— Совсем рядом с собором. В маленьком переулке. Апартаменты не больно роскошные, но зато тетя Курта ненавидит нацистов. Они отправили ее мужа в концлагерь. Еще и поэтому Курт решил устроить тайник именно в ее доме… — Криста осеклась. — Мы тормозим?! О Господи!.. Мы уже у первого поста.

Сидевший в кабине Ганс выругался, увидев при подъезде к пропускному пункту, что шлагбаум, похожий на приграничный, опущен. Проклятые дураки! Делать им, что ли, нечего в такую погоду?! И почему-то охранников больше, чем всегда…

Водитель затормозил, но мотор глушить не стал, недвусмысленно намекая, что задерживать его не следует. Он опустил боковое стекло и облегченно вздохнул, узнав эсэсовского офицера, подходившего к грузовику. Ганс никогда не вылезал из кабины. Вот еще, станет он утруждать себя ради каких-то солдафонов!

— Ты хочешь побить рекорд, Ганс? — спросил тощий эсэсовец. — Мы видели, как ты спускался с горы. Ты когда-нибудь сломаешь себе шею.

— Я опаздываю на обед. Чего это вы тут переполошились? Что за дела?

— Да вот, обыскиваем все машины… Для тренировки. Такой приказ поступил вчера из Бергхофа.

— Ладно, осматривайте, что вам нужно, и поднимайте скорее этот проклятый шлагбаум!

— До чего ж ты у нас вежливый, Гансик!

В кузове было слышно каждое слово. Линдсей опять стиснул рукоятку «люгера». Если грузовик будут обыскивать, их с Кристой наверняка обнаружат. Сможет ли он хладнокровно приставить дуло пистолета к Кристиному виску и нажать на курок? Он еще ни разу не убивал женщин…

Раздался скрежет и грохот: кто-то открывал дверцу кузова. Стало еще холоднее: в кузов ворвался морозный воздух. Криста осторожно взяла Линдсея за руку, в которой был зажат пистолет, и поднесла ее к своему виску. Останется только спустить курок… Интересно, они будут прокалывать груду мешков штыками?..

Раздалось шуршанье. Кто-то, пыхтя, карабкался в кузов. Линдсей почувствовал, что ладонь, в которой он сжимал пистолет, вспотела. Криста лежала совсем неподвижно. Можно себе представить, о чем она сейчас думает. Линдсей никогда еще не ощущал себя таким беззащитным, а он это чувство люто ненавидел.

Сапоги ступали все ближе. Снаружи слышались голоса. Криста сжалась в комок. Бедняжка, она окаменела от ужаса!.. Звуки сменялись с головокружительной быстротой. Урча, подъехал бронированный вездеход. Затем раздался уже знакомый скрежет закрывающейся дверцы кузова.

— Ладно, отваливай, Ганс… Отправляйся обедать.

Мотор заработал. Водитель снял машину с ручного тормоза. Грузовик рванулся вперед.

— Ганс! — прокричал офицер вслед грузовику. — Можешь проезжать остальные КПП без остановки!

И они поехали дальше.

Фюрер поднялся, как всегда, поздно, в одиннадцать часов. Буквально за несколько минут до побега Линдсея и Кристы. Накануне Гитлер лег в обычное время: в три часа ночи.

Его спальня, соединявшаяся через гардеробную со спальней Евы Браун, была обставлена в спартанском духе. Стены украшал лишь портрет матери Гитлера, написанный маслом и представлявший собой копию старой фотографии.

Один из самых могущественных людей в мире брился и одевался сам, не прибегая к услугам своего камердинера Краузе. Одежда фюрера была очень скромной, поздний завтрак — без каких-либо деликатесов. Гитлер надел коричневую рубашку с красной свастикой на рукаве и брюки-галифе.

Завтрак фюрера всегда состоял из двух чашек молока и десятка черных сухарей. Кроме того, фюрер, как правило, съедал несколько кусочков не очень сладкого шоколада: он верил, что шоколад придает энергию.

Гитлер завтракал в одиночестве. Он сидел, проглядывая последние сводки Немецкого Агентства Новостей. Через пять минут с завтраком было покончено, и фюрер почувствовал, что готов к трудовому дню. Он начал полуденный военный совет, на котором присутствовали Борман, Кейтель, Йодль и прочее высшее офицерство, неожиданной фразой:

— У меня такое ощущение, что у нас неприятности.

— Но какие, мой фюрер? — промурлыкал Борман.

— Если б я знал!.. Ладно, давайте начинать.

Слушая доклад Йодля о положении на Восточном фронте, Гитлер встал в излюбленную позу: сложил руки на животе. Он ничего не говорил и лишь периодически кивал, как бы выражая свое согласие. Из-за того, что фюрер молчал, в комнате создалась напряженная обстановка.

В какой-то момент Гитлер неожиданно отошел от стола, где лежала крупномасштабная карта Советской России. Приблизившись к окну, он долго вглядывался вдаль, затем вернулся к столу. Фюрер смотрел в сторону Зальцбурга.

Когда Борману донесли о случившемся, он впал в неистовство. Военный совет резко оборвался, потому что Гитлер вдруг сердито зыркнул на своих генералов и, ни слова не говоря, выметнулся из зала заседаний. Была ровно половина второго. По случаю воскресенья повар приготовил Линдсею обед чуть пораньше. Ему не терпелось поскорее освободиться и на несколько часов уйти из кухни. Повар отнес поднос в комнату англичанина в двадцать пять минут второго. И убедился, что комната пуста.

— Господи Боже, Ягер! — злобно орал Борман. — Ну что у вас за охранники? Сперва вы пытались подстроить Линдсею ловушку, это сорвалось, и буквально через пару часов он удрал…

— Я без солдат как без рук, — оправдывался полковник. — Мой отряд разбросан по огромной территории… Мы же хотели заманить англичанина в западню… Которую, кстати, предложили вы…

Борман — он был Ягеру по грудь — взглядом заставил полковника умолкнуть. Он понял, что угодил в трясину, только когда его нога уже завязла. Если фюрер начнет расследование, эта эсэсовская гиена разделит позор поражения с ним, с самим Мартином Борманом!

— Как ему удалось убежать? — рявкнул Борман.

— Разрешите доложить? — подал голос Шмидт, стоявший в двух шагах от них, за спиной своего начальника.

Борман пристально поглядел на худощавого офицера в очках без оправы. Он не любил такие очки: они напоминали ему о Гиммлере, его заклятом враге. Но у Шмидта был аналитический ум. Эта парочка вообще представляла собой немалую опасность: Шмидт выполнял роль мозгового центpa, а Ягер действовал. Борман кивнул, разрешая Шмидту говорить.

— Я весьма сожалею, но есть еще более неприятная новость, — сообщил рейхслейтеру Шмидт. — Как известно, фройлен Лундт нередко видели в обществе англичанина. Похоже, она тоже исчезла…

— Значит, они бежали вдвоем?!

— Я думаю, — продолжал Шмидт, — что у них был только один способ совершить побег. Каждое утро в одиннадцать сюда приезжает грузовик из прачечной. Это очень удачное время.

— А посты? — взревел Борман.

— После того, как наш план с «мерседесом» не сработал, мы дали отбой, — вмешался Ягер.

Борман обратил внимание на слово «наш» и моментально сник. Воспользовавшись этим, Шмидт внес свое предложение. Ягер будет ему очень признателен, — подумал Шмидт, — если он отведет от бедняги гнев Бормана.

— Может, нам сообщит что-нибудь водитель грузовика? Разрешите, я позвоню ему по телефону?

Через несколько минут Шмидт уже звонил водителю домой. Он передал трубку рейхслейтеру, который говорил осторожно, чтобы не переполошить Ганса.

— Что-что? Значит, пропала форма офицера СС… Ваш склад недалеко от железной дороги?.. Так… на вокзал направлялись двое: эсэсовский офицер и девушка… так… значит, Мюнхенский экспресс… Подождите у телефона! — Рейхслейтер посмотрел на Шмидта и приказал: — Дайте мне железнодорожное расписание. Быстро! Поезд на Мюнхен отходит примерно в половине первого…

Борман еще о чем-то поговорил с водителем и повесил трубку.

Скрупулезный Шмидт уже достал расписание и листал его. Найдя нужную страницу, он протянул расписание Борману, который отдавал приказания Ягеру.

— Свяжите меня с начальником Мюнхенского СС, — сказал Борман. — Я поговорю с ним. Из грузовика пропала эсэсовская форма, отданная в стирку… Да, Шмидт?

— Если им удалось сесть в поезд — а Лундт наверняка это устроила, — то они выехали из Зальцбурга в двенадцать тридцать и приедут в Мюнхен в тринадцать тридцать…