Милич окликнул Пако, и шагавшая впереди девушка остановилась. Гартман оказался почти рядом с Линдсеем, который удивительно резво ковылял по дьявольски крутому склону, он то и дело чуть не падал, но всякий раз палка его выручала.

— Скажи немцу, что, если он будет махать самолетам, я его пристрелю! — пригрозил Милич.

— О Боже, но ведь это он пытался внушить Хеличу, что они сюда прилетят! — злобно огрызнулась Пако. — Отправляйся тачать сапоги, если ты ни на что больше не годишься! И заткнись. У нас мало времени…

Она вкратце передала их разговор Линдсею и проворно, как козочка, побежала вперед. У НАС МАЛО ВРЕМЕНИ…

«Она права», — подумал Линдсей.

Они были почти в самом низу, но гул приближавшихся самолетов уже перерос в зловещий рев.

В расщелине пролегало русло речки. Зеленая вода, пенясь, прыгала по валунам, однако ее уровень сильно упал по сравнению с зимой. Пако подождала Линдсея и, схватив его за руку, помогла ему перебраться по валунам, как по булыжникам мостовой. Он смутно ощущал, что слева и справа от него партизаны быстро пересекают расщелину и забиваются в пещеры. Однако Линдсей старался сконцентрироваться исключительно на спуске и внимательно смотрел, куда поставить ногу. Наконец они перебрались на другую сторону.

Все еще сжимая его руку, Пако потащила англичанина вверх по невысокому склону, усеянному камнями, которые скользили и с шумом осыпались под его ногами. Показался вход в пещеру, располагавшийся на высоте восемь футов, и Пако торопливо затащила Линдсея внутрь. Едва они вошли под мрачные своды, повеяло холодом.

Пако тяжело дышала, ее грудь бурно вздымалась. Поймав взгляд Линдсея, она отвела глаза; в этот момент в пещеру зашел Гартман, которому буквально наступал на пятки Милич.

— Отцепите от меня этого энтузиаста, — сухо сказал Гартман и присел на большой валун, их было в пещере полным-полно.

Здравый смысл подсказывал им, что следует отойти в глубь пещеры. А любопытство — то самое любопытство, которое в 1940 году повлекло жителей Лондона на улицы, чтобы поглазеть на немецкие бомбардировщики, кружившиеся у них над головами, — подталкивало их к входу: им не терпелось узнать, что творится вокруг. Когда они выглянули, Линдсей стал свидетелем жуткой сцены.

Спрятавшийся за огромным валуном партизан прицелился из винтовки в небо. Неожиданно за его спиной появился Хелич; он поднял пистолет и застрелил партизана. Серб свалился в реку и исчез в другой пещере.

— Грязный убийца! — возмутился Линдсей.

— Хелич отдал строгий приказ, — спокойно возразила Пако. — Никто не должен стрелять в самолеты, чтобы не выдать, где мы прячемся.

Не успела она произнести эти слова, как Линдсей услышал знакомый звук и мысленно перенесся в прошлое, во Францию сорокового года… Пронзительный вой самолетного мотора… Линдсей осторожно выглянул из пещеры. Вслед за первым самолетом появился второй, они кружили над высокогорным плато, где, словно горный пик, вознеслась к небу полуразрушенная крепость, в которой располагался штаб Хелича.

Самолет, маленькая точка в небесной вышине, повернулся боком и, войдя в пике, понесся с бешеной скоростью. А из него посыпались бомбы. Грохот взрывов эхом разнесся по ущелью. Каменные брызги взлетели в воздух. Стена крепости обвалилась, куски ее упали в ущелье и разбились на тысячи осколков. На том месте, где она стояла, поднялось облако пыли.

— О Боже! — воскликнул Линдсей. — Пикирующие бомбардировщики «Штукас»… Окажись мы сейчас там…

Воздушная армада — в небе от самолетов было черным-черно — методично бомбила каждую пядь плато. Затем командир вдруг изменил тактику.

— Они заметили пещеры! — вскричал Линдсей. — Отходим подальше вглубь!

В пещеру, пригнувшись, вбежал какой-то человек. Это оказался доктор Мачек. Когда он увидел Линдсея, на лице его отобразилось изумление. Послушавшись Пако, доктор тоже отошел в глубь пещеры и укрылся за валунами. Бомбы прокладывали себе путь по дну ущелья, неся смерть всему живому; одна из бомб взорвалась прямо перед входом в пещеру, где сидели партизаны. Острые осколки скал, словно шрапнель, залетели внутрь и забарабанили по бастиону из валунов.

Спрятавшись за камнями — по правую руку от него лежала Пако, а по левую — Мачек, — Линдсей почувствовал, что перенесенные нагрузки дают о себе знать. Руки и ноги вдруг задрожали, перестав его слушаться. Мачек ласково потрогал лоб англичанина и, нахмурившись, повернулся к Пако.

— Да ладно вам, — проворчал Линдсей, заметив выражение его лица: он не доверял докторам. — В чем дело?

— Вы перенапряглись, спускаясь с горы. Я же говорил, что вы больны. И вам нужно как можно больше лежать…

— Ага, а они должны были нести меня вниз на руках, — язвительно усмехнулся Линдсей. — По-вашему, мы бы успели, да?

В памяти Линдсея еще успело запечатлеться, что, посмотрев через плечо Мачека, он поймал на себе внимательный взгляд Гартмана… Но в следующий момент бомбы, адски завывая, посыпались градом, в пещере поднялась пыль столбом, и лицо Гартмана скрылось из виду. А затем — о Господи! — Линдсей снова провалился в забытье.

Курск! Июль 1943 года…

До той поры мало кто слышал о русском городе, расположенном к югу от Москвы. Но именно в Курске в сорок третьем году решался исход второй мировой войны.

Здесь русские гигантским клином, напоминавшим палец великана, врезались в немецкий фронт. Здесь были сосредоточены отборные дивизии, готовые в любую минуту ринуться в атаку.

Этот огромный район был набит войсками. Под Курском скопилось множество грозных танков Т-34, новейшие советские самоходные орудия, закаленная в боях пехота и бронетанковые дивизии. По меньшей мере миллион русских солдат, собранных на Курской дуге, ждали приказа перейти в наступление. А Сталин все колебался.

В Волчьем Логове не колебались. Фюрер разработал план, который был полностью поддержан самым толковым из его полководцев — фельдмаршалом фон Клюге. Гитлер намеревался атаковать первым, отрезать гигантский палец у самого основания и захлопнуть исполинскую ловушку, где в считанные дни оказался бы в окружении миллион русских бойцов.

— Дорога на Москву будет открыта, — заявил фон Клюге на дневном совещании у фюрера первого июля. — И Сталин уже не сможет преградить нам путь. Мы захватим Москву, где сходятся все железные дороги большевиков, и России придет конец.

— Да, начнем наступление пятого июля, — согласился Гитлер. — А когда Россия будет уничтожена, без промедления перебросим сто двадцать дивизий во Францию и Бельгию. Все попытки высадить англо-американский десант закончатся неудачей. Господа, операция «Цитадель» начинается! Я так решил.

Гитлер поглядел через стол на Мартина Бормана, Кейтеля и Йодля, которые закивали, выражая свое согласие. Под «Цитаделью» понимался Курск. Как только он падет, ворота на Москву широко раскроются.

Гитлер закончил совещание и велел Борману проводить его домой. Он вышел из «Охотничьего домика» и, пройдя по двору, вошел в свое простое жилище. Оказавшись в доме, фюрер кинул на стол свою фуражку, приказал помощнику запереть дверь и уселся в кресло.

— Борман, надеюсь, теперь вы согласны, что все принимают меня за настоящего фюрера… каким я, собственно говоря, и являюсь! «Цитадель» станет самой грандиозной немецкой операцией за всю войну.

— Мой фюрер, — осторожно начал Борман, — я беспокоюсь только об одном. До сих пор нет известий о поимке подполковника авиации Линдсея… или о том, что его убили.

— Да кому он теперь нужен?! Как он мне может повредить?

Борман отметил, что фюрер сказал «мне», а не «нам». С тех пор как минувшим мартом двойник подменил настоящего фюрера, влияние Бормана, намеревавшегося управлять Хайнцем Куби, словно послушной куклой, свелось к его прежней роли, которую он играл при настоящем Гитлере.

«И ничего не поделаешь, — печально думал Борман. — Иначе — капут».

— Я внимательно изучил досье Линдсея, — продолжал настаивать Борман. — Он был когда-то актером и глубоко изучил технику перевоплощения. И потом он был близок с Кристой Лундт, которая не отличалась разборчивостью в связях! Я обратил внимание на то, что перед побегом она приглядывалась к вам. Я думаю, она что-то заподозрила…