунистическое?
Криста перепугалась.
— О Боже, конечно, нет! Я говорю о людях генерала Бека… о военных. Беку подчас удается прислать в Волчье Логово своих людей. Они всегда подробно интересуются системой охраны…
— Ты вполне можешь оказаться советской шпионкой, — сурово заявил Линдсей.
— Господи, да ты нацист! Ты меня выдашь…
— Помолчи минутку и дай мне подумать. Никто тебя никому не выдаст.
Линдсею предстояло принять самое трудное решение в своей жизни. Он мог доверять Кристе. Она будет неоценимой помощницей, когда они попытаются бежать из Германии. Но бежать вдвоем — это даже не двойной риск, а гораздо страшнее. Связавшись с Кристой, он будет ощущать свою ответственность за нее. И пути к отступлению не будет.
Вдобавок Линдсей привык действовать в одиночку. Он инстинктивно старался не попадать в сложные ситуации вместе с другими людьми. Неизвестно, как они поведут себя в трудную минуту… А если они с Кристой совершат побег, им наверняка придется несладко, может быть, даже нужно будет пойти на убийство, — мрачно напомнил себе Линдсей.
— Ты знаешь, куда идут поезда из Зальцбурга? — Линдсей задал вопрос очень осторожно, все еще опасаясь говорить искренне.
Криста кивнула.
— Да, они идут в Вену. Я прекрасно знаю маршрут, — сказала она. — А еще можно поехать назад, в Мюнхен. Я жила там до войны. Если мы доберемся до Бергхофа, — нам оттуда уже не ускользнуть…
— Можно угнать машину, — предложил Линдсей.
— Нет, это не получится. Там слишком много постов. Как только объявят тревогу, в Бергхофе сообразят, по какой дороге мы поехали, и перекроют ее. Один звонок на пост, мимо которого мы еще не проезжали, и…
— Значит, нужно бежать из Зальцбурга?
— Выходит, что так. Это наш последний шанс…
Глава 16
Короткая, пухлая рука расчистила на замерзшем стекле маленький кружочек. В нем показались австрийские горы, мимо которых проезжал поезд. Беспокойно ерзая в кресле вагона-ресторана, Мартин Борман, путешествовавший вместе с фюрером, глядел невидящим взором на пейзаж за окном. Колеса стучали все медленней: поезд приближался к Зальцбургу.
— Я хочу, чтобы вы лично выполнили этот приказ, — произнес Борман, обращаясь к человеку, который сидел напротив него за столом.
— Ваше желание для меня закон, — ответил Грубер.
Борман обожал грубую лесть. Как бы почтительно с ним ни обращались, ему все равно было мало. Грубер заметил, что никто так не гордился своим положением, как рейхслейтер. Сейчас они были одни в этом роскошно обставленном вагоне.
Вертящиеся кресла с подголовниками были обиты кожей. Рейхслейтер в таком кресле тонул и казался совсем карликом. Его круглая голова даже не доставала до подголовника. Сзади кресло, в котором он сидел, казалось пустым.
Мысли Бормана рассеянно блуждали…
Скоро они приедут в Бергхоф, там обстановка гораздо интимнее, чем в вечно сумеречном Волчьем Логове. Борман, у которого была жена и девять детей, уже несколько недель не спал ни с кем, кроме супруги. Ему очень хотелось переспать с надменной Кристой Лундт, которая всегда держалась с ним отчужденно. Борману никак не удавалось выбросить из головы мысли об этой девушке. В Бергхофе…
— Меня тревожит проклятый англичанин… этот подполковник авиации, — сказал Борман гестаповцу. — А фюрер до сих пор уверен, что в его окружении есть советский шпион, который, словно гниль, разъедает наши жизненно важные органы…
— Но я ведь продолжаю расследование, — запротестовал Грубер.
Борман нетерпеливо взмахнул рукой, приказывая ему умолкнуть.
— Я назначаю вас ответственным за безопасность в Зальцбурге, когда мы выйдем из поезда и отправимся мотоколонной в Берхтесгаден. Вы примете на себя командование всеми подразделениями, в том числе отрядом эсэсовцев. — Борман подался вперед и внимательно поглядел на Грубера при свете маленькой лампы с розовым абажуром, которая стояла на столе, накрытом к завтраку. — Следите, не попытается ли кто-нибудь удрать, сойдя с поезда…
— Если в моем распоряжении будет целый отряд эсэсовцев, то, уверяю вас, рейхслейтер, удрать никому не удастся…
— Дослушайте до конца! Я еще не все сказал! — рявкнул Борман. — Я хочу, чтобы эсэсовцы сошли с поезда сразу же, как только он остановится. Причем сошли незаметно! Их никто не должен видеть на вокзале. Тогда нам удастся заманить в ловушку того, кто попробует ускользнуть. Понятно?
