В доказательство я привел некоторые исторические примеры из прошлого России. Англии выгодно, чтобы такой перелом наступил возможно скорее и разгром гитлеровской Германии произошел в самом ближайшем будущем, а для этого необходим второй фронт, и чем быстрее, тем лучше.

Бивербрук внимательно слушал меня и затем сказал:

— Все, что вы говорите, очень хорошо, но…

Он замолчал и затем, испытующе глядя на меня, добавил:

— Позвольте быть с вами вполне откровенным… Вы действительно будете драться? У вас не произойдет того, что случилось во Франции?

Я был так ошеломлен вопросом моего собеседника, что сначала почти лишился дара речи. Опомнившись, я вскипел и резко воскликнул:

— We will fight like the devils! (Мы будем драться, как дьяволы!)

Бивербрук внимательно посмотрел на меня, потом коснулся рукой моего плеча и каким-то более теплым, чем обычно, голосом сказал:

— Я вам верю… Хорошо, я попробую поставить вопрос о втором фронте перед правительством. Я считаю, что второй фронт сейчас необходим.

Позднее, когда Советская страна продолжала вести героическую борьбу против гитлеровских орд, Бивербрук мне не раз говорил:

— Я рад, что поверил вам тогда… Ваши люди действительно дерутся против наци, как дьяволы.

Сам Бивербрук с того же времени стал горячим сторонником второго фронта и в дальнейшем немало сделал для его осуществления. Об этом красноречиво свидетельствует ряд опубликованных после войны документов. Он также оказал нам немало услуг по части военного снабжения.

О своем разговоре с Бивербруком я немедленно телеграфировал в Москву. Никаких возражений против моей инициативы не последовало. Напротив, парком иностранных дел вызвал к себе Криппса (который сразу же после 22 июня вернулся в Москву) и, ссылаясь на сочувственное отношение Бивербрука к идее второго фронта, просил британского посла поставить этот вопрос перед британским правительством. Криппс сообщил о демарше наркома в Лондон, и тут произошел любопытный дипломатический инцидент. Иден пригласил меня к себе и, указывая на лежавшую перед ним шифровку Криппса, стал спрашивать, с кем именно я имея разговор о втором фронте: шифровальщик что-то напутал, и имя моего собеседника в телеграмме искажено, понять ничего невозможно.

Я ответил:

— Моим собеседником был лорд Бивербрук.

По лицу Идена прошла тень раздражения и неудовольствия.

— Ах, лорд Бивербрук… — протянул Иден.

И затем скороговоркой он стал упрекать меня, что я не обратился с вопросом о втором фронте прямо к нему: ведь такая проблема непосредственно относится к его компетенции, как члена кабинета и министра иностранных дел.

Попытка Бивербрука заинтересовать кабинет вопросом о втором фронте потерпела неудачу. Черчилль, как я и предполагал, отнесся к этой идее отрицательно. Его поддержало большинство членов кабинета. Потребовалось три года упорной борьбы со стороны Советского Союза, прежде чем второй фронт во Франции был наконец открыт, да и то потому, что западные державы боялись, как бы Красная Армия не пришла в Берлин раньше.

Возможно, это последнее положение захотят оспаривать англо-американские историки, политики и военные. И все-таки оно справедливо. Когда сейчас, много лет спустя, суммируешь весь материал, относящийся к вопросу о втором фронте, становится совершенно ясно, что мотивы помощи СССР играли второ- и третьестепенную роль в организации вторжения во Францию летом 1944 г. А на протяжении трех лет, которые ушли на борьбу за второй фронт, главным противником последнего неизменна оказывался премьер Великобритании Уинстон Черчилль. Вот как на практике расшифровывалась его формула о том, что англичане окажут СССР в этой войне «всю ту помощь, на которую она способны».

На двенадцатый день после нападения Германии на СССР, 5 июля И. В. Сталин впервые выступил по радио. Я слушал его с затаенным дыханием и старался найти в его словах надежду на решительный перелом в военных событиях — и притом в самом ближайшем будущем. «Гитлеровским войскам, говорил Сталин, — удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины. Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь», Сталин призывал «в занятых врагом районах создавать партизанские отряды» и уничтожать «все ценное имущество». Далее он прямо заявлял: «Дело идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР».

Прошла неделя после выступления Сталина, прошла другая, бои шли на всем протяжении от Балтийского до Черного моря, немцы несли большие потери, в отдельных пунктах и районах наши воины надолго задерживали германских захватчиков, но все-таки в общем и целом Красная Армия продолжала отступать, и все новые сотни тысяч квадратных километров попадали под иго гитлеровских бандитов.

С начала июля стала возобновляться дипломатическая деятельность между СССР и Англией. В Москве был поставлен вопрос об оформлении новых отношений между обеими странами. О том же, по указанию из НКИД, я беседовал с Иденом в Лондоне. Черчилль был несколько обижен тем, что Сталин никак не откликнулся на его речь по радио 22 июня, но решил все-таки сделать первый шаг для установления более дружественных отношений с главой Советского государства. 7 июля он направил Сталину письмо, в котором давал понять, что помощь Англии Советскому Союзу выразится главным образом в воздушных бомбардировках Германии. Криппс, передавший лично Сталину это письмо, имел с ним разговор, продолжавшийся около часа. Во время беседы с Криппсом Сталин высказался в том смысле, что Англия и СССР должны бы заключить соглашение, содержащее два пункта: взаимную помощь во время войны и обязательство не заключать сепаратного мира с Германией. Черчилль согласился с этим, и 12 июля 1941 г. Молотов и Криппс подписали в Москве пакт военной взаимопомощи, который гласил:

Это был краеугольный камень в системе англо-советских отношений в эпоху второй мировой войны.

Около того же времени (точнее, 8 июля 1941 г.) в Лондон прибыла советская военно-морская миссия. Главой ее был генерал Ф.И.Голиков, заместителем — адмирал H.M.Харламов. Я представил ее Черчиллю и некоторым другим членам правительства, а наша советская колония сразу же окружила членов миссии теплой атмосферой дружбы и товарищества. Наши военные тоже как-то быстро и легко влились в состав колонии и стали ее достойными членами. Все вместе переносили трудности военного времени, все вместе старались скрасить нелегкую обстановку вечерами самодеятельности в посольстве и в клубе. За два года общения с военно-морской миссией (вплоть до моего окончательного отъезда в Москву) я не могу припомнить ни одного случая какого-либо серьезного конфликта, в котором была бы замешена миссия. И сейчас мне хочется сказать слово благодарности ее членам за их поведение в те тяжелые дни.

Генерал Ф.И.Голиков пробыл в Англии недолго и вскоре улетел по делам в США. В Лондон на работу он больше не вернулся. Фактическим начальником (а с середины 1943 г. и формальным начальником) миссии стал адмирал H.M.Харламов, остававшийся здесь до конца 1944 г., когда он был переведен на работу в СССР. H.M.Харламов руководил работой миссии разумно и тактично, умея защищать интересы СССР и в то же время не обостряя свыше меры отношений с англичанами, что было бы для нас крайне невыгодно. Разумеется, не всегда можно было избежать отдельных стычек с британскими властями (ниже я расскажу подробнее об этом), однако, окидывая взглядом работу миссии за те два года, в течение которых я близко к ней стоял, должен констатировать, что ей удавалось успешно справляться со своими задачами. А они были нелегки.