И даже сам Галифакс в речи 29 июня в очень мрачных красках рисовал открывающиеся перед Европой перспективы.
И вот, несмотря на все это, англичане и французы продолжали тянуть свою нудную, искусственно надуманную канитель в переговорах о тройственном пакте. Одним из их любимых методов при этом было затягивание своих ответов на наши предложения или поправки. Как раз в эти дни я сделал небольшой статистический подсчет о том, сколько времени потребовалось для подготовки своих ответов советской и англо-французской стороне. Цифры получились очень любопытные. Оказалось, что из 75 дней, которые к тому времени заняли переговоры, СССР для подготовки ответов взял только 16 дней, а Англия и Франция — 59. Неудивительно, что эти цифры были использованы в советской печати.
29 июня 1939 г. «Правда» писала:
«Факт недопустимой затяжки и бесконечных проволочек в переговорах с СССР позволяет усомниться в искренности подлинных намерений Англии и Франции и заставляет нас поставить вопрос о том, что именно лежит в основе такой политики — серьезные стремления обеспечить фронт мира или желание использовать факт переговоров, как и затяжку самих переговоры для каких-то иных целей, не имеющих ничего общего с делом создания фронта миролюбивых держав».
«Правда» заканчивала свою статью следующими многозначительными словами:
«…Кажется, что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР; а только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами».
Это било не в бровь, а в глаз.
Пакт и военная конвенция
Как бы то ни было, но к началу июля вопрос о перечислении государств, гарантированных тремя великими державами, был урегулирован, и теперь настала очередь для разрешения других трудностей, стоявших на пути к подписанию пакта. Важнейшей из них был вопрос о связи между пактом и подкрепляющей его военной конвенцией.
Позиции сторон по вопросу о пакте и военной конвенции в основном сводились к следующему.
Советское правительство считало, что пакт и военная конвенция должны составлять единое целое, быть двумя частями одного и того же соглашения и одновременно входить в силу. Иными словами, без военной конвенции не могло быть и политического пакта.
Напротив, английское и французское правительство считали, что пакт и военная конвенция — это два различных документа и что слишком тесно связывать их нецелесообразно. Почему? Когда в разговоре с Галифаксом 8 июня я впервые коснулся данного вопроса, британский министр иностранных дел сказал:
— Но ведь требовать одновременного вступления в силу пакта и военной конвенции значило бы сильно затянуть подписание соглашения… Военная конвенция так быстро не вырабатывается… Надо торопиться!
И Галифакс предложил сначала заключить пакт, а уже потом заняться военной конвенцией. В дальнейшем и англичане, и французы неизменно поддерживали такую точку зрения и при этом всегда повторяли:
— Военная конвенция только задержит заключение пакта, а нам надо спешить, как можно больше спешить… Международная ситуация принимает такой грозный характер!
Вот еще один яркий пример англо-французского двуличия и лицемерия!
В чем заключалась истинная причина такого поведения англичан и французов?
Она заключалась все в том же — в их неизменной приверженности к генеральной линии «кливденцев» и вытекающей отсюда неприязни к тройственному пакту взаимопомощи. Как раз в эти дни мне сообщили, что в начале июля между Чемберленом и его ближайшим другом министром авиации Кингсли Вудом произошел такой обмен мнениями:
— Что нового с переговорами о пакте? — спросил Кингсли Вуд.
Чемберлен раздраженно махнул рукой и ответил:
— Я все еще не потерял надежды, что мне удастся избежать подписания этого несчастного пакта.
Если таково было настроение главы правительства, то едва ли приходится удивляться нежеланию Галифакса и Даладье считать пакт и военную конвенцию единым целым.
Так как, однако, с начала июля Советское правительство категорически поставило вопрос о единстве пакта о военной конвенции, англичанам и французам волей-неволей пришлось заняться этим вопросом. Уже в середине июля Галифакс дал Сиидсу директиву согласиться на единство пакта и конвенции, предоставив послу право самому решить, когда следует сообщить об этом советской стороне. Сиидс в свою очередь протянул еще неделю и только на заседании 24 июля довел до сведения советского наркома, что британское правительство не возражает против немедленного открытия переговоров о военной конвенции. В качестве места для таких переговоров Советское правительство предложило Москву.
В июле произошло важное событие, которое еще более усилило сомнения в искренности наших британских партнеров. Около 20-го числа встретились английский министр внешней торговли Хадсон и советник Геринга по экономическим вопросам Вольтат. Официально Вольтат прибыл в Лондон для участия в международной конференции по китобойному промыслу, но фактически его задачей было произвести зондаж о возможности широкого урегулирования отношений между Англией и Германией. В тот момент мы не знали всех подробностей переговоров Вольтата с английскими государственными деятелями. Мы не знали, в частности (это выяснилось только по окончании войны), о беседах, которые Вольтат имел с Хорасом Вилсоном. В записи тогдашнего германского посла в Лондоне Дирксена от 21 июля 1939 г. находим следующие данные о разговорах Вольтата с Хадсоном и Хорасом Вилсоном.
Хадсон через норвежского члена китобойной комиссии просил Вольтата зайти к нему; во время беседы с Вольтатом Хадсон развивал далеко идущие планы англо-германского сотрудничества в целях открытия новых и эксплуатации существующих мировых рынков; в частности, он заявил, что Англия и Германия могли бы найти широкое применение своих сил в Китае, России и Британской империи; Хадсон считал необходимым разграничение сфер английских и германских интересов.
Затем по инициативе Хораса Вилсона Вольтат посетил и его. Две беседы Вольтата с главным внешнеполитическим советником Чемберлена Вилсоном носили более всесторонний характер. Вилсон заявил, что его целью является «широчайшая англо-германская договоренность по всем важным вопросам», в частности:
а) заключение англо-германского пакта о ненападении;
б) заключение пакта о невмешательстве и распределении сфер влияния;
в) ограничение вооружений на суше, на море и в воздухе;
г) предоставление Германии возможности включиться в эксплуатацию колоний;
д) взаимное финансовое содействие и проблемы международной торговли.
Когда Вольтат спросил, могло ли бы германское правительство внести в порядок дня еще и другие вопросы, Вилсон ответил, что «фюреру нужно лишь взять лист бумаги и перечислить на нем интересующие его вопросы; английское правительство было бы готово их обсудить». Вилсон просил, чтобы Гитлер назначил какое-либо полномочное лицо для ведения переговоров по всем вопросам, касающимся англо-германского сотрудничества.
Дирксен записывает также:
«Сэр Хорас Вилсон определенно сказал г-ну Вольтату, что заключение пакта о ненападении (с Германией. — И.М.) дало бы Англии возможность освободиться от обязательства в отношении Польши»[121].
Вилсон предложил Вольтату немедленно переговорить с Чемберленом для того, чтобы убедиться в его согласии с той программой, которую он развернул перед Вольтатом, однако Вольтат уклонился от встречи с британским премьером. Вот какие разговоры летом 1939 г. за спиной у СССР вел Чемберлен с Германией! Если в конечном счете из них ничего не получилось, то это уже зависело от таких факторов, над которыми британский премьер был не властен. И после этого историки я политики Запада осмеливаются бросать камень в Советское правительство, обвиняя его в сговоре, чуть ли не в союзе с Германией за спиной у Англии и Франции!
