Уезжая, он не мог заглушить в сердце обиду:

«Дожил! Родная дочь смерти желает. Вот сойдёмся с погаными в сече, наперёд всех пойду. Пущай сразит меня копье половецкое иль стрела. Пущай доченька порадуется!»

Воевода Ратибор, являвшийся посадником в Переяславле, к прибытию Всеволода уже исполчил переяславскую дружину и собрал пеший полк. Конные дозоры извещали о всех передвижениях половецкой орды.

С той поры как Изяслав Ярославич вновь утвердился в Киеве, переяславская дружина заметно усилилась. Причина была в том, что многие киевские бояре, спасаясь от мстительного Изяслава, перебрались в Переяславль вместе с семьями и всей чадью. В нем оказались и бывшие любимцы Изяслава бояре Чудин и Тука, а также боярин Зерновит и его братья. Изяслав не мог им простить того, что они не последовали за ним в изгнание, а предпочли служить Святославу.

На военном совете царило единодушное мнение воевод: нужно без промедления выступать против половцев, которые держат в осаде пограничный городок Лубны на реке Суле.

Всеволод вывел из Переяславля три тысячи всадников и семь тысяч пеших ратников. В составе конницы шла и молодшая дружина Всеволода, приведённая из Чернигова.

На реке Суле степняков не оказалось. На месте пограничного града дымились черные развалины, среди которых лежали бездыханные тела его защитников. Следы орды уводили к реке Сожице, самому большому притоку Сулы. По берегам Сожицы было немало богатых деревень, где жили вольные смерды. Там же стояли два больших города, Прилук и Пирятин, защищавшие Переяславль с востока.

Русские полки настигли половцев в двух переходах от Пирятина.

Всеволод живо развернул дружину и пеший полк в боевой порядок, намереваясь прижать половцев к реке. Степняков было не много, всего около восьми тысяч. Они отыскали броды на реке и уже собирались переправляться на другой берег, когда внезапно появилось переяславское войско. Подвижная степная конница с улюлюканьем устремилась на русичей, на скаку выпуская тучи стрел.

Пеший полк переяславцев замер на месте. Пешцы закрылись большими красными щитами, образовав на зелёной равнине нечто похожее на гигантскую черепаху. Наклонив длинные копья, ратники ожидали удара копной лавины степняков. Но удара не последовало. В каких-нибудь ста шагах от плотных шеренг русской пехоты половцы повернули коней вспять. Отступая, степняки продолжали обстреливать русичей из луков.

Битва зачалась на флангах, куда устремилась основная масса половецкой конницы, намереваясь смять дружинников. Там, где сражался Всеволод, сеча была особенно упорной: половцы видели княжеский стяг и рвались к нему.

Переяславская пехота вновь двинулась вперёд, сминая и рассеивая немногочисленные пешие и конные отряды степняков, пытавшиеся хоть как-то задержать это грозное наступление. Частокол из многих сотен склонённых копий, надвигаясь, неизменно отбрасывал назад храбрых половецких батыров, израненные кони которых дыбились и не слушались седоков. Тысячи красных щитов, утыканные стрелами, были похожи на несокрушимую стену, перед которой оказывалась бессильной дальнобойная мощь половецких луков. Степняки стали искать спасения на другом берегу реки. Поднимая фонтаны брызг, они галопом гнали коней по мелководью. Им вдогонку летели русские стрелы. Выбитые из седел, наездники валились под копыта лошадей, вопли раненых сливались с конским ржанием, бряцаньем оружия и криками военачальников.

Неразберихи и смятения добавляли пленные русичи, которых половцы тоже пытались перегнать на другой берег. Связанные одной верёвкой по десять-двадцать человек, полонянники не могли быстро передвигаться. Они вязли в иле, спотыкались, падали. На них налетали лошади.

Все больше половцев искало спасения в бегстве, все меньше половецких батыров во главе с беками[80] и беями[81] пытались противостоять русичам.

Всеволод уже торжествовал победу, когда кто-то из воевод крикнул ему, что сзади надвигается неведомое войско.

Выбравшись из сумятицы боя, Всеволод погнал коня к небольшой возвышенности, поросшей редким кустарником. Там уже собралось около трёх десятков раненых дружинников, которые тревожно переговаривались между собой.

Прикрыв глаза ладонью от солнечных лучей, Всеволод с удивлением разглядывал большое конное войско, идущее на рысях из дальнего леса. То, что это идут русские дружины, не вызывало сомнений.

- Не иначе, Изяслав поспешает нам на помощь, - промолвил Всеволод.

- Не мог Изяслав добраться сюда так быстро, - возразил воевода Коснячко.

- Тогда это Давыд Игоревич идёт из Канева.

- Откель у него столько конного войска? - выразил сомнение Коснячко.

- Может, с ним вместе идёт Володарь Ростиславич. - Всеволод продолжал гадать. - Может, торки идут вместе с ними.

Из-за слепящего солнца было невозможно разглядеть княжеские стяги, покачивающиеся над шлемами и копьями воинов. Один из конных отрядов своим вооружением действительно напоминал торков.

- Хорошо, кабы так княже, - пробормотал воевода.

Но вот огромное белое облако заслонило солнечный диск. Будто тень упала на землю: все вокруг враз обрело более чёткие краски и очертания. Неведомая конница была уже настолько близко, что у передних всадников можно было различить узоры на щитах. Отлично просматривались и знамёна.

Всеволод не поверил своим глазам, когда узнал красного трубящего ангела на чёрном полотнище. Это было знамя Бориса Вячеславича.

- Проклятье! - выругался поражённый Коснячко. - Да это же дружина Олега Святославича! Он-то здесь откуда?

Всеволод посмотрел туда, куда показывал рукой Коснячко.

Сомнений не оставалось. Это были Олеговы гридни на серых в яблоках лошадях. А вон и стяг Олегов с суровым ликом Иисуса-Пантократора в золочёном нимбе: точная копия с иконы из Спасо-Преображенского собора в Чернигове.

Дружины Олега и Бориса двигались на флангах, а в центре шёл конный полк, на знамени которого была изображена Богородица с младенцем Иисусом. Она считалась покровительницей Тмутаракани.

«А это дружина Романа! - мелькнуло в голове у Всеволода. - Пожаловали-таки князья-изгои. Хитро подкрались, по-половецки!»

Всеволод послал Коснячко разворачивать пеший полк, а сам поскакал к своей дружине, надеясь успеть собрать дружинников в кулак. Однако этому намерению помешали половцы, которые, воспрянув духом, вновь ринулись на переяславцев.

Тем временем полки князей-изгоев с такой силой врезались в боевые порядки пешего переяславского полка, что с ходу разметали его. Битва превратилась в избиение.

Всеволод, проклиная все и вся, пробился с небольшим отрядом гридней к лесочку, протянувшемуся вдоль низкого берега реки. Ускользая от погони, Всеволод и его люди, загоняя коней, сумели-таки достичь большого леса. К ночи беглецы добрались до города Пирятина.

В последующие два дня к Пирятину собирались остатки разбитой переяславской рати. Из трёх тысяч дружинников уцелело чуть больше тысячи. В сече пали виднейшие переяславские воеводы Порей, Симеон и Иван Творимирич. Погиб Тука, брат Чудина. Погибли оба брата боярина Зерновита.

От пешего полка осталась едва ли половина.

Всеволод хотел было идти к городу, но все пути были перекрыты половецкой ордой, которая подобно саранче рассыпалась по переяславским землям. Видя вдали чёрный дым зажжённых половцами деревень, Всеволод двинулся прямиком к Киеву, уповая лишь на помощь старшего брата.

От пережитого нервы у Всеволода совсем сдали. При встрече с Изяславом, рассказывая о своём тяжком поражении, Всеволод разрыдался, поимённо поминая всех павших воевод и старших дружинников. Горевал Всеволод и над тем, что земля его пожарами объята, что поганые наверняка уже Переяславль осадили, а защитников в городе осталось совсем немного.