Лангуста тащилась нерешительно. Ей хотелось к морю, под камешек в прозрачной воде. Там найти спасение от мучителей. Ни сном ни духом не ведала она, что поблизости нет никакого моря, что волокут ее, бедняжку, прямым ходом в кастрюлю с кипятком. Все чаще замирала она, обвисала, задумчиво шевеля многочисленными суставами и усиками. Я пыталась уговорить ребят:

— Хватит уже, довольно. Ну почудили, пора и честь знать!

Сережа оборачивался и скалил зубы:

— Какая ты все же зануда, Наташка!

Наконец они дотащили лангусту до ближайшего бистро. Хозяин встретил их с восторгом.

— О-ля-ля! Впервые вижу: ужин клиентов идет пешком!

Потом мы сидели за столиком на тротуаре, пили пиво и ели прекрасно сваренную лангусту.

В другой раз, слава Богу, без меня, в каком-то ресторане они втроем с Олегом Павловым изображали из себя краслетчиков. Спровоцировал официант. Косился, косился, не выдержал:

— Мсье, один из вас удивительно похож на портрет советского летчика во вчерашней газете.

И нахальная тройка с деланным смущением подтвердила: да, они и есть те самые советские летчики, о которых писалось во вчерашней газете.

Им было оказано особое внимание. Официант шепнул соседним столикам, какие важные персоны посетили их ресторан, французы подходили чокаться, желали успехов. Мнимые краслетчики наклюкались по этому случаю весьма изрядно.

Выслушав Сережин рассказ, я нахмурилась, а мама весело смеялась и уверяла зятя, что он допустил большую ошибку, не сделавшись артистом.

— Вот видишь, — поучительно говорил Сережа, — Надежда Дмитриевна меня понимает, а ты — нет. Если бы не твоя мать, в жизни бы на тебе не женился.

Но от всей этой забавной истории осталось у них тяжелое чувство. Им было обидно вспоминать восторг и умиление французов перед советскими красными летчиками.

Однажды Сережа вернулся с работы на удивление рано. Часов семь вечера всего было. Расстроенный, злой. Он вдребезги разругался с графом и ушел от него. Его сиятельство урезал наполовину и без того минимальный заработок. Недели три Сережа просидел без работы, потом, к великому облегчению, наступило лето. Младороссы совместно со спортгруппой решили устроить большой лагерь и пригласили Сережу поварить. Он ехал в лагерь работать, я, по случаю начавшегося мертвого сезона, отдыхать.

Поселились в отдельной палатке на краю лагеря. Я порывалась помогать Сереже и Марку на кухне, но меня безжалостно прогоняли.

— Иди, иди, без тебя управимся.

Сережа добавлял:

— Кому сказано — брысь!

В то лето, в лагере близ Кавалер, мы с удовольствием окунулись в атмосферу розыгрышей и мистификаций.

Младоросскому дому принадлежал автомобиль, старая развалюха неизвестной марки, прозванная «Мишкой». Это была страдающая ревматизмом довольно большая легковая машина, готовая в любую минуту развалиться. Приставленный к «Мишке» шофер Виктор Пащенко большую часть времени проводил, лежа на земле и ковыряясь в ржавых потрохах машины. В редкие дни, когда на «Мишку» находило просветление, и он переставал судорожно чихать и кашлять, мы нагружались в него вповалку так, что нижние пассажиры начинали требовать возмущенными голосами, чтобы с них убрали лишние колени и локти, и ехали осматривать живописные уголки Средиземноморского побережья.

А то вдруг в самом центре лагеря, фыркая и стуча каким-то загадочным клапаном, появлялся «Мишка», битком набитый черномазыми дикарями в экзотических пальмовых юбочках и венках из веток мимозы. Дикари выскакивали из машины, начинали весело плясать и выкрикивать гортанные песни на непонятном языке, гоняться за визжащими девчонками. Наши вопли были вполне обоснованными — дикари мазались обыкновенной сажей.

Потом несколько дней разрабатывался план душераздирающей трагедии с «убийством». Дело, в отличие от африканских плясок, далеко не безобидное. Заговорщики — Марк, Олег, Вовка Красинский и еще несколько человек, набивались в нашу с Сережей палатку. Я волей-неволей оказалась втянутой в эту авантюру. Она затевалась специально для Маши, влюбленной в Андрея Гауфа. В то лето она морочила ему голову бесконечным кокетством с другими парнями.

За день до начала спектакля Сережа стал оказывать Машке особое внимание, а я делала вид, будто дуюсь. Настенька приняла все за чистую монету, смотрела на Сережу большими удивленными глазами, потом бежала к Маше, пыталась усовестить подругу, мол, что ты делаешь, разрушаешь такую дружную семью. После ужина пошел слух, будто Гауф чуть не подрался с Улановым, и лагерь загудел, как улей. Большинство непосвященных всерьез расстроились. У нас прежде никогда не бывало никаких скандалов. Напряжение держалось всю следующую половину дня. Наконец наступила развязка.

В сонный послеобеденный час в тишине лагеря раздался выстрел! Поднялась дикая паника. Из палаток, путаясь в простынях, выскакивали полуголые люди и мчались по направлению к кухне. Там, распластавшись во всю длину богатырского тела, картинно раскинув руки, лежал Андрей Гауф.

Почему Андрей согласился участвовать в представлении, для многих осталось загадкой. Он был медлителен, немного тугодум, к театрализованным розыгрышам совершенно не приспособлен. Об этом может свидетельствовать один случай.

…Здесь же, в Кавалер, местные власти решили устроить конкурс мужской красоты. Мы по очереди перебрали всех своих богатырей — Панкрата, Славика Понаровского… да что говорить, здоровых и крепких ребят было много. Много здесь было крепкой русской косточки. Выбор остановили на Андрюше.

— Смотри, — предупреждал его Марк, — ни в коем случае не высовывайся вперед. Пусть выходят французы, сколько их там будет. А ты надень какой-нибудь свитерок навыпуск, и чтобы ни одна собака не догадалась, что у тебя под ним. Ты понял?

— Понял, — ответил Гауф, и мы повели его на конкурс мужской красоты.

Все расселись на длинных скамейках перед летней эстрадой. Появился конферансье и пояснил, для чего здесь собралась столь почтенная и представительная публика. Победителю определили почетный приз, были названы имена участников. Затем конферансье убрался, и наступила небольшая пауза. Марк через Сережу наклонился к Насте что-то сказать, а когда выпрямился… на эстраде, во всей красе, в плотно облегающих плавках, стоял Гауф. Публика разразилась аплодисментами, все стали ждать продолжения состязания. Раз первым вышел такой бесподобный атлет, что же последует дальше! Но дальше ничего не последовало. Никто не вышел, никто не рискнул показаться после русского богатыря. Конкурс закончился.

Вручение приза и сам факт такой выдающейся победы — все было лестно. Однако Марк, не получивший полного удовольствия, ругался, на чем свет:

— Я же просил, я втолковывал — не лезь вперед! А ты…

И вот теперь несчастный Андрюша, любимец спортгруппы, неподвижно лежал на желтом песке. Несколько поодаль Марк и Олег со зверскими рожами выкручивали Сереже руки, отнимали заржавленный пистолет. Красинский приникал к бездыханному телу, пытаясь расслышать биение сердца, в толпе слышались рыдания, Маша билась в истерике, где-то кричали доктора, Виктор Пащенко терзал стартер, пытаясь завести машину, а она, как и положено было по сценарию, не заводилась. Затравленного убийцу волокли в палатку под арест, выбирали пять караульщиков, беспощадных и обозленных. Маша рвалась к Андрею:

— Пустите меня! Пустите меня! Я так любила его! Это я во всем виновата! Как же я без него буду жить!!!

На этой реплике Андрей ожил. Сел и стал смотреть на всех детскими глазами: а чего это вы все собрались?

— Вот сволочи! — плеснула руками зареванная Машка и грохнулась в обморок.

Когда все закончилось — Машу отлили морской водой, а добровольным караульщикам предъявили живого и невредимого Гауфа, — выяснилось, что добрая половина лагеря была посвящена и знала истину. Это вызвало справедливый гнев Маши. Как это я, ее лучшая подруга, не предупредила и позволила при всех свалять такую дурочку. И в любви к Гауфу публично признаться, и в обморок завалиться.