За Десной расстилались холмистые равнины, местами пересечённые маленькими речками и глубокими оврагами. Лесные дубравы заступали путь войску, болотистые низины встречали ратников гомоном перелётных птиц, собравшихся в тёплые края.

Ранним октябрьским утром воинство Олега и Бориса после ночёвки оставило городок Уненеж. На первом же переходе у села Нежатина Нива князья-изгои наткнулись на полки Изяслава и Всеволода. Здесь, в тридцати верстах от Чернигова, две враждебные рати и изготовились к битве.

Борис, находившийся в головном отряде, ворвался в село, опрокинув и рассеяв торческую конницу, стоявшую заслоном возле крайних изб. Торки бежали столь стремительно, что оставили раненых и свой боевой стяг. Олег, полагая, что дядья попытаются отбить село обратно, подтянул к Нежатиной Ниве пешие и конные полки, развернув их так, что село оказалось у него в тылу.

Однако Изяслав и Всеволод не торопились начинать сражение, желая дать своему войску передышку поело утомительного перехода. Вдобавок они видели, что пехоты и конницы у князей-изгоев совсем не так много, как о том ходили слухи. Изяслав и Всеволод опасались, что где-то поблизости может скрываться половецкая орда, поэтому предпочли отступить от села, невдалеке от которого рос густой лес, и расположили полки на равнине, став спиной к извилистой речке Либуше.

- Пущай племянники думают, что мы робеем перед ними, - молвил Всеволод. - Надо вынудить их действовать опрометчиво.

- Не дай Бог, в том лесу половцы затаились иль Роман со своей дружиной, - обеспокоенно бормотал Изяслав, вглядываясь в лесную чащу, расцвеченную пурпурно-жёлтой осенней листвой. - Что-то больно храбро ведут себя изгои. Не иначе, чувствуют за собой крепкую силу.

- Потому и не следует нам на рожон лезть. Терпением да умением одолеем племянников, даст Бог.

Допросив пленных торков, Олег собрал военный совет.

- Против нас стоит шестнадцать тысяч пехоты да конницы шесть тысяч, - начал он. - Думаю, не совладать нам с такой силой. А посему предлагаю договариваться с дядьями миром. Полагаю, они, видя нашу решимость, не станут упорствовать и уступят нам Чернигов доброю волею.

Лишь Регнвальд согласился, прочие воеводы настаивали на сражении.

- Нельзя идти на попятный, княже, - говорил Гремысл. - Смерть Глеба, брата твоего, требует отмщения. Пехоты у нас, конечно, меньше, зато конница наша получше. Будем действовать наскоками и расстроим войско Ярославичей. Отец твой покойный многочисленности вражьей никогда не страшился. Вспомни битву с погаными на реке Сновь.

- Я другую битву помню, воевода, - мрачно промолвил Олег. - Битву на Альте и тоже с погаными. Тогда мы еле ноги унесли.

- О чем ты говоришь, брат! - не сдержался Борис. - Чтобы я стал просить Изяслава о мире, никогда не будет этого! Изяслав повинен в смерти моей матери, на нем кровь Глеба. Этого выродка я убью собственной рукой! Чего мы медлим? Пора трубить в трубы!

- Одумайся, брат, - возразил Олег. - Против нас стоит четыре князя. Из них двое, Владимир и Ярополк, воители отменные, ты сам это знаешь. Да и Всеволод Ярославич не робкого десятка. Без черниговцев сечу затевать нельзя.

- Вот именно, - хмуро вставил Регнвальд.

Однако Борис, опьянённый лёгкой победой над торками, ничего не желал слышать.

- Коль ты робеешь, - сказал он Олегу, - то будь в стороне и смотри только. Я один пойду на них. Сила войска не во множестве, но в храбрости.

Воеводы, воодушевлённые Борисом, дружной разноголосицей поддержали его бесстрашный порыв. Громче всех выступал за битву Гремысл и военачальник касожской дружины Албек.

- Будь по-вашему, други, - уступил Олег. - Я центр возглавлю. Тебе, Албек, правое крыло даю. Тебе, Борис, левое. И да поможет нам Господь!

Было 3 октября 1078 года.

Солнце ещё не дошло до зенита, когда со стороны Нежатиной Нивы по скошенным лугам и черным пажитям двинулись на рысях конные дружины. Среди частоколов копий грозно реяли стяги. На солнце блестели щиты и шлемы. Заметно отставая от конницы, серой массой двигалась пешая рать, длинные шеренги которой растянулись почти на полверсты. Дружинники Олега, сдерживая коней, гарцевали рядом с пехотой. Вместе с князем находился Гремысл с Глебовой дружиной. Всего в центральном полку находилось около семи с половиной тысяч пехоты и конницы.

У Албека на правом крыле было девятьсот касожских всадников и шестьсот конных ковуев. У Бориса на левом - восемьсот его дружинников и тысяча ковуев.

На другом конце обширной равнины у самой реки пришли в движение конные и пешие полки. Покачивались в такт движению пешцев поднятые кверху длинные копья, ярко алели овальные, заострённые книзу щиты, трепетали на ветру красные плащи всадников. Даже издали войско братьев Ярославичей выглядело грознее и внушительнее, нежели воинство их недругов.

В центре встал большой великокняжеский полк, в котором помимо киевлян были ещё туровцы и белгородцы. Перед полком Изяслава в челе боевого построения заняли место волыняне во главе с Ярополком Изяславичем. На правом крыле расположились переяславцы во главе со Всеволодом Ярославичем, там же - торки и берендеи. Левое крыло занял Владимир Всеволодович со своими смолянами.

Боевые трубы в полках братьев Ярославичей ещё не закончили свою перекличку, когда вражеская конница уже обрушилась на их фланги.

Смоленская дружина под натиском касогов подалась назад и смешалась с пешим смоленским полком. Стяг Владимира несколько раз падал наземь, но вновь и вновь вздымался над яростной круговертью из блистающих на солнце мечей, щитов и копий. Смоляне изо всех сил пытались сдержать касогов, но все же шаг за шагом отступали к топкому речному берегу, заросшему камышом.

Дружина Бориса сшиблась с конницей берендеев, рядом ковуи рубились с конниками-торками.

Олег, желая усилить атаку, повёл своих дружинников и Глебовых гридней на волынскую дружину Ярополка.

«Коль удастся опрокинуть Ярополкову дружину, то при отступлении волыняне неизменно смешаются с Изяславовым полком, - думал Олег. - А наша подоспевшая пехота загонит недругов в реку».

Однако волыняне стояли крепко, не уступая дружине в храбрости.

Олег сразил одного волынского дружинника, сбил с коня другого, ранил третьего… Вдруг перед ним мелькнул знакомый щит. В следующий миг Олег узнал Ярополка, белый конь которого скалил зубы.

Ярополк на миг задержал занесённый над головой меч: он тоже узнал Олега.

О чем подумал сын Изяслава в этот миг? Дрогнуло ли у него сердце при мысли, что он поднял меч на своего двоюродного брата?

Олег не заметил в глазах Ярополка ненависти и решил, что тот не станет с ним сражаться.

Но он ошибся. Ярополк ударил его мечом, целя в шею. Зазевавшийся Олег с трудом отбил опасный удар. Подоспевший на выручку Регнвальд сбоку нанёс сильный удар копьём в грудь Ярополку.

- Ворон считаешь, княже! - рявкнул Регнвальд ни Олега.

Тот, понукая коня, устремился к Ярополку, желал расквитаться, но князя заслонили телохранители. В схватке с его гриднями Олег получил две лёгкие раны, но и сам сумел ранить двоих. Сражавшийся рядом с Олегом Регнвальд изловчился поразить волынского воеводу.

Неизвестно, что послужило сигналом к бегству Ярополковой дружины, то ли гибель воеводы, то ли большое число убитых и ещё большее количество раненых, но вдруг разом все переменилось. Только что Олег видел перед собой щиты волынян и их сверкающие мечи. И вот уже мелькают разномастные крупы вражеских лошадей, развеваются длинные хвосты. Бегство волынян было стремительным. Сплочённая дружина Ярополка разлетелась, рассыпалась, подобно брызгам, по широкому полю. Гулкий топот сотен копыт заглушал торжествующие крики победителей.

«Теперь черед Изяслава! - Олег вглядывался вперёд, туда, где виднелось чёрное великокняжеское знамя. - Токмо бы Всеволод не разгадал наш замысел. Токмо бы касоги выстояли против смолян».

Киевская дружина устремилась на помощь волынянам, но внезапно очутилась между бегущими берендея ми и наступающей дружиной Олега. Берендеи в панике расстроили конные сотни киевлян, а за ними следом подобно вихрю нагрянула дружина Бориса. Киевляне оказались между двух огней. Изяслав сражался впереди своих гридней, совершенно не понимая, что происходит, куда надлежит пробиваться.