Прежде чем закончить этот раздел, я должен упомянуть об одном важном эпизоде, который разыгрался уже после капитуляции Франции. Пункт восьмой условий перемирия предусматривал, что французский военно-морской флот «должен быть сконцентрирован в портах, которые будут определены, и там должен быть демобилизован и разоружен под германским и итальянским контролем». Это значило, что французский флот, еще в полной боевой готовности, войдет в гавани, находящиеся в руках фашистских держав… Что тогда? Не захватят ли тогда его эти державы? Не используют ли они его для борьбы с Англией? Предотвращение чего-либо подобного имело для британского правительства решающее значение. Ибо французский флот в то время по своей мощи был четвертым флотом в мире (после английского, американского и японского) и представлял серьезную боевую силу. Присоединение французского флота к германскому и итальянскому изменило бы соотношение сил на море в очень неблагоприятную для Англии сторону и облегчило бы возможность вторжения немцев на Британские острова. Таким образом, дальнейшая судьба французского флота превращалась в вопрос жизни и смерти для Англии.

Черчилль прекрасно это сознавал и потому во время встреч, происходивших в июне с французскими министрами и генералами, когда вопрос о капитуляции Франции встал во весь рост, упорно настаивал на том, чтобы французский флот при любых условиях не был передан немцам. 15 июня французское правительство решило запросить у Гитлера условия перемирия и одновременно обратилось к британскому правительству с просьбой освободить его от обязательства не вступать в переговоры о перемирии или мире иначе, как по общему согласию, обязательства, содержащегося в англо-французском договоре от 28 марта 1940 г. 16 июня британское правительство ответило, что оно не будет возражать против предполагаемого шага французского правительства, но при непременном условии, что французский флот немедленно будет отправлен в британские порты. Рейно и командующий флотом адмирал Дарлан уклонились от обещания выполнить это условие, но еще раз заверили британское правительство (как прежде заверяли уже не раз), что ни в коем случае не допустят перехода французского флота в руки немцев. В тот же день Рейно ушел в отставку и премьером стал Петэн, Дарлан был назначен морским министром. Будущая судьба французского флота повисла в воздухе.

Положение становилось еще более грозным ввиду того, что теперь французский флот оказывался целиком в распоряжении Дарлана. Политически Дарлан был крайним реакционером, в душе которого лозунг «лучше Гитлер, чем Народный фронт» находил сочувственный отклик. И вот теперь от него в большой степени зависело, что станется с французским флотом.

В такой обстановке британское правительство решило действовать немедленно и круто. Операция была намечена на 3 июля.

В тот момент французский флот был рассредоточен: часть его находилась в Тулоне, другие части — в Оране, Дакаре и Александрии.

Утром 3 июля к Орану подошла британская эскадра под командой вице-адмирала Соммервелла в составе линкоров «Вэляйант» и «Резолюшен», крейсера «Худ», авианосца «Арк-Ройял», двух меньших крейсеров и 11 эсминцев. Соммервелл предъявил командующему французскими судами адмиралу Генсулу ультиматум, в котором французским судам предлагалось:

а) присоединиться к британскому флоту и вместе с ним вести борьбу против Германии и Италии или

б) с сокращенными командами отправиться под британским контролем в один из английских портов, откуда эти сокращенные команды будут репатриированы на родину, или, наконец,

в) с сокращенными командами идти под британским контролем в один из французских портов в Америке, например в Мартинику, где на время войны французские суда могут быть демилитаризованы.

Если адмирал Генсул не найдет возможным принять какое-либо из вышеуказанных предложений, он должен в течение шести часов потопить французские суда. А если он откажется это сделать, адмирал Соммервелл вынужден будет применить силу.

В течение всего дня 3 июля шли переговоры между двумя адмиралами, но они не привели ни к какому соглашению. Тогда около 6 часов вечера Соммервелл открыл огонь по французским судам, на что они ответили также огнем. Бой продолжался не больше 10–15 минут. В результате линкор «Бретань» взлетел на воздух, другой линкор «Прованс» и крейсер «Дюнкерк» были сильно повреждены, а крейсер «Страсбург» ушел из Орана и добрался до Тулона. То же удалось сделать некоторым другим судам.

В Александрии дело не дошло до открытого столкновения, и находившийся там французский адмирал Годфруа согласился принять ряд мер, выводивших французские суда из строя. В тот же день, 3 июля, англичане почти без сопротивления взяли под свой контроль французские суда, стоявшие на Британских островах, в Плимуте и Портсмуте.

8 июля английский авианосец «Гермес» серьезно повредил и вывел из строя французский линкор «Ришелье», находившийся в Дакаре. Спустя некоторое время в результате длительных переговоров были демобилизованы два легких французских крейсера и один авианосец, стоявшие в американских колониях Франция.

5 июля правительство Петэна, избравшее в качестве своей резиденции Виши (и получившее в дальнейшем наименование «правительство Виши»), порвало дипломатические отношения с Англией. A 11 июля французским президентом стал Петэн вместо ушедшего в отставку Лебрена.

4 июля, на следующий день после событий в Оране, Черчилль выступил в парламенте с сообщением о происшедшем. Я присутствовал на этом заседании. Премьер явно волновался. Депутаты слушали его, затаив дыхание. Когда Черчилль кончил, произошла сцена, которой, как говорили «старожилы» палаты, еще никогда не бывало: все члены парламента как-то сразу, повинуясь стихийному порыву, вскочили со своих мест и устроили настоящую овацию премьеру. Было видно, что у всех точно гора свалилась с плеч.

Для меня, как для посла СССР, события 3–4 июля тоже имели большое значение: они убедительно доказывали, что Англия действительно будет и дальше воевать.

Падение Франции в памяти у меня как-то невольно связывается с именем бывшего главы Республиканского правительства Испании Хуана Негрина — не потому, что Негрин играл какую-то роль во французских событиях 1940 г. нет, нет, Негрин не имел к ним никакого отношения! — а просто потому, что падение Франции чисто механически столкнуло меня с Негрином и благодаря этому я близко познакомился с одной из любопытнейших фигур новейшей истории Пиренейского полуострова…

Впервые я встретился с Негрином осенью 1937 г. в Женеве. Он был тогда премьером республиканского правительства Испании, которое вело героическую войну против Франко и поддерживавших его — открыто или под вуалью «невмешательства»[172] — пяти великих держав. Негрин приехал на заседание Лиги Наций, где вокруг испанских событий развернулась борьба интересов и мнений. Я присутствовал в Женеве в составе советской делегации, возглавлявшейся M.M.Литвиновым. Мы виделись тогда с Негрином несколько раз, беседовали главным образом о махинациях лондонского «Комитета по невмешательству в испанские дела», в котором я, по поручению Советского правительства, защищал интересы Испанской республики, но глубокого личного знакомства между нами в тот раз не завязалось. В памяти у меня прочно сохранилась лишь внешность Негрина: высокий, массивный, уверенный в себе мужчина в очках, с заметной проседью в волосах.

В течение последующих полутора лет, вплоть до трагического конца испанской войны, я с затаенным дыханием следил из Лондона за каждым шагом Негрина и возглавляемого им правительства. Когда с помощью Гитлера и Муссолини Франко превратился в каудилье Испании, Негрин вместе со своими ближайшими соратниками эмигрировал во Францию. 3 сентября 1939 г. началась вторая мировая война. 18 июня 1940 г. пала Франция. На одном из последних пароходов, отходивших из Бордо, Негрин в сопровождении небольшой группы товарищей прибыл в Англию. Здесь его пребывание затянулось на много лет…