— Южный вокзал расположен в рабочем районе… Там живет настоящая беднота. Спокойной ночи!

Шмидт смотрел вслед абверовцу, исчезавшему в конце плохо освещенной лестницы. Он подозревал, что Гартман дал ему какую-то зацепку, но от усталости голова совершенно ничего не соображала.

— Линдсей, вставай! Ах ты, лежебока! Ты уже целую вечность спишь!

Голова Линдсея была словно набита ватой. Когда Пако снова потрясла его за плечо, он открыл глаза. Ему казалось, он заснул совсем недавно. Неужели эти гонки никогда не кончатся? Господи, как бы ему хотелось добраться до Швейцарии!

— Сколько времени? — спросил он, садясь в постели и усилием воли спуская ноги на пол.

— Четыре часа. Поезд отходит через тридцать минут. Ты немножко перекуси. Я принесла сюда завтрак.

«Завтрак» оказался куском черного хлеба, который имел вкус опилок, сдобренных угольной пылью. А в кружке с отбитым краем какое-то пойло. Линдсей так и не смог разобрать, какое именно. Сев за маленький столик, он поглядел на Пако.

Она повязала голову вылинявшим платком, спрятав свои белокурые локоны. Тяжелый короткий жакет и дешевая юбка, топорщившаяся в разные стороны, дополняли новый маскарадный наряд. Эта одежда ее полнила.

Линдсей расправился с хлебом и проглотил остатки пойла. На полу стоял потрепанный, старый чемодан. Линдсей указал на него рукой.

— Мы возьмем его с собой?

— Да, ты его понесешь. Когда доедем до Граца, переоденемся. Все переговоры на вокзале предоставь мне. Я уже купила билеты. Ты готов?

— Нет!.. А вот теперь пошли.

Линдсей взял фуражку — явно из гардероба какого-то работяги — и надвинул ее на лоб. В этой одежде он чувствовал себя неуютно. И не только потому, что пришлось спать одетым. Ткань была жесткой и даже плохо сгибалась. Подхватив чемодан, Линдсей неожиданно увидел свое отражение в разбитом зеркале, вделанном в дверцу шкафа.

— Я не побрился…

— Так ты и должен быть заросшим, ты же крестьянин! Ну, как такие простые вещи не приходят тебе в голову?

— О, ради Бога, перестань ворчать!

— Так-то лучше, — усмехнулась Пако. — Ты давай не спи. Мы выберемся по пожарной лестнице. Старик сказал, за домом следит полицейский…

Ржавая пожарная лестница была кое-как прикреплена к задней стене дома. Она вела в узкий переулок, который Линдсей видел из окна их комнаты.

— Не нравится мне эта лестница…

— Шагай-шагай! — прошипела Пако.

Одна железная ступенька прогнулась под весом англичанина, но все-таки выдержала. Бора и Милич ждали их в переулке. Линдсей заметил, что Бора тоже несет обшарпанный чемодан. Все были в крестьянской одежде. Пако шла за Борой и Миличем, а Линдсей шагал последним.

Дым… В этот предрассветный час район был как бы окутан дымом. Ночной туман еще не развеялся. Линдсей и его спутники миновали какие-то убогие домишки, и неожиданно показалось мрачное здание Южного вокзала. Оно больше напоминало тюрьму, нежели вокзал.

Ссутулившись, они словно призраки, побрели к этому зданию. Линдсей прошел вслед за Пако в кассу, где люди мерзли в очередях за билетами. Они вышли на платформу, поезд уже прибыл. На вагонах были таблички с надписью «Грац».

И тут Линдсей увидел Грубера, шефа бергховского гестапо…

— Делай, как я говорю, и не спорь…

Линдсей схватил Пако за руку и крепко сжал ее ладонь. Девушке пришлось остановиться. Линдсей понимал, что она вне себя от ярости, но ему было наплевать. ГРУБЕР! Все его чувства вмиг обострились. Гадкий привкус, оставшийся во рту после завтрака, позабылся. Линдсей посмотрел в оба конца платформы, запруженной людьми.

— Черт возьми, что с тобой? — прошептала Пако.

— Помолчи минутку!

Линдсей не выпускал ее руки, и Пако была вынуждена подчиниться. Двое юнцов, шедших им навстречу, остановились, как вкопанные. Это были те самые парни с железной трубой, что напали на Линдсея и Пако ночью. Линдсей смотрел на них, не отрываясь; Грубер стоял слева от него, почти вплотную.

Первым заметил Линдсея парень, который тогда, ночью, дал стрекача. Он что-то сказал своему приятелю, и второй юнец тоже уставился на Линдсея. Парни развернулись и бросились бежать. В панике они сбили с ног какую-то старушку. Начался переполох.

— Хальт! — резко выкрикнул Грубер. — Стойте! Стрелять буду!

Держа в правой руке «люгер», Грубер промчался перед носом у Линдсея. За ним бежало двое солдат, тоже вооруженных пистолетами. Пробежав немного, трое гестаповцев остановились и подняли оружие. Линдсей насчитал шесть выстрелов. Один из парней взмахнул руками, словно атлет, разрывающий финишную ленточку, и рухнул на платформу. Второй вскрикнул, остановился, схватился за левую ногу и упал на колени.

— Теперь пошли! Быстро!

Линдсей втолкнул Пако в поезд, оглянулся, увидел, что Милич и Бора рядом, и ткнул девушку в спину, подгоняя ее вперед. Она нашла свободное купе и села в углу возле коридора. Линдсей закрыл дверь. Бора и Милич устроились в другом купе.

— Это был Грубер из гестапо, — спокойно сказал Линдсей, ставя на полку чемодан. — Перед моим побегом из Бергхофа он меня допрашивал…

Линдсей подумал, что Пако незачем знать о существовании и местоположении Волчьего Логова.

— Эти два грабителя решили, что я их выдам, — продолжал он. — Они увидели меня, увидели Грубера… у него на роже написано, что он из гестапо. И, как я и надеялся, мальцы до смерти перепугались. Ну, а от нас это отвлекло внимание. Замечания будут?

Линдсей сел. Пако внимательно поглядела на него, склонив голову набок. Ее грудь бурно вздымалась, Пако никак не могла отдышаться.

Она улыбнулась.

— А ты и вправду быстро учишься, Линдсей!

Новость разлетелась по Вене мгновенно: все уже знали, что одного из парней, убивших немецкого солдата, гестаповцы застрелили, а другого арестовали. Грубер постарался растрезвонить о своем успехе. Еще бы, ведь получалось, что гестапо обскакало абвер! Грубер, однако, не предугадал, что не пройдет и суток, как в гестаповский штаб, где содержался уцелевший дезертир, которого вскоре должны были допрашивать, явится Гартман.

Абверовец без труда убедил дежурного офицера пропустить его к арестованному. Он просто сунул офицеру под нос бумажку, выписанную Борманом. Грубер в этот момент сидел в своем кабинете и пытался дозвониться в Бергхоф.

— Я — майор Гартман, — сказал абверовец дезертиру с перевязанной ногой, лежавшему на койке в камере. — Ты понимаешь, во что ты вляпался? Тебя будут судить и казнят на основании показаний солдата, которому удалось тогда остаться в живых…

— Но того парня убил Герд! — запротестовал юнец.

— Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, — перебил его Гартман, — ты должен мне рассказать, что стряслось на вокзале. Я не могу понять, почему вы впали в панику. Вас ведь тогда, ночью, никто не видел…

— Нас выследили мужчина и девчонка…

Юнец осекся, словно сболтнул лишнего. Гартман подался вперед и предупреждающе поднял указательный палец.

— У меня мало времени. Я из абвера! Если я тебя брошу, ты останешься один… Наедине с гестапо! Говори! Какой мужчина? Какая девчонка?

— Мы остановили их накануне ночью возле вокзала. Самое забавное, что они были одеты совсем по-другому. Я бы их в жизни не узнал!.: Но мужчина смотрел так пристально…

Гартман за десять минут выудил из него все остальное. Юнец видел, как мужчина и девушка сели в поезд, отправившийся в Грац. Гартман встал, позвал охранника, вышел из камеры, а потом и из здания гестапо. Он долго думал, но все же решил, что, пожалуй, лучше доложить о результатах своих поисков Борману. А затем выехать в Грац.

«Бюро Н», отдел швейцарской разведки, сотрудничавший с Люси, располагался на вилле Штутц, в восьми с половиной километрах от предместья, где жили Ресслеры.

Это трехэтажное оштукатуренное здание находилось в отдалении от дороги, в уединенном месте: на безлюдной косе, вдававшейся в Люцернское озеро. С виду дом напоминал виллу богача. Никаких солдат в военной форме поблизости не было, двойные железные ворота охраняли люди в штатском.