Статья Каммингса вызвала в политических кругах Лондона большое смятение. Это была настоящая бомба, взорвавшаяся под ногами Саймона. Появились острые карикатуры. В парламент посыпались резкие запросы. Саймону пришлось отступить: вопрос о «Торгсине» был снят с порядка дня. Казалось, все теперь ясно. Англичане предложили устроить подписание торгового соглашения в Форин оффис 16 февраля в 12 часов дня. Я думал: «Ну, наконец-то нет больше препятствий!»
Увы! Я еще раз ошибся. Антисоветская злоба Саймона не имела пределов. Проиграв все прочие позиции, он решил взять хотя бы маленький реванш в самый момент подписания соглашения. 15 февраля вечером я получил от Кольера письмо, в котором он сообщал, что завтра при подписании соглашения сэр Джон Саймон огласит одностороннюю декларацию, касающуюся старых долгов и претензий, и что эта декларация будет приложена к тексту торгового соглашения. В письме Кольера находился и текст декларации. Я быстро пробежал ее и невольно воскликнул:
— Ба, старая знакомая!
Действительно, это был тот самый меморандум о долгах и претензиях, который английская сторона вручила нам 9 февраля 1933 г. За несколько часов до подписания торгового соглашения Саймон вновь вытащил этот злосчастный документ на свет божий и даже собирался превратить его в составную часть торгового соглашения.
Что было делать?
До срока подписания оставалась только ночь. Получить какие-либо инструкции из Москвы за столь короткий срок в то время было невозможно. Откладывать подписание до другого дня после пережитых испытаний мне не хотелось. Я сделал попытку связаться с M.M.Литвиновым по телефону, но из этого ничего не вышло: в трубке все время слышался какой-то хаотический шум и свист.
Тогда я решил действовать самостоятельно. Я подумал: «Сэр Джон, вы хотите драки? Ну что ж, вы получите сдачи, да еще с процентами».
Я сел за стол и написал следующее:
«Декларация посла СССР
Ввиду декларации государственного секретаря по иностранным делам (т.е. британского министра иностранных дел. — И.М.), оглашенной в момент подписания временного торгового соглашения между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенным Королевством, Советское правительство желает напомнить правительству Соединенного Королевства, что когда британский меморандум по вопросу о долгах и претензиях был вручен советской делегации на втором заседании по торговым переговорам 9 февраля 1933 г., последняя заявила, что содержание меморандума не имеет отношения к торговому соглашению. Советское правительство целиком поддерживает эту точку зрения.
В то же время Советское правительство желает заявить, что оно поддерживает и подтверждает свои собственные претензии и претензии своих граждан к британскому правительству, вытекающие из участия Соединенного Королевства в интервенции и блокаде 1918–1920 годов.
16 февраля 1934 г.»
Затем я пригласил А.В.Озерского и, показав ему составленный, мной документ, сообщил, что хочу завтра присоединить его к тексту торгового соглашения как противовес декларации Саймона. Озерский полностью одобрил мое намерение.
На следующий день Каган отвез мою декларацию в Форин оффис с таким расчетом, чтобы передать ее Кольеру ровно за полчаса до подписания соглашения, назначенного на 12 часов дня.
В 12 часов дня я и Озерский приехали в министерство иностранных дел. В приемной Саймона нас встретил Каган и со смехом сказал:
— С Кольером чуть не случился удар, когда я передал ему нашу декларацию. Он почти лишился дара слова, а потом побежал как сумасшедший к министру. Сейчас здесь Ренсимен, Колвил, Видсон и другие сановники… Совещаются… Не знают, что делать.
Прошло минут десять — никто не появлялся. Никто не приглашал нас с Озерским в кабинет министра для подписания торгового соглашения. Прошло еще десять минут — никто по-прежнему не появлялся.
Это было потрясение канонов, установленных в Форин оффис.
Тогда я вызвал одного из служителей и попросил его навести справки у секретаря Саймона, состоится ли сегодня подписание. Если не состоится, то мы немедленно уедем.
Спустя несколько минут служитель вернулся и с хитрой миной шепнул мне на ухо:
— О, там сейчас настоящий сумасшедший дом!
Спустя некоторое время прибежал секретарь Саймона и стал вас успокаивать: совещание сейчас кончится и торговое соглашение будет подписано.
Прошло еще несколько минут. Было уже 12 часов 40 минут. Опоздание на 40 минут! Такого прецедента в анналах министерства иностранных дел не бывало. Мы ждали.
Вдруг отворилась дверь приемной, и в нее вошла длинная вереница темных фигур во главе с Кольером. Их было человек пять, и среди них я узнал некоторых чиновников министерства иностранных дел и министерства торговли. Ставши в позу, Кольер, заикаясь более обыкновенного, начал речь:
— Вы поставили господина министра, ваше превосходительство, в чрезвычайно затруднительное положение… Он получил вашу декларацию только за полчаса до срока подписания… У него было очень мало времени оценить создавшуюся ситуацию… Он не мог даже посоветоваться с премьер-министром… В результате совещания с министром торговли государственный секретарь предлагает выйти из затруднительного положения путем компромисса…
Кольер поправил воротник, точно он свыше меры сдавливал его шею, и вопросительно посмотрел на меня. Я спросил;
— А что это за компромисс?
Кольер еще раз поправил воротник и, страшно растягивая слова, заключил:
— Г-государственный с-с-секретарь… п-п-п-предлагает… из-из-изъять обе д-д-д-декларации.
И Кольер с опасением поглядел на меня.
Подумав несколько мгновений, я спокойно ответил:
— Эту неприятную историю накануне самого подписания соглашения начал не я, ее начал государственный секретарь. Мне пришлось только отвечать… Но, если государственный секретарь сейчас предлагает изъять из соглашения обе декларации, — что ж? В интересах улучшения англо-советских отношений я, пожалуй, готов пойти ему навстречу.
Кольер поблагодарил меня и крепко пожал руку.
Затем все мы цепочкой вошли в кабинет Саймона. Здесь были уже Ренсимен, Колвил и Вилсон. На столе лежали приготовленные для подписания тексты торгового соглашения.
Я холодно поздоровался с хозяином. О происшедшем инциденте не было сказано ни слова. Вслед за тем состоялась сама процедура подписания и приложения печатей. С английской стороны соглашение подписали Саймон и Ренсимен, с советской — я и Озерский. Все это заняло несколько минут. Я взял наш экземпляр торгового соглашения и, так же холодно простившись с Саймоном и Ренсименом, уехал вместе с Озерским домой.
Дело было сделано.
СССР одержал серьезную победу. «Правда» писала по этому поводу:
«Состоявшееся 16 февраля в Лондоне подписание торгового соглашения между СССР и Великобританией является несомненно, положительным фактом и крупным достижением в политике обоих государств. Это соглашение, которое явится необходимой базой для развития нормальных экономических отношений между Англией и СССР, в то же время сможет стать отправной точкой для улучшения отношений между пролетарским государством и одной из крупнейших капиталистических стран мира и послужить еще одним дополнительным фактором, способствующим делу мира»[72].
Отклики и комментарии в Англии были, конечно, гораздо более разношерстны. Однако почти во всех суждениях чувствовался вздох облегчения. Интересно было сделать некоторые сравнения.
Вот, например, солидно консервативная «Таймс».
16 марта 1921 г. Л.Б.Красиным с советской стороны и министром торговли Робертом Хорном с британской стороны было подписано первое англо-советское торговое соглашение. По этому поводу «Таймс» 17 марта 1921 г. писала:
«Было бы интересно и поучительно услышать, как могут наши министры оправдать заключение соглашения с этим правительством бандитов и предоставление им возможности продавать в нашей стране плоды грабежа… Сейчас никто уже не сомневается, что из страны, находящейся под властью «диктатуры пролетариата», нельзя получить ничего, кроме украденного золота и коммунистических принципов».
