Исходя из указанных принципов, комиссия и разработала программу репараций натурой, общая сумма которых в переводе на американскую валюту должна была составить 20 млрд. долларов. Половина этой суммы должна была возместить потери Советского Союза, а другая половина подлежала распределению между остальными пострадавшими от гитлеровской агрессии странами. Данная программа своевременно была утверждена Советским правительством. Теперь, в Крыму, мне было поручено доложить конференции репарационные требования Советского Союза, что я и сделал на втором пленарном заседании 5 февраля.

В своем выступлении я указал, что советская программа репараций предусматривает в течение двух лет после окончания войны прямые изъятия из национального богатства Германии (фабрики, заводы, машины и т.д.) и ежегодные платежи, производимые Германией поставками товаров, и тому подобное в течение десяти лет после окончания войны. Советская доля равняется всего лишь 10% расходной части бюджета Соединенных Штатов на 1944/45 бюджетный год или шестимесячным расходам Англии на войну. Что касается распределения репараций, то Советское правительство положило в основу его два момента: доля каждой страны в общих усилиях, затраченных на достижение победы, и размер понесенных каждой страной потерь. Комбинируя оба эти признака, можно будет установить, какие страны должны получить репарации в первую очередь и какие — во вторую.

После меня слово взял Черчилль и несколько туманно, ссылаясь на опыт первой мировой войны, стал доказывать, что репарации явились большим разочарованием тогда и что они станут таким же разочарованием и сейчас. Если же нажим победителей будет слишком сильным, то германский народ станет голодать, а это создаст для союзников новую и сложную экономическую и политическую проблему. Черчилль прямо не высказывался против репараций, но от всего духа его речи веяло заключением: лучше не связываться с репарациями.

Рузвельт, напротив, энергично поддержал советские репарационные требования и заявил, что никто, конечно, не хочет заставить немецкий народ голодать, но, с другой стороны, он не понимает, почему немецкий народ должен жить лучше своих соседей, в частности, лучше, чем население Советского Союза.

В небольшом заключительном слове я вскрыл нарочитые неясности в выступлении Черчилля и охарактеризовал истинные причины неудачи с репарациями после первой мировой войны. Я указал также, что советская репарационная комиссия в своих расчетах исходила из принципа: немцам в послевоенный период должен быть обеспечен «среднеевропейский уровень жизни».

Услышав это, Рузвельт удовлетворенно воскликнул:

— Вот именно: «среднеевропейский уровень жизни»! Очень хорошо!

После этого было решено, что вопрос о репарациях должен быть передан Межсоюзной репарационной комиссии, которая должна быть создана в Москве с целью разработки его во всех деталях. Эта комиссия в свое время предложит правительствам «Большой тройки» согласованную программу репараций для окончательного утверждения. Советская сторона не возражала против такого решения, но предложила, чтобы Крымская конференция дала названной комиссии некоторые общие линии, которые последняя могла бы взять за основу для дискуссий по всей проблеме. В качестве проекта таких общих линий советская сторона выдвинула свою программу репараций с упоминанием 10 млрд. как доли Советского Союза. Так как Черчилль начал обструкцию советского предложения, то пленум конференции поручил трем министрам иностранных дел подготовить проект окончательного решения конференции по репарационному вопросу.

После заседания 5 февраля в кулуарах я встретился с Рузвельтом. Он воскликнул:

— Ну, вы удивили меня своей скромностью: ведь у вас огромные потери и разрушения… Я ожидал, что вы потребуете по крайней мере 50 млрд. долларов.

— Я охотно потребовал бы 100 млрд.,— ответил я, — если бы это было реально… Но мы, советские люди, не увлекаемся беспочвенными фантазиями…

Советская делегация была довольна позицией американцев, и я помню, как вскоре после заседания 5 февраля мы «в частном порядке» обсуждали будущее репараций и перспективы всей вообще конференции в группе советских гостей и экспертов. Среди них были С.Виноградов, Г.Аркадьев, Б.Подцероб, А.Миллер, А.Арутюнян и др.

6 февраля, ссылаясь на президента, Гопкинс в разговоре со мной заявил, что в репарационном вопросе Советское правительство обнаружило весьма трезвый подход к делу.

Спустя несколько дней после ожесточенных споров, которые происходили не только на заседаниях министров иностранных дел, но даже на обеде, устроенном Сталиным 8 февраля в Юсуповском дворце, на стол конференции был положен Протокол по германским репарациям, который удовлетворял нашим основным требованиям. Этот протокол, в котором фигурировали 10 млрд., полностью поддерживали советская и американская делегации. Англичане же, не возражая против протокола в принципе, настаивали на исключении из него точных цифр.

Казалось, дело приближается к благополучному концу, ибо в ходе дискуссии британская оппозиция советско-американской линии стала постепенно слабеть. Но тут произошел неожиданный инцидент, который чуть не погубил плоды всех наших усилий.

Последнее деловое заседание пленума конференции происходило 10 февраля. На следующий день утром конференция должна была утвердить текст коммюнике и на этом закончить свою работу. После того в час дня в Ливадийском дворце должен был состояться прощальный завтрак для глав правительств. В 3 часа, по окончании завтрака, начинался разъезд делегаций.

На заседании 10 февраля подводились итоги проделанной работы, а также утверждались подготовленные совещанием министров иностранных дел решения. Дошла очередь и до вопроса о репарациях. И тут произошло следующее.

Черчилль с плохо скрытым раздражением стал возражать против упоминания в Протоколе по германским репарациям каких-либо цифр, определяющих размер репараций. Сталин вскипел, поднялся из-за стола и, обращаясь к Черчиллю, воскликнул:

— Если англичане не хотят, чтобы Советский Союз вообще получил репарации, пусть они прямо это скажут!

Черчилль тоже вскочил и заявил:

— Ничего подобного!.. Мы только против упоминания на этой стадии каких-либо определенных цифр. Пусть цифры устанавливает Межсоюзная репарационная комиссия.

Было совершенно очевидно, что Черчилль боится слишком большого ослабления Германии путем репараций, ибо мыслит ее как будущий противовес возросшему могуществу СССР и рассчитывает, что чем более неопределенны будут рекомендации Крымской конференции, тем легче Англия в дальнейшем сможет с помощью различных трюков и ухищрений свести репарации к выеденному яйцу.

Рузвельт в нерешительности смотрел на Сталина и Черчилля.

Реплика Черчилля возмутила Сталина, и в крайнем раздражении он заявил:

— Предлагаю принять решение: Германия обязана платить в натуре за причиненные ею союзным нациям потери; Московская репарационная комиссия определит размеры репараций. Мы выдвинем свои цифры, а вы (обращаясь к Черчиллю) — свои…

Черчилль удовлетворенно буркнул:

— Так-то лучше…

Теперь, из опубликованных после войны материалов, я знаю, что как раз в этот момент Гопкинс послал Рузвельту через стол записку:

Тогда я не знал этого, но с удовлетворением констатировал, что выражение нерешительности вдруг исчезло с лица Рузвельта и он твердо предложил то, что, как сейчас я знаю, рекомендовал Гопкинс. Конференция приняла предложение президента.

Ну, хорошо, думал я, в Московскую репарационную комиссию поступит проект Протокола по германским репарациям и одновременно запись прений, из которых будет ясно, что Англия возражает против упоминания 10 млрд. Это будет означать, что никакого соглашения между тремя главами по столь важному вопросу не произошло, и для англичан открывается возможность всячески саботировать получение Советским Союзом (да и другими странами) сколько-нибудь существенного возмещения того колоссального ущерба, который понесла наша страна в этой навязанной нам войне. Нет, нет, надо во что бы то ни стало получить подписи «Большой тройки» под спорным протоколом! Но как это сделать?