Сумеем ли мы разобраться с Лешкой — не знаю. Но знаю теперь определенно: когда между друзьями появляется девчонка, отношения друзей меняются.

В комнате было темно, как в шахте, тихо, словно в покинутой выработке, — темнота, тишина жили тревожно какими-то звуками, вдруг замершими…

— Санька? — позвала Новинская; услышала тревогу и в голосе.

Романов не отвечал… и не слышно было дыхания… Новинская встала и, нащупав ногой один лишь шлепанец, не стала искать второй в темноте, — устремилась к выключателю. Половицы были холодные… зажгла свет: лампочка под абажуром словно бы взорвалась — глазам сделалось больно от света, осколки темноты прятались по углам, под кроватями… Кровать Романова была застлана, насколько можно застелить ее в темноте… не было и кожаной куртки Романова, висевшей обычно на вешалке у двери… Никого не было в комнате, дверь была заперта… Который час?..

Тревога жила.

Второй шлепанец лежал на коврике у кровати, был отодвинут несколько под кровать. Сколько раз она уже ругала себя за то, что забывает поставить шлепанцы с вечера так, чтоб можно было сразу попасть в них ногами и в темноте!.. Достала шлепанец ногой, не наклоняясь, накинула на плечи теплый халат… Когда наступает полярка, пробуждение превращается в испытание: день уже или все еще ночь — невозможно определить тотчас.

Тревога не уходила.

И будильника не было. Обычно он стоял на приемнике, у изголовья кровати Романова, — чтоб можно было дотянуться до него, погасить звонок, проснувшись, сразу же. Завязывая поясок халата, зябко кутаясь, Новинская подошла к окну на поселок, выглянула… Между столовой и административно-бытовым комбинатом передвигались полярники, стояли группами. При свете уличных фонарей блестели поручни лестниц, ступеньки, очищенные от снега; снег потускнел возле лестниц, тротуаров, на крышах домов. Ветер, наверное, подул со стороны Гренландского моря — Гольфстрим дохнул оттепелью. И тотчас же услышала шум прибоя и какую-то музыку… наверное, из уличного громкоговорителя; в приглушенном шуме, проникающем сквозь стены и окна в комнату, услышала и тикающую болтовню будильника… Он лежал между подушками, в постели Романова… Было половина десятого. Конечно же утро: вечером снег был сухой, теперь тусклый… Романов ушел на завтрак в столовую, не стал будить ее — было воскресенье.

Мерная болтовня будильника восстановила привычное равновесие в жизни звуков комнаты, — тревога ушла, как тьма только что… и продолжала все-таки жить где-то, в чем-то… как темнота в углах, под кроватями.

В щели между половицами дуло — было холодно. Когда ветер со стороны Гренландского моря или буран, в комнате, подпираемой сваями, всегда как в сарае!..

Тревога напоминала…

Полярники подставляли спины фиорду, подняв воротники полушубков. Раскачивались эмалированные абажуры уличных фонарей… Романов шагнул в косяке света, падающего из последнего окна больницы на тротуарчик, вновь исчез в темноте…

И тревога исчезла бесследно: Романов, видимо, щелкнул английским замком, когда уходил, топтался в коридорах…

Он вновь появился уже на лестнице, выделяющейся в темноте отсветом уличного фонаря, побежал по ступенькам вниз — к «Дому розовых абажуров», кутаясь в воротник куртки, спрятав руки в карманы.

От размашистых ударов густого прибоя, набегающих шквалов упругого ветра вздрагивали бревенчатые стены Птички и пол под ногами… Романов сбегал, глядя под ноги… Новинская увидела вдруг: черное небо без звезд, облака идут над землей, над морями сомкнутым строем. Черная пустота начинается за окнами Птички. Люди между столовой и комбинатом, огни фонарей — мираж. Не только от Полярного круга до полюса, а во всем мире темно. Она, Новинская, одна в пустой комнате одного на земле уцелевшего домика… Романов сбегал, глядя под ноги, удаляясь… Новинская подалась грудью, плечами к окну, протянула руку к форточке: «Санька!.. Подожди меня — я сейчас!..» Романов не задал труда себе взглянуть в сторону Птички… Горящая огнем электрической лампочки, тикающая будильником пустота комнаты не нарушилась голосом; рука, не дотянувшись до форточки, опустилась… Романов сбежал на тротуар возле «Дома розовых абажуров», повернулся спиной к Птичке, шел, удаляясь… Новинская положила отяжелевшие руки на приемник, опустила голову на руки, сжав кулачки, подперев ими лоб.

Горела лампочка, тикал будильник. Было холодно. Ветер завывал за окнами комнаты, тоскливый, голодный — жалующийся… и бесконечный.

Чего ты мечешься, беспокойная душа? Что ищешь? В нашей жизни немало такого, что встречается и приносит страдания, с которыми способно бороться лишь время. С твоими — твое время. Частицы твоей жизни. Единственной, не так уж и продолжительной. Зачем же еще и самой выдумывать для себя такое, что отравляет кизнь? Встряхнись. Посмотри на себя со стороны — на все, что не дает жить спокойно, смотри с точки зрения вечности и увидишь, что все твои боли, печали не стоят пустой коробочки из-под спичек, — почувствуешь себя негко и свободно. Стряхни с себя, как ты умела, всю накатившуюся на тебя чепуху, как стряхивают пыль с плаща, и живи, как живут миллионы людей на земле, не забивая себе головы поисками чего-то — слишком эфемерного в бабьей бесхитростной по существу земной жизни. Не мудри. Ведь ты женщина.

Да. Я женщина. Я умела отворачиваться от неприятностей, когда они приходили, и идти своим путем — проторенным в тысячелетиях бабьей судьбой. Но я потеряла эту способность.

Тогда… давай вместе. Люди мало в чем изменились. Погибли лишь мамонты, в космосе летит искусственный спутник Земли. Смотри… Ты женщина. Что главное в твоей жизни? В чем твоя миссия? Смотри… Мужчины ведь — дети. Взрослые дети. Нередко опасные. Посмотри. Они по природе добытчики, как существа более свободные рядом с женщиной: искатели и строители — творцы счастливой жизни семьи, племени, народа, страны, — творцы. Они же и воины, как более сильные, ловкие рядом с женщиной, — защитники семьи, племени, народа, страны. Они творят и воюют. Порою не знают даже: что, с кем и во имя чего. Выгляни в окно. Выйди на улицу, посмотри. Ты видишь, во что играют мальчишки? Смотри. Видишь? А вырастут, будут делать то, во что играли мальчишками; изменятся лишь места действий, масштабы, приемы и средства. Творить и драться в крови у них. Не случайно мужчины и гибнут чаще, чем женщины. Их больше гибнет. Смотри… Если б не женщина, эти взрослые дети давно бы, творя… или вытворяя, разрушили все, что лишь можно разрушить, переколотили друг друга — жизнь человеческая ушла бы с нашей планеты. Женщина — мать. Она возрождает жизнь на Земле. Ценой своей жизни хранит человечество. В женщине начало и продолжение человечества. В этом и есть миссия женщины: быть на Земле матерью. И когда женщина мать, она святая для человечества, если были когда-либо, есть или будут святые на нашей планете, — святая при жизни. Женщина. Мать… Ты мать. У тебя двое детей. Не мудри. Вырасти их, воспитай, поставь на ноги, и это уже оправдает всю твою жизнь. Не только твою, но и мужа. Ты при жизни святая. Этого тебе мало?.. Не мудри.

Да. Коровы тоже ставят на ноги… своих телят. Но так и остаются коровами. И телята вырастают в коров. То же происходит с тиграми, гусями и нерпами. Я не хочу быть лишь пчелиной маткой пчелиного человечества.

Хорошо. Идем дальше. Смотри… Ты женщина. Мать. У тебя есть муж, есть семья. Ты мать своего маленького человечества. Но ты и не только мать. Смотри… Ты и добытчик. Равный с мужем добытчик. Часть мужней миссии ты взяла на себя. Может быть, так оно и бывает у племен и народов, когда они берутся за большие дела и не хватает мужских рук для дел. А может быть, это веяние времени, когда мужчина не способен один заработать необходимое для блага жены и детей. Может быть. Но ведь и женщины диких племен… собирают коренья, мотыжат землю, обихаживают домашнюю птицу и скот. Ты, однако, не просто добытчик. Работник! Когда человек трудится не только для себя… Многолетним, упорным трудом ты добилась: твой труд сделался нужным не только для семьи — маленького твоего человечества, но для всей твоей родной стороны. Грумант — это лишь часть, но часть всей страны. Тебя любят люди за это; многие конкретные люди. Ты сделалась искателем и творцом; равной среди мужчин — людей более свободных и сильных. Твоя жизнь сделалась подвигом. Ты живешь в подвиге. Чего тебе еще не хватает для счастья чувствовать себя не только женщиной, матерью, а и человеком? Что ты ищешь еще? Чего хочешь?..