— Как три дня назад? — изумился я. — Мое письмо было послано вам месяц назад!
— Совершенно верно, — усмехнулся Наххас-паша, — но вы послали его через Лондон… Ну, а ведь вы знаете Нашат-пашу…
Наххас-паша не договорил, но по его жестам и выражению лица было ясно, что. он хочет сказать. Затем Наххас-паша хлопнул в ладоши, и из соседней комнаты выбежал его секретарь. Он что-то сказал тому на своем языке, и минуту спустя на столе появилась папка с какими-то документами.
— Вот взгляните, — обратился ко мне Наххас-паша.
Это были шифровки, которыми Лондон и Каир обменивались на протяжении последнего месяца. Все они были на французском языке, так что я мог свободно читать. Я с недоумением взглянул на своего собеседника и спросил:
— Разве ваша шифрованная переписка ведется на французском языке?
— Да, по-французски, — ответил Наххас-паша, — наш собственный язык для этих целей мало приспособлен.
Вот как!.. Я невольно вспомнил, что французский язык был заменен русским во внутренней переписке российского министерства иностранных дел только при Александре III.
Шифровки, показанные мне Наххас-пашой, разрешили загадку, над которой я тщетно ломал голову в Москве. Оказалось, что Нашат-паша, желая насолить своему премьеру, разыграл следующий трюк: А.А.Соболев переслал мое ответное письмо Нашат-паше 27 июля, т.е. сразу же после его получения из Москвы. На следующий день, 28 июля, Нашат-паша отправил в Каир телеграмму с сообщением о получении письма, но вместо того, чтобы передать по телеграфу точный текст письма, он ограничился очень кратким изложением его содержания, присовокупив в конце: «Текст письма следует». Не имея подлинника письма, Наххас-паша считал неудобным ставить вопрос на окончательное решение правительства. А между тем письмо из Лондона «следовало» крайне медленно и попало в руки Наххас-паши только 26 августа, т.е. почти через месяц после его отправки из Москвы.
— Выходит, таким образом, — заметил я, — что Нашат-паша послал вам мое письмо на волах.
— Вот именно, на волах! — расхохотался Наххас-паша.
Затем он продолжал:
— Но как только я получил текст вашего письма, я немедленно, в тот же день, 23 августа, ответил вам. Вот мой ответ.
И Наххас-паша протянул мне листок бумаги, который я быстро пробежал. В своем ответе египетский премьер с радостью констатировал «полное согласие между нашими двумя правительствами по вопросу об установлении нормальных дипломатических отношений между Египтом и СССР» и в конце письма заявлял, что «установление дипломатических отношений между нашими двумя странами… с этого момента должно считаться состоявшимся».
— Это копия моего письма, — пояснил Наххас-паша. — Оригинал отправлен три дня назад в Лондон воздушной почтой… Я не знал, что буду иметь удовольствие так скоро видеть вас в Египте… Иначе я задержал бы оригинал до вашего приезда… Прошу вас взять эту копию с собой.
Я выразил удовольствие по поводу счастливого окончания наших переговоров и спросил:
— С какого же числа мы будем считать дипломатические отношения между нашими странами установленными?
Наххас-паша на мгновение задумался и затем с живостью воскликнул:
— Будем считать их установленными с сегодняшнего дня — с 26 августа 1943 г.! Сегодня мы закончили с вами переговоры… К тому же сегодня у нас большой праздник, который чтут все мусульмане, — Рамадан…
Наххас-паша подбежал к открытому окну и, обращаясь ко мне, продолжал:
— Вот взгляните… Весь город расцвечен флагами… Все ходят по улицам веселые и довольные… Хорошая дата для начала отношений между нашими странами!
— Ну, что ж, — ответил я, — пусть 26 августа 1943 г. станет датой установления дипломатических отношений между СССР и Египтом. Надеюсь, наши потомки будут вспоминать эту дату с удовлетворением.
— Да, да, — воскликнул Наххас-паша. — Я не сомневаюсь в этом!
— Теперь, — заметил я, — у нас остается последняя, уже совсем маленькая задача: согласовать текст коммюнике для печати, которое оповестит народы наших стран о происшедшем событии.
Наххас-паша в знак согласия кивнул головой. Затем мы принялись за работу, и через десять минут перед нами на столе лежал текст коммюнике. Наххас-паша тут же отдал его для переписки машинисткам. Было установлено, что коммюнике будет опубликовано одновременно в Москве и Каире 7 сентября 1943 г.
Когда все было сделано, Наххас-паша вдруг воскликнул:
— А не следует ли нам отметить это счастливое событие?
— Прекрасная мысль! — откликнулся я.
Наххас-паша снова хлопнул в ладоши, и опять на сцене появился секретарь. Премьер обменялся с ним какими-то не понятными для меня словами. Спустя несколько минут приемная стала наполняться ближайшими сотрудниками Наххас-паши. Потом два официанта принесли на подносе бокалы и… бутылки с содовой водой!
— Извините меня, — кивнул Наххас-паша на бутылки, — я страдаю язвой желудка, и врачи категорически запретили мне употребление алкоголя…
Я вежливо пошутил:
— При хорошем деле содовая вода может быть не хуже шампанского.
Наххас-паша обрадовался и воскликнул:
— Вот именно!
Официанты разлили содовую воду по бокалам. Наххас-паша поднял тост:
— За счастливое будущее советско-египетских отношений!
Я поддержал его тост. Мы чокнулись и выпили бокалы до дна.
Хотя в бокалах не было ни капли алкоголя, Наххас-паша внезапно оживился, точно он выпил кавказский рог вина, вскочил с места, схватил меня за руку и воскликнул:
— Пойдемте, я покажу вам, как я тут живу!
Премьер повел меня по занимаемым им апартаментам, то и дело приговаривая:
— Вот здесь мой кабинет… Вот здесь моя гостиная… Вот здесь моя столовая…
Наххас-паша проводил меня до самой лестницы, крепко пожал мои руки и на прощанье пожелал всякого счастья и успеха…
Обедали мы с Харламовым в каком-то большом египетском ресторане. После обеда отправились на осмотр александрийской гавани. В наше распоряжение был предоставлен специальный катер. Английские и египетские моряки, сопровождавшие нас, давали необходимые пояснения. В течение двух часов мы знакомились с этим знаменитым портом, служившим морскими воротами в Египет на протяжении пяти тысяч лет — от фараона Джоссера до наших дней — и увидали здесь немало интересного, особенно для H.M.Харламова.
Во время осмотра порта мне вдруг пришла в голову тревожная мысль. Наххас-паша говорил, что три дня назад отправил оригинал своего ответа на мое письмо от 26 июля Нашат-паше в Лондон. Мне он передал лишь неподписанную копию его. А что, если Нашат-паша под разными предлогами начнет саботировать немедленную передачу мне оригинала письма? Я смогу пробыть в Лондоне всего несколько дней, и в течение этих немногих дней я должен довести вопрос об установлении советско-египетских отношений до конца! Коммюнике, согласованное между мной и Наххас-пашой, должно обязательно появиться 7 сентября! Нельзя допускать тут никаких несчастных случайностей! Что же делать?
Я решил попросить Наххас-пашу подписать ту копию его ответа на мое письмо, которую я получил от него утром, и приложить в ней надлежащую печать. Пусть будут два равноценных оригинала. Это свяжет Нашат-пашу и лишит его возможности устраивать какие-либо скверные штучки.
Наш самолет уходил из Александрии в Каир в 6 часов вечера. За час до того я подъехал к резиденции Наххас-паши. Меня встретил все тот же Азис-Абеб.
— Мне нужно видеть на несколько минут премьер-министра, — сказал я с самым дружеским тоном.
Увы! Наххас-паши не оказалось дома и было неизвестно, когда он вернется из какой-то инспекционной поездки. Что было делать?
Азис-Абеб начал осторожно выспрашивать у меня, что заставляет меня так неотложно видеть Наххас-нашу. Я рассказал ему, в чем было дело, сославшись на то, что сейчас время военное, самолет, который везет оригинал письма премьера, может быть сбит немцами, документ пропадет, надо будет создавать его дубликат, и установление дипломатических отношений между СССР и Египтом снова задержится. Не лучше ли застраховаться от всех возможных неприятностей тем способом, который пришел мне в голову?
