Человек он был талантливый и очень интересный. Литовец по национальности, художник по первоначальной профессии, Путна в 1917 г. был захвачен вихрем революции и брошен на военную дорогу. Здесь он обнаружил крупные дарования и как командир 27-й дивизии сыграл видную роль во время гражданской войны.
В Лондоне Путна сразу поставил свою работу на широкую ногу. Он снял дом для военного атташата, красиво обставил его, превратил приемные комнаты в интересную выставку картин русских, советских и иностранных художников и стал заводить полезные знакомства в английских военных и политических кругах.
К сожалению, в 1936 г. Путна, как и многие другие, был отозван в Москву.
Несколько позднее, в конце 1936 г., в Лондоне появился другой военный, которого я всегда вспоминаю с большой теплотой и уважением — авиационный атташе Иван Иосифович Черний. Это был человек, созданный революцией. Выходец из бедной крестьянской семьи, он окончил лишь сельскую школу и в 1913 г., в возрасте 19 лет, пошел добровольцем в начавший тогда формироваться русский военно-воздушный флот. После Октября он вступил сначала в Красную гвардию, а в 1918 г. — в Красную Армию. Тогда же он стал членом партии. В 1932–1936 гг. командовал крупным авиационным соединением. С этого поста Черний попал в Лондон и в течение последующих четырех лет был военным дипломатом: сначала как авиационный атташе, а затем в 1937–1940 гг., ввиду отсутствия военного и морского атташе, еще и как их заместитель. То была очень трудная и сложная задача, но Черний справлялся с ней хорошо. Его незаурядные деловые качества я имел случай особенно высоко оценить летом 1937 г., когда Советскому правительству пришлось вести с британским правительством переговоры об ограничении морских вооружений. Переговоры были продолжительные и нелегкие. СССР в них представляли я и Черний. Черний проявил при этом много трудолюбия, технических знаний, уменья находить приемлемые для обеих сторон формулировки, хотя морское дело вовсе не было его специальностью. Как человек Черний производил очень приятное впечатление — умный, тактичный, хорошо разбирающийся в политике к убежденный советский патриот. С ним и с его семьей у меня и моей жены установились добрые отношения.
В тот же период участились визиты в Англию видных советских деятелей. Например, в 1934 г. на британский военно-воздушный парад прибыл командующий Советскими Военно-Воздушными Силами Яков Иванович Алкснис.
Алкснис мне сразу понравился: он являлся настоящим олицетворением энергии, организованности и здорового оптимизма. Мне пришлось представлять Якова Ивановича многим английским сановникам. Он вызывал у них несомненный респект, и почти каждый из них доверительно спрашивая меня:
— Неужели такой молодой человек (Алкснису в то время было 37 лет) действительно стоит во главе всех Советских Военно-Воздушных Сил?
Около того же времени в Лондон приезжала группа советских авиаконструкторов во главе с А.Н.Туполевым. Это дало мне возможность познакомиться с Андреем Николаевичем, к которому я сразу почувствовал большую симпатию и уважение. Дружеские отношения у нас сохранились и в последующие годы. Тогда же в Лондоне побывал и А.Н.Толстой.
В январе 1936 г. на похороны английского короля Георга V приезжали M.M.Литвинов и маршал M.H.Тухачевский. Они привлекали к себе всеобщее внимание: мировой престиж советского наркома иностранных дел был в то время в зените, а Тухачевский своей военной эрудицией, широтой культурного кругозора, своей молодостью, внешностью, своим поведением и манерами производил сильное впечатление на иностранцев, с которыми ему приходилось сталкиваться.
В июле 1935 г. Лондон посетил знаменитый ученый Иван Петрович Павлов. На втором Международном неврологическом конгрессе он прочитал доклад о типах высшей нервной деятельности в связи с неврозами и психозами, который вызвал тогда большие отклики в научных кругах различных стран.
Приезд Павлова стал настоящей сенсацией не только для конгресса, но и для печати и общественности. Корреспонденты встретил Ивана Петровича уже в Дувре и по дороге в Лондон в поезде и подвергли великого ученого самому подробному журналистскому «допросу». На вокзале Виктория в Лондоне Павлова опять ожидали пресса, фотографы, представители советской колонии, друзья и знакомые. Он был несколько утомлен с дороги, с какой-то очаровательной беспомощностью отбивался от наседавших на него журналистов, и мне в конце концов пришлось прийти ему на помощь, поспешно усадив его в ожидавший нас посольский автомобиль. Когда мы были уже вне вокзала, Иван Петрович весело рассмеялся и воскликнул:
— Ну, вот теперь я спасен! Можно немножко вздохнуть и отдышаться.
Я спросил Павлова, не слишком ли качало его на море во время переезда от Остенде до Дувра, Иван Петрович опять рассмеялся и ответил:
— О, нет, все обошлось благополучно. Я плохой моряк, но я открыл новый способ борьбы с морской болезнью: во время качки надо только твердо фиксировать взгляд на чем-нибудь неподвижном, и все будет хорошо. Во время переезда я лежал в каюте и упорно смотрел на перекладину потолка. Меня не качало.
Хотя я предлагал Павлову остановиться в посольстве, он предпочел заехать к своим старым друзьям. Мы, однако, все время поддерживали тесный контакт.
На следующий день после приезда Иван Петрович дал интервью лондонской прессе. В большом зале посольства собрались английские журналисты. Павлов был в хорошем настроении. Он красочно и подробно объяснил им свою теорию темпераментов. Павлов подразделял всех людей на четыре группы: холерики, сангвиники, флегматики и меланхолики. Он доказывал физиологическое происхождение темпераментов и рисовал вытекающие отсюда психологические черты каждого типа. Павлов говорил энергично, с воодушевлением, с блеском в глазах, с характерной жестикуляцией. Он очаровал своих слушателей, и, когда интервью кончилось, один из крупнейших лондонских журналистов подошел ко мне и спросил:
— Как вы умеете сохранять таких людей? Ему 86 лет, а ведь это не человек, это концентрированная умственная энергия!
Сказано было очень метко. Действительно, Павлов был и до конца остался концентрированной умственной энергией. Мы несколько раз встречались с ним во время его пребывания в Лондоне и много беседовали на разные темы — о науке, о русском народе, о будущих перспективах человечества, — и всегда меня поражала острая, яркая мысль Павлова, его богатый опыт и совершенно исключительная воля к жизни и действию. Он говорил о процессах жизни как физиолог и излагал свои выводы и обобщения. Павлов примерно так рисовал кривую жизнедеятельности человеческого организма: до 30–35 лет — крутой и систематический подъем, 35–60 лет — равнина, после 60 лет — постепенный спуск вниз.
Павлов горячо доказывал, что нормальная длительность жизни, заложенная в основах человеческого организма, по меньшей мере 100 лет. Мы сами своей невоздержанностью, своей беспорядочностью, своим безобразным обращением с собственным организмом сводим этот нормальный срок до гораздо меньшей цифры. И тут же прибавлял:
— Постараюсь дожить до 100 лет! Буду драться за это!
Да, Павлову очень хотелось жить и работать. Он был полон всепоглощающих научных интересов и планов, полон желания видеть результаты того, что рождается и складывается в жизни народов Советского Союза. Он чувствовал здесь биение могучего пульса и как великий ученый не мог не прислушиваться, подчас с глубоким волнением, к ударам этого пульса. Он как-то сказал мне в разговоре:
— Страшно интересно становится жить. Что будет? К каким результатам мы придем?
И потом, явно намекая на свое недружелюбное отношение к Советской власти в первые годы после Октября, Павлов с лукавой искринкой в глазах прибавил:
— Пожалуй, ведь вы, большевики, своего добьетесь. Я раньше в этом сомневался, но сейчас уверен, что вы выиграете. Ах, как хотелось бы еще пожить!
Расставаясь, мы условились, что встретимся у Ивана Петровича в Колтушах[80], когда я поеду в отпуск. В конце августа того же 1935 г., будучи проездом в Ленинграде, мы с женой не преминули посетить Колтуши. Несмотря на плохую погоду, мы нашли Ивана Петровича полным энергии и воодушевления. Он показал нам свою лабораторию, познакомил со своими знаменитыми обезьянами Рафаэлем и Розой, над которыми производил различные опыты, и много рассказывал о своих дальнейших научных планах.
