— Где твои куропатки, охотник?

Афанасьев курил, ответил не сразу:

— Я не стрелял, Жора.

Ружье отпотело. Афанасьев протер стволы, снял патронташ, ушел в поселок. Вернулся поздно. Жена Березина уехала на дежурство. Жора лежал на кровати, читал. Афанасьев разделся, сказал:

— Я па-ап-ереночую у тебя, Жора.

Березин заметил:

— Тебе завтра в первую… не опоздаешь?

— Я взял у Лешки отгул на четверг. Мне завтра нужно кое-что сделать.

Он вытащил из-под Березина один матрас, взял подушку, одеяло, устроился на полу, возле батареи: вскоре уже спал.

В шесть часов утра, в четверг, Афанасьев был в Колбухте. Со второго этажа строящегося многоквартирного дома Березин видел: Афанасьев ходил по бухте, рассматривал снег, потом пошел к мысу Пайла. В десять утра Березин поехал на самосвале к норвежскому домику; домик по распоряжению консульства и треста ремонтировали строители порта. В домике работали плотники, печник. Березин проверил их работу, возвратился к самосвалу, поджидавшему на льду, возле берега. Когда он садился в кабину, увидел с высоты подножки: из глубины бухты бежал Афанасьев, махал шапкой. Березин подождал. Афанасьев подбежал, залез в кабину. Березин заметил:

— Когда охотник теряет голову, он начинает искать работу для ног. Неужто ты думаешь, что куропатки могут пастись на льду?

Афанасьев ответил сердито:

— Ка-ак-огда теряется след, Жора, начинается подлость.

— Ты ищешь следы?..

— Подлеца.

— Что ты ищешь?

Афанасьев не ответил. За всю дорогу до поселка он не проронил ни слова. О чем-то думал, часто тер кулаком подбородок. У лесосклада Березин вышел из машины, направился к пристани: там работала бригада плотников и водолаз по ремонту швартовой стены пирса. Афанасьев шел с ним; было видно: он хотел спросить о чем-то, но не решался. Возле столовой вдруг придержал за руку Березина, заглянул в глаза, посмотрел пристально, опросил:

— А ка-ак-огда нерпа рожает белька, Жора, возле лунки обязательно бывает кровь? Сгустками кровь бывает?

За два с половиной года жизни на Шпицбергене Березин видел много лунок, возле которых лежали бельки, и не помнил ни одной, чтоб возле нее не было крови. А сгустков не видел.

Тем же самосвалом, груженным стройматериалами, Афанасьев возвратился на мыс Пайла.

Вновь они встретились на первом этаже строящегося дома, в конторке. Афанасьев ввалился весь в снегу; брюки на коленях, рукава плаща и ватника, перчатки были покрыты наледью, — отогревался у времянки; потом спросил:

— У тебя есть фабричные жаканы, Жора?

У Березина были фабричные жаканы.

— А тебе приходилось стрелять жаканами в эти дни?

Нет. Березин в этом году не встречался с медведем. Афанасьев допрашивал:

— А в Кольсбее есть еще у кого фабричные жаканы?

Березин не знал. Свои два он брал в прошлом году на Груманте, у Остина… Афанасьев стоял возле времянки, задумчиво тер кулаком подбородок: снег и лед растаяли на коленях, рукава были мокрые. Не обсушившись, он ушел. Через три часа вновь разыскал Березина, спросил:

— А Дудник часто теперь бывает в Кольсбее?

За последние четыре дня Дудник каждый день появлялся в Кольсбее. Охотился в Колесдолине, возле Альтерота, в Лайнадале, на склонах гор груди Венеры, искал куропаток на мысу Пайла, выходил на лед возле мыса.

— А он не говорил тебе: у него есть фабричные жаканы?

Нет. Но Березин слыхал, что в прошлом году, когда Дудник жил в Кольсбее, он отдал Остину за кошки двадцать фабричных жаканов и банку бездымного пороха «Сокол».

Афанасьев ушел.

Он обошел всех охотников порта, у каждого спрашивал: есть ли фабричные жаканы, у кого брал, кому давал, стрелял ли фабричными жаканами в этом году. Разговаривал с Дудником. Они стояли возле ворот гаража кольсбеевского отделения пожарной команды, разговаривали минут десять, потом разошлись. Афанасьев тотчас же уехал на Грумант, Дудник остался в Кольсбее. Примерно в пять часов дня Афанасьев позвонил в Кольсбей дежурному по отделению, спросил:

— Дудних у вас?

Дудник сидел в «брехаловке», сушился после охоты, играл в домино. Афанасьев попросил:

— Са-ас-просите у него: сегодня он должен дежурить в грумантском клубе — он будет дежурить или кто другой?

Дудник собирался на Грумант.

В начале седьмого Афанасьев и Дудник сошлись на площадке между клубом и общежитием № 6…

Батурин велел разыскать «немедля» Афанасьева, Дудника — потрясти: из-за чего они не поладили? Ни Афанасьева, ни Дудника я не нашел. Афанасьев вышел накануне из дому с ружьем за плечами, ушел в ущелье Русанова, к Чертовой тропе; Дудник взял свое ружье, кошки — о тправился стрелять куропаток на осыпи под скалами Зеленой. Я не стал гоняться за ними, — мне было не до них.

Весь день полыхало над холодной землей холодное солнце. Небо было чистое, снег был сухой. Вечером дохнул ветерок с гор: соскользнули с Зеленой и Линдстремфьелля облака — побежали в сторону Гренландского моря, — снег завихрился над Грумантом.

Весь день я не находил себе места, ночевал на Птичке, в консульской спальне — ворочался с боку на бок, курил папиросу за папиросой, не мог уснуть… думал. Мы — правильно, Рая! — «разные люди». Принуждая меня уступать, ты добилась: сделалась хорошим хирургом, тебе хотелось теперь жить спокойно, уверенно. А я оказался для тебя теперь лишь Романовым — человеком, который вечно ищет чего-то, не может найти, мучает и тебя… не дает возможности жить уверенно. «Разные».

Всю ночь мела с гор, из ущелья поземка, заметая следы всего, что жило и передвигалось в эту ночь на земле, затерянной во льдах самого холодного океана. Когда синеватые сумерки белой шпицбергенской ночи стали наливаться голубизной восходящего где-то за горами солнца — поземка улеглась, — понял я и другое. Мать моих детей, жену я мог вернуть, но женщина не хотела жить моей жизнью — у нее уже давно была своя жизнь; женщины, которые не сразу уходят, не возвращаются, а на короткой веревочке узелка не завяжешь.

А когда в голубом небе уже полыхали лучи невидимого из-за скал солнца — было утро, — решение пришло само по себе: жить, Романов, надо начинать сызнова.

Но… жизнь продолжалась.

«Баренцбург тчк Консулу СССР на острове Шпицберген Ярмолинскому зпт секретарю профкома советских угольных рудников Кусакину зпт главному инженеру треста Арктикуголь Сванидзе тчк Вчера Груманте исчезли механик отдела капитальных работ горный инженер Афанасьев Владимир Сергеевич зпт техник профилактике пожарной команды Дудник Михаил Пантелеймонович зпт исчезновение полярников обнаружено утром зпт ведем розыски тчк Пятница 4/IV 1958 Батурин Шестаков Романов».

«Грумант тчк Батурину Шестакаву Романову тчк Принять все меры розысков зпт использовать все средства зпт результатах радировать каждый час тчк Ярмолинский Кусакин Сванидзе».

В кабинет начальника рудника то и дело входили люди. Голоса шахтеров, видевших Афанасьева и Дудника накануне, не умолкали, часто звонил телефон. В кабинете было накурено так, что казалось: подбрось лист бумаги — он ляжет на голубые слои дыма и останется лежать, как на твердом. В открытую форточку дышал сухой, холодный апрель.

На стене, у письменного стола, висела географическая карта Западного Шпицбергена, рядом с ней — двухкилометровка Айс-фиорда, едва не пополам перерезающего остров; на столе Батурин развернул карту крупного масштаба, изображавшую участок Груманта, окрестности.

Взобравшись коленями на стул, Романов рассматривал карту, курил.

За все утро Батурин ни словом, ни взглядом не напомнил ему о том, что он не выполнил распоряжения: с вечера не разыскал Афанасьева и Дудника. Он или не замечал Романова, или останавливал, когда Романов пытался уйти. Батурин шумел, раздавал приказания, как пощечины: комплектовал поисковые партии — разгонял всех, кто попадался ему под руку или приходил на ум, — организовывал поиски. Шестаков ушел с партией пожарников в район седловины между Зеленой и Линдстремфьеллем — Батурин не придержал его. Гаевой не выходил из шахты две смены кряду, прибежал в шахтерке, не переодевшись, пристроился к партии, которая шла обследовать ущелье Русанова, — Батурин не стал задерживать. Романова не выпускал за пределы поселка, гонял с поручениями. Все утро он был злой, стучал кулаком по столу, двигался резко — стулья и люди отскакивали от него, — говорил громко, короткими хлесткими фразами.