Около того же времени я встретил на одном приеме французского посла в Лондоне Корбена и был страшно поражен, когда из разговора с ним выяснилось, что ему ничего не известно о беседе наркома с Пайяром. Обычно Корбен получал из Парижа очень быстро копии менее серьезных донесений французского посла в Москве, посылаемых им на Кэ д'Орсе (адрес французского министерства иностранных дел). А тут прошла почти неделя, и Корбен оставался в полном неведении о столь важном для Франции в этот момент демарше. Что бы это могло означать? Ответ на данный вопрос я получил только в Женеве.
В Женеве
Я приехал в Женеву 11 сентября и сразу окунулся в очень напряженную атмосферу. То были дни нацистского шабаша в Нюрнберге, и зловещие отголоски его были слышны во всех концах Европы.
Два особенно ярких воспоминания остались у меня от этой поездки в Женеву.
И уже говорил, что еще в Лондоне меня сильно поразила полная неосведомленность Корбена о демарше M.М.Литвинова 2 сентября. В Женеве мы узнали еще более странные вещи. Оказалось, что не только французский посол в Англии, но и сами члены французского правительства ничего не знают об этом демарше. Как это могло случиться? Мы начали тщательное «расследование», и что же обнаружилось? Обнаружилось следующее.
В течение предшествовавших двух месяцев Бонне, который хотел любыми средствами уклониться от выполнения французских обязательств перед Чехословакией, усиленно распускал слухи, будто бы «осторожная позиция» Франции в чехословацком вопросе объясняется «пассивностью» СССР, который либо не хочет, либо не может в случае опасности прийти на помощь своему союзнику. Демарш М.М.Литвинова 2 сентября выбивал почву из-под ног этой клеветы. Бонне был сильно встревожен и, чтобы на время еще сохранить возможность лгать, пошел на самое возмутительное политическое жульничество: он скрыл донесение Пайяра о беседе с M.M.Литвиновым не только от французских политических кругов, но даже от членов французского кабинета! Когда все это выяснилось, М.М.Литвинов решил действовать круто и немедленно. 21 сентября он произнес с трибуны Лиги Наций большую речь, в которой уже публично повторил все то, что за 19 дней перед тем говорил в дипломатическом порядке Памиру, а вдобавок еще сдобрил ее большим количеством перца по адресу Бонне. В моем дневнике под датой 21 сентября записано:
«Сильная, язвительная, прекрасная речь! Слушали его с затаенным дыханием. Зал впервые за всю Ассамблею был полон. Я наблюдал за лицами: многие выражали сочувствие, многие но могли скрыть улыбки в тех местах, где М.М. давал волю своему злому остроумию. И притом не только испанцы, китайцы, мексиканцы и другие наши друзья, но также и те, кого, казалось бы, было трудно заподозрить в особом расположении к СССР. Аплодисменты были громкие и всеобщие».
Струя свежего воздуха, внесенная выступлением советского наркома в лицемерно-душную атмосферу Ассамблеи, имела своим последствием другой эпизод, который также хорошо мне запомнился.
23 сентября, т.е. через два дня после речи M.M.Литвинова, английские представители на Ассамблее — лорд Делавар и товарищ министра иностранных дел Р.А.Батлер — в срочном порядке пригласили M.M.Литвинова и меня побеседовать с ними о создавшейся в Европе ситуации. Свидание состоялось в кабинете постоянного британского делегата в Лиге Наций.
Начал Делавар. Изобразив в очень мрачных красках политическую обстановку и вероятность нападения Германии на Чехословакию, он задал вопрос, какова была бы позиция СССР в этом случае (дальше цитирую по записи из моего дневника под датой 23 сентября):
«М.М.Литвинов ответил, что наша позиция была достаточно полно изложена в его выступлениях на Ассамблее Лиги Наций: Советское правительство готово честно выполнить свои обязательства по советско-чехословацкому договору, Дело за Францией. Важна также позиция Англии.
Делавар попытался выяснить, приняты ли уже Советским правительством какие-либо военные меры.
M.M.Литвинов ответил, что еще 2 сентября в разговоре с французским поверенным в делах в Москве он рекомендовал немедленные переговоры между штабами трех армий… Что касается Румынии, то М.М.Литвинов думает так: если Англия и Франции поддержат Чехословакию, Румыния не захочет от них отставать.
Делавар тут вставил, что, по его информации, румыны не стали бы чинить препятствий прохождению советских войск на помощь Чехословакии. И затем, обращаясь к нам, он спросил: каков же должен быть ближайший практический шаг?
— Если британское правительство, — ответил М.М.Литвинов, — всерьез решило вмешаться в назревающий конфликт, то ближайшим шагом, на мой взгляд, должна была бы быть немедленная конференция Англии, Франции и СССР для выработки общего плана действий.
Делавар с этим согласился и спросил, что M.M.Литвинов думает о возможном месте такой конференция.
М.М.Литвинов ответил, что выбор места имеет второстепенное значение, но с одной оговоркой: проектируемую конференцию следовало бы созвать вне Женевы. Гитлер до такой степени привык идентифицировать Женеву с безответственной болтовней, что конференция, созванная в Женеве, не произвела бы на него должного впечатления. А такое впечатление сейчас важнее всего.
Делавар и Батлер признали правильность этого соображения, и Делавар спросил, имел ли бы М. М. возражения против созыва конференции в Лондоне. М.М. ответил, что против Лондона он возражений не имеет.
— Кто бы мог представлять СССР на такой конференции? — продолжал Делавар. — Вы сами могли бы приехать?
M.M. отвечал:
— Если от других стран на конференции будут министры, я готов лично приехать в Лондон.
Делавар заявил, что вполне удовлетворен сегодняшней беседой и немедленно информирует о ней Форин оффис. О дальнейшем мы поговорим завтра, по получении ответа — из Лондона.
Когда мы с М.М. возвращались от англичан к себе, в отель «Ричмонд», я сказал, обращаясь к своему спутнику:
— То, что вы сейчас предлагали англичанам, означает войну… У нас, в Москве, это хорошо продумано и решено всерьез?
Зная скептический характер Литвинова, я ожидал от него какого-либо осторожного ответа на мой вопрос. К моему немалому изумлению, он твердо сказал:
— Да, это решено серьезно… Когда я уезжал из Москвы в Женеву, началась концентрация советских войск на границах с Румынией и Польшей. С тех пор прошло около двух недель. Думаю, сейчас их там не менее 25–30 дивизий с соответственным количеством авиации, танков и т.д.
Я спросил:
— А если Франция подведет и не выступит? Что тогда?
M.M.Литвинов раздраженно махнул рукой и резко бросил:
— Это имеет второстепенное значение!
— А как с Польшей и Румынией? Пропустят ли они наши войска?
— Польша, — ответил Максим Максимович, — конечно, не пропустит, но Румыния — иное дело… У нас есть сведения, что Румыния пропустит, особенно если Лига Наций даже не единогласно, как требуется по уставу, а крупным большинством признает Чехословакию жертвой агрессии…
Максим Максимович помолчал мгновение и затем закончил:
— Самое важное, как поведут себя чехи… Если они будут драться, мы поможем вооруженной рукой.»
Слова наркома имели серьезное основание. 25 сентября Наркомат обороны СССР послал военно-воздушному атташе СССР во Франции Васильченко следующую телеграмму:
«Вам надлежит, встретившись с Гамеленом лично, поблагодарить его за информацию о мероприятиях французского командования и передать следующее:
1. 30 стрелковых дивизий придвинуты в районы, прилегающие непосредственно к западной границе. То же самое сделано в отношении кавалерийских дивизий.
2. Части соответственно пополнены резервами.
3. Что касается наших технических войск — авиации и танковых частей, то они у нас в полной готовности.
Результаты срочно сообщите»[93].
