Я ответил, что мы тоже прекрасно понимаем всю важность налаживания новой формы советского земледелия. И не только понимаем, но и делаем для этого все возможное.
Ллойд Джордж взял со стола лежавший перед ним номер «Дейли телеграф» и, указывая на него пальцем, воскликнул:
— Вот Мартин Мур уверяет, будто бы ваша пятилетка провалилась. Это вообще сейчас модная тема в Европе. Какая чепуха! Самое худшее, что может с вами случиться, это то, что вы закончите свою пятилетку не в пять, а в семь-восемь лет. Неприятно, конечно, но не смертельно. Пятилетка все-таки будет осуществлена, и Россия превратится в великую индустриальную державу.
И затем, подумав мгновение, Ллойд Джордж прибавил:
— Ваша пятилетка — самое важное из всего того, что сейчас делается в мире. Исход ее будет иметь колоссальное значение для человечества. Вот попомните: если пятилетка окажется успешной, у вас найдется масса подражателей повсюду, в том числе и в Англии. А если пятилетка провалится (во что я не верю), то социализм и коммунизм будут отброшены по крайней мере на целое поколение назад.
Я заметил, что никто у нас не сомневается в торжестве пятилетки, если только не помешает война.
Ллойд Джордж сразу как-то подобрался и задумался. Потом он заговорил:
— Вы говорите: война… Но откуда может прийти война? Из Европы? Не думаю. Кто будет с вами воевать? Англия? Нет, это совершенно невероятно. У Англии сейчас и без того достаточно хлопот: Индия, Оттава[47], безработица, военные долги, падение фунта, колоссальное сокращение внешней торговли… А сверх того английские рабочие никогда не допустят войны против России!.. Франция? Но у Франции тоже достаточно собственных забот. Германия, военные долги, вассалы, которые все время тянут с нее деньги… И, кроме того, неужели вы думаете, что французский солдат пойдет умирать за польские границы? Никогда! Французский солдат, пожалуй, еще выступит против немца, но воевать за Польшу? С какой стати?.. Кто же еще может вам грозить? Польша? Но что она в состоянии сделать одна, да еще в обстановке отчаянных внутренних трудностей? К тому же Польша сейчас гораздо больше опасается столкновения с Германией, чем с вами… Нет, я не вижу, кто в Европе мог бы напасть на вас. Я, правда, не упомянул в своем перечислении Германии, но… собственных хлопот и у Германии хватит по крайней мере на два поколения… Вы видите, весь Запад страдает от последствий войны 1914–1918 гг. Кому же придет здесь в голову начинать новую войну?..
События, как известно, разошлись с ожиданиями Ллойд Джорджа. Германия, вскоре ставшая гитлеровской Германией, развязала всего лишь через семь лет после нашего разговора вторую мировую войну, во время которой она атаковала СССР. Политика же Англии, Франции и Польши в течение этих семи лет только поощряла империалистическую агрессивность Германии. Уже тогда мы, советские люди, предчувствовали возможность таких событий. Оптимизм Ллойд Джорджа казался мне недостаточно обоснованным.
Я высказал ему эту мысль и затем прибавил, что громадный рост вооружений, который происходит в Европе в последние годы и по поводу которого сейчас разыгрывается столь недостойная комедия на конференции по разоружению в Женеве[48], заставляет нас насторожиться. А к тому же, кроме Европы имеется еще Дальний Восток…
— Да, да, — сочувственно откликнулся Ллойд Джордж, — Япония представляет собой большую опасность.
Я это подтвердил и рассказал Ллойд Джорджу кое-что из моих собственных наблюдений над тогдашними тенденциями японской внешней политики.
Узнав, что я проработал два года в Токио, Ллойд Джордж снова засыпал меня вопросами. Больше всего он интересовался личностями: что из себя представляет император Хирохито? Что за человек генерал Танака? Сможет он стать диктатором Японии или не сможет? Как смотрят в Японии на японского посла в Лондоне Мацудайра? Считаются с ним или не считаются? И т.д. В меру возможности я старался удовлетворить любопытство Ллойд Джорджа. И, когда тема о Японии наконец была исчерпана, я суммировал:
— Теперь вы видите, мистер Ллойд Джордж, что наши опасения насчет возможности войны вовсе не так безосновательны.— Ллойд Джордж возразил:
— Вижу! Но вижу также, что они преувеличены. Впрочем, вашу психологию я хорошо понимаю: испытав интервенцию 1918–1920 гг. вы, конечно, не можете думать и чувствовать иначе.
Упоминание об интервенции сразу отбросило мысль Ллойд Джорджа к далекому прошлому. По его живому лицу пробежала хитрая усмешка, и он воскликнул:
— Интервенция!.. А знаете ли вы, что даже в 1918–1920 гг. в Англии в сущности никто серьезно ее не хотел? Я сам решительно возражал против интервенции. Бонар Лоу тоже был против. Бальфур был скорее против, чем за. Наши либералы и лейбористы не хотели и слышать об интервенции. Даже наши военные относились к ней без всякого энтузиазма, особенно тогдашний начальник генерального штаба сэр Генри Вильсон. Военные считали, что Россию нельзя завоевать и что если бы даже иностранным войскам временно удалось занять Петроград и Москву, то затем, после ухода этих войск домой, в России опять воцарился бы хаос. Поэтому военные не сочувствовали планам интервенции.
Я подумал: «Да, теперь, много лет спустя, ты хочешь снять о себя ответственность за интервенцию, а что ты скажешь о меморандуме из Фонтенбло?[49]. А как расценивать тот факт, что в течение 1918–1920 гг. ты возглавлял правительство, которое проводило интервенцию?..»
Вслух же я сказал:
— Вы говорите, что никто в Англии не хотел интервенции, и все-таки она произошла. Как это объяснить?
— Во всем виноват Уинстон Черчилль! — еще более горячо воскликнул Ллойд Джордж. — Нельзя отрицать, что настроения против большевизма в то время в Англии были сильны, однако не найди они организатора и руководителя крупного масштаба, все, вероятно, ограничилось бы газетным шумом и громкими речами. Но тут выступил Черчилль. Он человек сильной воли и большой энергии. К тому же он неукротим, если заберет себе что-нибудь в голову. С января 1919 г. я был на Парижской мирной конференции и провел вне Англии почти семь месяцев. Домой удавалось наезжать только урывками и на короткое время, Черчилль воспользовался этим положением и вместе с наиболее безответственными элементами консервативной партии заварил всю кашу. Когда осенью 1919 г. я вернулся в Англию, то стал тушить пожар, но это удалось мне не сразу: машина интервенции уже была пущена в ход.
Ллойд Джордж погрузился в воспоминания. По лицу его опять пробежала усмешка, и он с горечью сказал:
— До чего Черчилль упрям! Я помню такой случай: в самом конце 1920 г., когда уже ясно было, что интервенция умерла, Черчилль однажды привез ко мне в Чекерс[50] Савинкова. Черчилль тогда все еще носился с планами крестового похода против большевиков и после разгрома Юденича, Деникина, Врангеля искал теперь нового «вождя» для вашего белого движения. Он облюбовал Савинкова, вызвал его в Лондон и стал вводить в политические круги. Так Савинков попал в Чекерс. В тот вечер у меня были Сноудены. Миссис Сноуден села за рояль, а Савинков под ее аккомпанемент исполнял русские песни… Однако «вождем» белых Савинков не стал. Из затеи Черчилля ничего не вышло. Эпоха интервенции кончилась.
Итак, все дело, оказывается, было в упрямстве Черчилля!
Ллойд Джордж замолчал на мгновение и затем продолжал:
— Много ошибок мы сделали в эпоху войны из-за того, что не имели правильной информации из России… В начале войны к вам в качестве представителя нашего генерального штаба был послан Нокс…
— Не тот ли самый, который позднее был при Колчаке, — поинтересовался я, — а сейчас в качестве депутата парламента специализировался на неустанном советоедстве?
— Он, он самый! — со смехом откликнулся Ллойд Джордж. — В интересах справедливости должен, однако, сказать, что в те годы Нокс правдиво сообщал нам, не жалея красок, о разрухе, коррупции, неспособности чиновников и т.д. в старой России. Он возмущался также тем, что царское правительство, которое не имеет оружия для фронта, находит его для расстрела стачечников в тылу. Доклады Нокса носили столь резкий характер, что Китченер, бывший тогда военным министром, сместил его с занимаемой должности. Я вмешался, и Нокс был восстановлен, но ему было запрещено писать доклады на том основании, что они содействуют слишком пессимистическому представлению о России… Каково?! Наше военное министерство просто не хотело знать правды.
