Чемберлен заволновался. В нем заговорил человек. Он явно смутился, заерзал на стуле и стал «разъяснять» свою первоначальную мысль:

— Никто не думает о внезапных запрещениях и репрессиях. При таких условиях торговля, конечно, стала бы невозможна. Надо найти формы, которые удовлетворяли бы и вас, и нас…

Чемберлен мгновение помолчал, точно обдумывая что-то. Потом с заметным оживлением он продолжал:

— Почему бы нам не разработать, например, такую схему? Наше министерство торговли внимательно следит за положением на рынке. Если к нему поступают настойчивые жалобы, что советская конкуренция подрывает имперские преференции, министерство торговли прежде всего производит расследование. Если эти жалобы подтверждаются, министерство обращает внимание вашего торгового представителя в Англии на возникшие ненормальности. Вы имеете тогда возможность сами принять необходимые меры против «нездоровой конкуренции» с нашими доминионами. И только если обращение министерства торговли не возымеет никакого эффекта, британское правительство уже может прибегнуть к мерам репрессии против вашего экспорта. Все это, разумеется, лишь грубая канва. Ее можно уточнить и разработать более подробно.

Слова Чемберлена означали некоторое отступление от первоначальной позиции англичан (и особенно канадцев) в вопросе о 21-м параграфе, появлялась возможность найти какой-либо выход из затруднения. Как видно будет из дальнейшего, именно на этой базе впоследствии найден был компромисс, который позволил нам заключить Временное торговое соглашение 1934 г. Мысленно я констатировал, что под нашим нажимом английская сторона начинала слегка отступать, однако я не хотел показывать, что замечаю это. К тому же еще неизвестно было, как дело повернется при переговорах. Вот почему в ответ на слова Чемберлена я заявил, что «разъяснения» министра меня отнюдь не успокаивают. Все-таки за британским правительством сохраняется право одностороннего запрещения ввоза советских товаров в Англию. А это, с нашей точки зрения, очень рискованно. Ибо что такое «здоровая конкуренция» и что такое «нездоровая конкуренция»? Провести водораздел между ними часто бывает очень трудно. Поэтому вынесение вердикта о «нездоровой конкуренции» со всеми вытекающими отсюда последствиями может стать опасней игрушкой в руках политических групп внутри Англии и Британской империи.

— Я признаю значительную серьезность, — ответил Чемберлен, — тех соображений, которые вы высказали относительно трудности провести точную границу между «здоровой конкуренцией» и «нездоровой конкуренцией», но я не думаю, чтобы нам часто пришлось иметь с этим дело. Конкретно речь идет о лесе. Канадцы, на мой взгляд, слишком преувеличивают свои возможности. Завоевывать новые рынки трудно. К тому же их сильно режут расходы по транспорту. Едва ли канадский лес и русский лес, по крайней мере в ближайшие годы, не смогут ужиться вместе на английском рынке. Места хватит обоим. Мне кажется, что выходом из положения могло бы явиться то, что уже проделано нами по вопросу о ввозе бекона в Великобританию: добровольное квотирование между всеми заинтересованными странами. Да, да, я думаю, что этой системе принадлежит будущее.

Я спросил Чемберлена, что он думает о принципе наибольшего благоприятствования. Только накануне я слышал, как Макдональд атаковал этот принцип, в особенности в приложении к англо-советской торговле. Для ориентировки в положении мне было важно знать мнение министра финансов о том же предмете. Чемберлен на мгновение задумался и затем ответил:

— Это очень серьезный вопрос. По существу наибольшее благоприятствование вообще отжило свой век. Однако я не возражал бы против внесения в будущий англо-советский торговый договор пункта о наибольшем благоприятствовании, если бы можно было найти такую его формулировку, которая была бы совместима с 21-м параграфом.

Это также было заметным отступлением Чемберлена от первоначальных позиций англичан, открывавшим перед нами известные перспективы в предстоящей борьбе за торговое соглашение. До сих пор все шло хорошо. Однако нельзя было предаваться иллюзиям на счет истинных взглядов и чувств Чемберлена, следовало каждую минуту ждать какого-нибудь неприятного сюрприза с его стороны. Подчиняясь инстинктам бизнесмена, министр финансов мог сравнительно трезво подходить к проблемам англо-советской торговли. Однако его глубоко органическая антисоветская сущность рано или поздно должна была проявиться. Так оно в действительности и вышло.

Когда обмен мнений по вопросам, непосредственно связанным с предстоящими торговыми переговорами, был исчерпан, Чемберлен заговорил на «модную» в то время тему о «ненормальности» англо-советского торгового баланса: продаем мы в Англии много, покупаем — мало, а выручаемую в Англии валюту тратим на размещение заказов в Германии. Видно было, что сердце Чемберлена скорбит и вопиет к небу по поводу такой «несправедливости».

Я спокойно возразил:

— Чему вы удивляетесь, господин министр? Советское правительство поступает так, как поступил бы всякий хороший купец: продает, где более выгодно, покупает, где более выгодно. В Англии хороший рынок для сбыта леса и других наших товаров — мы продаем в Англии, в Германии хороший рынок для размещения наших заказов — мы заказываем в Германии.

— Но почему вы считаете, — спросил Чемберлен, — что вам выгоднее заказывать в Германии, а не в Англии?

— По очень простой причине, — ответил я. — Немцы дают нам кредиты до пяти лет, а вы не даете. Вообще в области кредита Англия сильно отстает. Вот даже маленькая Финляндия, из которой я сейчас приехал, предоставляет на советские заказы 18-месячный кредит…

— Мы тоже даем вам 18-месячный кредит, — вдруг выпалил Чемберлен.

Картина англо-советской торговли за 1921–1931 гг. была такова[43]:

— Неужели вы хотите сравнить ресурсы Англии с ресурсами Финляндии? заметил я.

Чемберлен почувствовал, что попал в неловкое положение, и вдруг сразу разозлился. Лицо его приняло ледяное выражение, он круто повернулся на кресле и каким-то зловещим голосом с расстановкой сказал:

— Что же вы хотите, чтобы мы давали долгосрочные кредиты нашему врагу? Нет, уж лучше мы используем наши деньги в других направлениях.

Да, в этих словах был весь Чемберлен. Настоящий, подлинный, без всяких прикрас.

В тон Чемберлену я ответил:

— Я ровно ничего не хочу, мистер Чемберлен, я вовсе не пришел к вам за кредитами… Вы спросили у меня, почему Советский Союз помещает заказы предпочтительно в Германии. Я вам объяснил, и только. Все остальное уже ваше дело.

Чемберлен почувствовал, что сделал ложный шаг: он слишком неосторожно раскрыл свои карты. Это могло иметь неприятные последствия, и потому Чемберлен поспешил поправиться. Он заговорил о том, что каждый человек, становясь членом правительства, отрекается от своих личных симпатий и антипатий и руководствуется только интересами своей страны… Что правительство не следует смешивать с «твердолобыми»… Что, хотя ему до сих пор казалось, что СССР враждебен Великобритании, он допускает, что, может быть, он ошибается… Что он был бы счастлив, если бы ошибся… И так далее… И так далее…

Я воспользовался создавшейся ситуацией и сказал Чемберлену, что моим первым движением после его реплики было встать и уйти, ибо какие могут быть между нами разговоры, если министр финансов считает СССР врагом? Поскольку, однако, Чемберлен поспешил отступить от своего первоначального утверждения, я готов продолжать беседу и попытаться найти какой-то базис для заключения нового торгового соглашения, ибо это в интересах наших обеих стран. Далее я повторил Чемберлену примерно то, что ранее говорил Саймону о желании Советского правительства наладить добрые отношения с Англией. В заключение я заметил, что если британское правительство действительно хочет расширения советских заказов в Англии, то оно должно серьезно подумать об изменении той кредитной политики, которая до сих пор применялась в отношении СССР.