И сам собой в голове складывался вывод: нет, такую страну никто не может победить! Такая страна устоит во всех испытаниях и затем разгромит германский фашизм!
Ушел я от М.И.Калинина с огромным зарядом вдохновения, подъема, энтузиазма, который мне так пригодился в дальнейшем ходе войны.
Английская делегация покинула Москву вечером 22 декабря, пробыв в нашей столице ровно неделю. Обратный путь от Москвы до Мурманска прошел вполне благополучно. Даже Лоухи не подвела: на этот раз, когда мы прибыли на злополучную станцию, небо не озарялось северным сиянием. 24 декабря наш поезд прибыл в Мурманск, и английская делегация сразу же погрузилась на ожидавший ее крейсер «Кент». Я последовал ее примеру. Глубокой ночью 25 декабря английский корабль снялся с якоря и вышел в океан. Весь путь от берегов СССР до берегов Шотландии занял так же, как и в первый раз, немногим больше четырех суток. Но теперь мы шли с севера на юг, и постепенно арктический мрак все больше уступал место свету или, вернее, полусвету, ибо в декабре здесь солнце не поднимается высоко. Это было приятно. Зато было совсем неприятно, что на море свирепствовала буря и бросала наш тяжелый крейсер как щепку. Я — «моряк» средней руки. «Свежая погода» меня не выводит из равновесия, но бурю я переношу нелегко. Почти весь обратный путь я пролежал в своей «адмиральской каюте» с тяжелой головой и неприятным вкусом во рту. Только когда «Кент» оказался уже в шотландских водах, буря стихла, и я стал выходить на палубу. 29 декабря ночью мы прибыли в Гринок (близ Глазго) и сразу же пересели в ожидавший нас специальный поезд. 30 декабря мы были в Лондоне.
По дороге от Гринока до столицы мы с Иденом много разговаривали и подводили итоги московского визита. При этом оба приходили к выводу, что, несмотря на выявившиеся разногласия, он имел положительное значение. Во-первых, каждая из сторон теперь лучше знала позицию другой в ряде важных вопросов, что могло облегчить в дальнейшем достижение согласованной стратегии и политики. Во-вторых, — и это было не менее важно — Иден и его английские коллеги, побывав в СССР и коснувшись непосредственно советской действительности, лучше поняли корни нашей жизнеспособности, поверили в нашу готовность и способность вести войну против гитлеровской Германии до конца. В новогоднюю ночь по просьбе Би-Би-Си я выступил по радио с небольшой речью, в которой сказал следующее:
«Будущее окутано туманом. Всякое пророчество гадательно. И все-таки события года, который сегодня кончается, дают некоторые указания на ход вещей в наступающем 1942 г. Война действительно стала мировой войной. В нее втянуты все континенты. Гораздо более четким сделался водораздел между двумя большими лагерями — лагерем свободы, объединяющим демократические и свободолюбивые страны, и лагерем угнетения и рабства, концентрирующим самые черные силы реакции, когда-либо существовавшие в истории человечества. Главным врагом народов является гитлеровская Германия. Главным участком мирового фронта борьбы является моя страна. Основным воплощением злобных сил, которые терзают сейчас весь род людской, служит германская армия; ее важнейшим оружием наряду с танками и самолетами до сих пор является миф о ее непобедимости. Но теперь, в самом конце 1941 г., этот миф был разоблачен на полях битв под Москвой и Ленинградом, под Ростовом и в Крыму, а также в Ливии».
Кратко описав затем мои впечатления от того, что я видел на фронте под Клином, я закончил выступление такими словами:
«То, что случилось в последние месяцы на нашем фронте, это — перелом в ходе германо-советской войны и даже в ходе всей войны в целом. Не следует предаваться излишнему оптимизму. Правде надо смотреть прямо в глаза. Впереди у нас еще много трудностей. Путь к победе еще длинен и тяжел… И все-таки на пороге Нового года в сердцах всех» свободолюбивых народов встает реальная надежда, что близится час, когда гитлеровская Германия будет лежать в руинах».
Борьба за второй фронт
Хотя, как видно из предыдущего, проблема второго фронта встала с первого же дня нападения гитлеровской Германии на СССР и хотя эта проблема была предметом серьезных переговоров между Москвой и Лондоном уже в 1941 г., однако особую остроту она приобрела в 1942 г. Главных причин тому было две.
Первая причина состояла в том, что до 22 июня 1941 г. и в течение последующих пяти с половиной месяцев на Западе воевала против Германии только одна Англия. При таких обстоятельствах заверения Черчилля в непосильности для британского правительства открыть немедленно второй фронт во Франции, заверения, которыми он неоднократно отвечал на соответственные демарши Москвы, вызывали на советской стороне смешанную реакцию: мы и верили этому, и не верили. Такое настроение советской стороны, естественно, не создавало благоприятных условий для постановки вопроса о втором фронте «на попа». Однако, когда в декабре 1941 г. Япония напала на Пирл-Харбор и в войну оказались вовлеченными США, положение резко изменилось. Теперь на Западе против Германии воевали две великих державы и стало ясно, что у них-то вполне достаточно сил и средств для создания второго фронта во Франции. Всякие отговорки о невозможности такой операции отпадали.
Вторая причина того, что проблема второго фронта особенно заострилась в 1942 г., состояла в том, что вторая половина 1941 г. была занята большими и сложными переговорами между СССР и англо-американцами по вопросам военного снабжения и политики. 12 июля 1941 г. в Москве был подписан пакт военной взаимопомощи между Англией и Советским Союзом. В самом конце июля состоялся визит Гарри Гопкинса в Москву, имевший большие политические и военно-экономические последствия. В середине августа на Атлантической конференции Рузвельта и Черчилля было решено оказать Советской стране максимальную помощь военным снабжением 5 сентября британское правительство обеспечило Советскому правительству получение такого снабжения в порядке ленд-лиза. 29 сентября в Москве собралась конференция представителей трех держав (СССР, США и Англии), на которой был урегулирован вопрос о снабжении СССР на все время войны, причем не только Англия, но и США обязались делать это в порядке ленд-лиза. Затем началась организация транспортировки предметов снабжения из западных стран в СССР, что в тогдашних условиях представляло собой нелегкую задачу. Черчилль, отказывая советской стороне в организации второго фронта, старался смягчить тяжесть этого удара готовностью широко идти ей навстречу в области снабжения. Его поддерживал Рузвельт, который к тому же, как глава еще «нейтральной» державы, уклонялся от обсуждения проблемы второго фронта.
Все указанные обстоятельства имели результатом то, что внимание Советского правительства в 1941 г. концентрировалось главным образом на вопросах военно-экономического снабжения, тем более, что пока не видно было путей для практического разрешения проблемы второго фронта.
Только когда США вступили в войну, а вопросы снабжения в основном были урегулированы, создались условия для постановки во главу угла проблемы второго фронта (подчеркиваю постановки, ибо для разрешения ее потребовалось еще очень много времени). Вот почему последующие полтора года — 1942 и первая половина 1943 г., - в течение которых я еще продолжал работать в Англии в качестве посла СССР, прошли под знаком острой борьбы вокруг данной проблемы.
Это не значит, конечно, что в указанный период отношения между СССР, с одной стороны, Англией и США, с другой стороны, сводились исключительно к переговорам о втором фронте. Нет, жизнь сложна и не допускает такого монизма. На протяжении 1942–1943 гг. в англо-советских отношениях происходило немало иных события, велось немало переговоров на иные темы, об этом речь пойдет дальше, но все-таки в качестве основного, доминирующего момента над всеми дипломатическими вопросами тех дней господствовала проблема второго фронта.
