Спор сына и матери продолжался не один день. При посторонних они вели себя чинно и мирно, но стоило им остаться наедине, как затухший вулкан опять начинал клокотать. Оду бесила покорность Ярослава, а сын в свою очередь никак не мог втолковать матери, что ему не по силам тягаться со Всеволодом Ярославичем.

- Ежели Олег и Роман совладать с дядей не смогли, то где уж мне одному, - говорил он.

- Ты глупец, сын мой, - горячилась Ода, - ибо не можешь понять, что Всеволод Ярославич желает лишить тебя Олеговых дружинников, умелых в рати. Ведь стоит тебе выдать Людека, как гридни уйдут от тебя. Этого и добивается Всеволод Ярославич.

- Ты желаешь втравить меня в распрю с киевским князем, - злился Ярослав. - Олеговых гридней я к себе не звал, пусть убираются на все четыре стороны. Мне токмо спокойнее будет.

- Князь без дружины, как наездник без лошади, - ввернула Ода.

- У меня и своих муромских дружинников хватает, - отпарировал Ярослав.

- Скоро и этих у тебя не будет. Какая честь служить такому безвольному князю!

Поняв, что ей не удастся убедить Ярослава, Ода отважилась на смелый шаг.

Она тайно сообщила Людеку, зачем приехал в Муром киевский боярин с десятком воинов.

- Позволь, княгиня, перебить этих псов князя киевского, - сказал Людек Оде. - Потом я с Олеговыми гриднями уйду в Чернигов, чтобы там поднять смуту против Всеволода Ярославича.

- Не могу позволить тебе этого, друг мой, - вздохнула Ода. - Сын Богуслава некогда избавил меня от бесчестья, поэтому я отпускаю его в Киев вместе с отцом. Пусть едут и пусть Всеволод Ярославич узнает, что не столь он могуч, как мнит о себе. Я же предлагаю тебе другое…

Ода рассказала Людеку о золоте, вывезенном ею и Борисом Вячеславичем из Киева сразу после погребения в Чернигове Святослава Ярославича.

- На это золото мы соберём войско и сбросим Всеволода Ярославича со стола киевского, - Ода положила руку Людеку на плечо.

- Княгиня, но где ты намерена собирать войско? - спросил тот. - Ежели у половецких ханов, то на этих союзников надёжа плохая. Предадут они нас. И на Всеслава Полоцкого полагаться нельзя, и на Давыда Святославича тоже.

- Мы уйдём в Саксонию и соберём войско там. Мои братья мне помогут. Надеюсь, и германский король в стороне не останется.

Людек с изумлением воззрился на Оду, которая в этот миг показалась ему божественно мудрой.

«Пожалуй, за золото на Всеволода Ярославича могут ополчиться не токмо немцы, но и поляки», - подумал он.

Боярин Богуслав ни с чем уехал из Мурома, если не считать сына, который с ним отправился домой.

Ода и Олеговы гридни тайно покинули Муром, сильно озадачив Ярослава, который мог ожидать от матери чего угодно, но только не этого. Стража у ворот поведала, что беглецы повернули коней в сторону Клязьменских лесов.

«Не иначе, в Полоцк подались, - решил Ярослав. - Ну, матушка! Удружила так удружила!»

Не чаял, не гадал Всеволод Ярославич, что посыплются на него напасти одна за другой.

В августе половцы, приведённые Олегом и Романом, терзали переяславские земли. Едва миновала эта беда, как в сентябре навалилась другая: Всеслав Полоцкий сжёг Смоленск. Когда подоспело из Чернигова войско Владимира Всеволодовича, от Смоленска осталось лишь огромное пепелище. Бросился Владимир вдогонку за Всеславом, сжигая по пути полоцкие города и веси, но все было без толку. Затерялось в лесах воинство Всеслава вместе с награбленной добычей.

Отправляя Ратибора с войском в Тмутаракань, Всеволод Ярославич терзался сомнениями. Для войны со Всеславом ему скоро потребуются все силы. И будет ли прок от Тмутаракани в ближайшие несколько лет? Но и выпускать Тмутаракань из рук после смерти Олега тоже никак нельзя. Потому и отправился Ратибор в Тмутаракань, чтобы в будущем Киев избавить от угрозы с юга.

Ратибор разогнал бывшую Олегову дружину, которая рассыпалась по всей Руси от Мурома и Ростова до Чернигова и Канева.

Всеволод знал, что многие дружинники затаили злобу на него и при случае не преминут отомстить. Поэтому он задумал потихоньку избавляться от наиболее воинственных Олеговых воевод. Начать Всеволод решил с Людека, полагая, что на том вина большая за убийство Изяслава Ярославича. К тому же Людек нашёл пристанище в Муроме, где княжит самый младший и самый невоинственный из Святославичей. Всеволод был убеждён, что Ярослав не осмелится отказать великому князю из боязни потерять муромский стол.

Однако случилось непредвиденное! Людек и все находившиеся с ним Олеговы гридни бежали из Мурома вместе с Одой. Всеволод полагал, что они побегут в Полоцк, но беглецы нежданно-негаданно объявились в Перемышле у Володаря Ростиславича.

Всеволод Ярославич, не мешкая, послал в Перемышль отряд конников, чтобы захватить Оду и Людека. Только опоздали воины великого князя: муромские беглецы успели бежать в Польшу.

Отрядом киевлян верховодил Спирк, бывший постельничий Изяслава Ярославича. Лишившийся своего детородного органа, Спирк получил среди дружинников постыдное прозвище Каженик[95], отчего был полон злобы на весь белый свет. Но особенно Спирк ненавидел Оду и Эльжбету, мечтая отплатить обеим самой лютой местью.

Спирк нещадно гнал коней, надеясь захватить в Перемышле Оду, но неожиданно судьба свела его с Эльжбетой, которая вот уже больше двух лет была любимой наложницей Володаря Ростиславича.

Князь не дал в обиду любимую женщину. Спирку пришлось убираться из Перемышля несолоно хлебавши.

По возвращении в Киев Спирк изобразил Володаря перед Всеволодом Ярославичем как сущего злодея, который точит нож на великого князя.

Однако Всеволод Ярославич и без того был настроен против Ростиславичей, которые оставались в стороне во время противостояния дядей и племянников. Изяслав звал Рюрика Ростиславича в поход против князей-изгоев, но тот не пошёл, ясно дав понять, на чьей он стороне. Больше всего Всеволод Ярославич опасался, что Ростиславичи могут захватить Киев, стоит ему уйти на войну с Полоцком.

«Ростиславичи дружно стоят друг за друга, - размышлял Всеволод Ярославич, - и тем они опасны. Покойный брат мой Святослав их жаловал, поэтому им потомки Святослава милее моих потомков и уж конечно гораздо милее сыновей Изяслава».

Спирку удалось выяснить, что перед тем, как объявиться в Перемышле, Ода и Людек побывали в Каневе у Давыда Игоревича, который дал им несколько саней и лошадей для перевозки какого-то груза.

Всеволод Ярославич мигом сообразил: Ода захватили с собой сокровища, похищенные ею и Борисом Вячеславичем из великокняжеской казны. Пуще всего злило то, что им удалось уйти с этими богатствами за Вислу.

«Теперь эта змея станет настраивать против меня поляков, - негодовал Всеволод Ярославич, - а то, чего доброго, к венграм подастся. А венгров хлебом не корми, дай токмо в русские дела вмешаться».

Сидевший в Каневе Давыд Игоревич тоже в своё время отказался сражаться на стороне дядей против князей-изгоев. Он даже угроз Изяславовых не испугался. Близкое соседство с Давыдом Игоревичем, который был крестным сыном Оды и явным её союзником, казалось Всеволоду Ярославичу опасным. Поэтому в конце зимы он послал к Каневу войско во главе с воеводой Коснячко.

Коснячко от имени великого князя приказал Давыду уйти из Канева. Тот повиновался, поскольку с двумя сотнями дружинников не мог противостоять трёхтысячному воинству. Всеволод Ярославич не очень удивился, когда узнал, что Давыд нашёл пристанище в Перемышле у Володаря Ростиславича.

«Ворон ворону глаз не выклюет».

Ранней весной ещё более многочисленное войско выступило из Киева к Перемышлю. Главным воеводой опять был Коснячко.

Перед тем как послать войско, Всеволод Ярославич отправил послов в Перемышль к Володарю и в Галич к Рюрику. Посланцы великого князя требовали вернуть сбежавшую супругу Святополку Изяславичу. Но если к Рюрику послы обращались лишь с просьбой о содействии в возвращении Эльжбеты, то от Володаря посол великого князя потребовал безусловной покорности: не только выдать Эльжбету, но и изгнать из Перемышля Давыда Игоревича.