1. На какое количество людей рассчитывать бомбоубежище?
2. На защиту от какого веса бомбы рассчитывать толщину перекрытия?
По первому вопросу я устроил совещание с активом посольства с привлечением представителей от торгпредства и других наших торговых организаций. Мнения были разные. Лично я защищал ту точку зрения, что обеспечить бомбоубежищем всю советскую колонию, насчитывавшую несколько сот человек, мы не в состоянии: в посольстве для этого просто места нет, да это и нецелесообразно, поскольку большинство работников и их семьи жили разбросанно, на частных квартирах, и в случае налета вообще не могли добраться до посольства. Торгпредству, которое территориально было расположено далеко от посольства, очевидно, надо строить свое собственное бомбоубежище, а тем товарищам, которые живут в стороне и от посольства, и от торгпредства, придется пользоваться ближайшими к ним бомбоубежищами, предназначенными для англичан (таковые стали создаваться вскоре после начала войны). Поэтому мысль о постройке одного большого убежища, в котором могла бы укрыться вся советская колония, мысль, которую защищали некоторые товарищи, я считал утопической, нереальной.
В своих предложениях я исходил из совсем иных соображений. Нашей целью должно было являться обеспечение для посольства, как учреждения, возможности выполнять свои основные функции при всяких условиях. Это значило, что емкость бомбоубежища должна была определяться количеством работников, необходимых для выполнения этих основных функций. Все остальное уже отодвигалось на второй план. Такое решение вопроса могло ущемлять целый ряд вполне законных личных и деловых интересов, но другого выхода в создавшейся обстановке не было: на войне приходится действовать по-военному.
В результате жарких прений моя точка зрения восторжествовала, и мы пришли к выводу, что посольское бомбоубежище должно быть рассчитано на 50 человек, но с тем, чтобы эти 50 человек могли в убежище не только укрываться, но и работать.
По второму вопросу я собрал всех наших военных и технических специалистов и поставил перед ними вопрос о том, какой толщины должна быть железобетонная плита, которая будет защищать бомбоубежище от прямого попадания германских бомб. После длинного обсуждения и горячих споров мы пришли к выводу, что с учетом быстрого развития техники в период войны надо заказать плиту из расчета на прямое попадание 500-килограммовой бомбы.
Наши соображения в принципе были совершенно правильными, но все-таки мы допустили одну ошибку: темпы развития техники обогнали даже наши предположения. В период «большого блица» — примерно до конца 1940 г. заказанной нами плиты было достаточно для обеспечения нашей безопасности, но зато примерно в первой половине 1941 г., - когда немцы стали сбрасывать бомбы и мины в тысячу и больше килограммов, имевшаяся плита оказалась слишком слабой. Пришлось на нее наложить вторую плиту такой же толщины. В результате посольский сад был обезображен. Первая плита лежала ниже уровня сада, над ней имелся слой земли в полметра толщиной. Вторая плита уже высоко подымалась над уровнем сада и вылезала наружу какой-то неуклюжей горой, безобразие которой мы тщетно пытались смягчить растениями и искусственными украшениями. Эта гора так и осталась в наследие моим преемникам на посту лондонского посла.
Внутреннее устройство бомбоубежища было вполне целесообразно. Подземным ходом оно было связано с подвальным этажом посольского здания. В самом бомбоубежище имелось пять отсеков, оборудованных в виде небольших комнат со столами, стульями и примитивными постелями, на которых можно было спать. Отсеки отделялись друг от друга деревянными стенками с дверями. Имелись электрическое освещение, радио, вентиляция и два запасных выхода на случай, если бы вход из посольства был завален обломками здания.
В первую зиму войны не было надобности в бомбоубежище: то были месяцы «странной войны», когда английские самолета сбрасывали на Германию листовки, а немцы в ответ молчали.
С началом «большого блица» мы использовали бомбоубежище по его прямому назначению. Каждый день к 9 часам вечера туда переселялись основные работники посольства, переносили туда все секретные или особо ценные материалы, составляли здесь отчеты и донесения, зашифровывали или расшифровывали телеграммы. Тут же устраивали заседания, а по ночам спали. Конечно, сон в бомбоубежище несколько отличался от нормального сна дома, в привычной постели, но все-таки то был сон, который подкреплял людей для дневной работы. Германские бомбы падали вокруг, но до бомбоубежища обычно доходили лишь легкие, глухие удары, точно на землю сыпались какие-то железные яблоки, и постепенно мы так привыкли к ним, что перестали обращать внимание на это.
Однако повседневная жизнь бомбоубежища была довольно хлопотливой. Надо было каждое утро, после ухода ночных обитателей, его чистить, мыть, проветривать, приводить в порядок, проверять действие всех его механизмов. Надо было каждый вечер приносить и каждое утро уносить много чемоданов, мешков, баулов, папок с материалами. Надо было заботиться об исправности стоявших в бомбоубежище пишущих, счетных и всяких иных машинок. Но труднее всего было регулировать количество находящихся в бомбоубежище людей, исходя из принципа, что бомбоубежище прежде всего должно обеспечить функционирование посольства как учреждения. Эта последняя задача была очень сложна и деликатна, и разрешение ее было поручено первому секретарю М.В.Коржу. Корж был человек умный и тактичный, и ему обычно удавалось находить приемлемые выходы из возникавших затруднений.
Вспоминая период «большого блица», мне хочется сказать слово благодарности всем товарищам по посольству и их семьям, которые проявили в эти трудные дни много мужества, выдержки, самопожертвования и понимания окружающей нас обстановки. Были исключения из этого правила, но, к счастью, их оказалось немного.
«Большой блиц» над Лондоном продолжался 57 ночей подряд. С истинно немецкой аккуратностью германские бомбардировщики появлялись в воздухе каждый день в 9 часов вечера и, совершив свое черное дело, уходили в 6 часов утра следующего дня. У них был 9-часовой «рабочий день», и они строго его соблюдали. Число самолетов, участвовавших в этих воздушных набегах, от ночи к ночи колебалось, но никогда не было меньше 200. Иногда оно увеличивалось до 300–400, был случай, когда число самолетов дошло до 500. Лондон слишком велик (он имеет около 50 км в поперечнике) для того, чтобы весь его можно было забросать бомбами в одну ночь, поэтому немцы обычно выбирали для каждой своей атаки какой-либо определенный район и тут уже концентрировали всю силу своего удара. На следующую ночь они обрушивались где-нибудь в другом районе, потом брали под обстрел третий район и т. д., пока не обходили всю территорию британской столицы. Смертоносные «гостинцы», сыпавшиеся с неба, не всегда были одинаковы. Сначала это были просто фугасные бомбы, затем — примерно с середины сентября — они были дополнены бомбами замедленного действия, в октябре появились зажигательные бомбы и огромные мины, спускавшиеся на парашютах. Была ли во всем этом какая-либо система, не знаю, но в разнообразии дьявольских игрушек, которыми располагал Гитлер, сомневаться не приходилось.
Какую цель преследовал Гитлер своим воздушным наступлением на Лондон и вообще на Англию?
Черчилль в своих военных мемуарах считает, что Гитлер при этом ставил себе две задачи: уничтожить британский воздушный флот и сломить дух английского народа и принудить его к капитуляции[174]. Мне думается, что оценка Черчилля не совсем правильна. Конечно, Гитлер стремился и к разгрому английской авиации, и к запугиванию английского народа, но дело было не только в этом. Начиная «большой блиц», Гитлер лелеял гораздо более серьезные планы: он хотел завоевать Англию. Мысль о покорении «гордого Альбиона» всегда жила в его сознании. Она питалась ложной информацией об Англии, которой снабжал его Риббентроп, изображавший эту страну как загнившее болото. Риббентроп, встречавшийся в бытность свою германским послом в Лондоне почти исключительно с «кливденскими» кругами и совершенно не знавший английского народа, заверял Гитлера, что Англия вконец разложилась и не способна к серьезному сопротивлению. Надо только крепко ударить ее по голове, а там уже все само собой совершится. Гитлер охотно глотал сладкие пилюли, предлагаемые ему Риббентропом, и все больше укреплялся в надежде стать господином Англии. План «Морской лев» должен был вести к такой цели. По разным военно-техническим причинам ее пока пришлось отложить, но, если Геринг обещает с помощью воздушного оружия поставить Англию на колени, почему не попробовать? Если та же цель будет достигнута другими средствами, какая ему, Гитлеру, разница? И, наконец, если даже с помощью одной авиации не удастся завоевать Англию, то ущерб, нанесенный ей интенсивными воздушными бомбардировками, будет столь велик, что на долгое время выведет ее из строя как активный фактор в войне. Значит, стоит предоставить Герингу полную свободу показать, на что способны военно-воздушные силы нацизма, Вот каков был, на мой взгляд, ход мыслей у Гитлера, когда он давал приказ о развязывании «большого блица». Тем более что в то время в военно-политических кругах Европы широко циркулировали преувеличенные представления о могущество воздушного оружия Германии.
