— Я не допущу, чтобы меня позорили на каждом углу! — заявил он. — В мои-то годы! Клянусь честью, я не поленюсь и добьюсь встречи с самим губернатором! Увидите, я это сделаю!

Разумеется, Минасян не обратился к губернатору. Через несколько дней сплетни почти прекратились, и он быстро успокоился.

Больше всех в этой истории пострадал Хачатурянц. Уже в третий раз он оказывался в смешном положении перед властями. "Представитель местной интеллигенции" окончательно пал в глазах Тайтса, который откровенно выразил ему свое презрение.

Пошли слухи, будто Хачатурянц собирается в скором времени покинуть Закаталы.

Приближался намеченный срок восстания. Из двух соседних гарнизонов пришло известие, что они готовы примкнуть к восставшим. Среди солдат Лебединского батальона велась активная работа.

Все было готово к восстанию.

Как наметили еще раньше, руководить повстанцами самой крепости должен был фельдфебель Попенко. На себя Виктор взял руководство солдатами седьмой и восьмой рот, расквартированных в городе.

В воскресный день руководители восстания собрались в последний раз и порешили начать выступление в следующее воскресенье, на рассвете. Этот день был выбран неспроста, — обычно в субботу все офицеры батальона предавались кутежам.

Сигнал к восстанию должен был подать ровно в три часа ночи кузнец Бахрам.

Виктор стал искать возможности встретиться с ним, чтобы передать решение повстанческого комитета.

Во вторник, возвращаясь с учений, Виктор подошел к колодцу у кузницы, будто желая напиться. Бахрам увидел его и тоже подошел к колодцу. Он стал привязывать веревку к ведру, а затем спускать его в колодец.

Виктор успел сказать ему все, что хотел, и еще раз уточнил место, где было спрятано оружие. Они условились, что за два часа до сигнала Григорий Романов придет к тайнику, а как только Бахрам пустит в районе крепости красную ракету, повстанцы явятся к нему за оружием.

Напившись воды, Виктор побежал догонять товарищей.

Боясь провала, Виктор распорядился не составлять письменного плана восстания. Накануне в роты должно быть устно сообщено о часе выступления.

Затем Виктор и Григорий стали думать, как лучше Григорию выбраться из казармы. Так как часовые у ворот сменялись в десять, ему надлежало уйти пораньше. Но где он будет находиться эти пять часов? Если на улице, сразу могут задержать…

— Я мог бы побыть это время у Розы, — сказал Григорий. — В час ночи уйти от нее…

Виктор задумался. Чувствовалось, что он не может принять определенного решения.

— Если ты доверяешь ей, — сказал он наконец, — я не возражаю. Пожалуй, лучшего места не придумаешь.

— Договорились. Я уйду из казармы сразу после вечерней поверки.

Ефрейтор Попенко, которому предстояло возглавить восставших солдат в самой крепости, был озабочен тем, чтоб у арсенала с оружием на часах оказались верные люди, которые в назначенный час должны были сбить с дверей замки и допустить к оружию восставших.

В субботу, поздно вечером, уединившись с Сырожкиным на несколько минут, Попенко объяснил ему план восстания и просил немедленно сообщить, если тот заметит что-либо подозрительное, могущее сорвать их замысел.

О часе выступления были оповещены все революционно настроенные солдаты и те, кто примкнул к ним в последние дни.

Наконец в казармах пятой и шестой рот, расквартированных в крепости, погасли лампы. Но заснули в эту ночь лишь немногие. Солдаты, знавшие о выступлении, лежали тихо, с открытыми глазами, томясь ожиданием. Что их ждет утром?

Григорий Романов ушел из казармы перед самой сменой караульных.

На улицах было темно. В первые минуты он шел очень медленно. Потом глаза его привыкли к темноте. Он свернул к мечети, но тотчас раскаялся в том, что выбрал этот путь. То и дело ему попадались люди, — это были мусульмане, возвращавшиеся домой с вечернего намаза. Он ускорил шаги и при встречах отворачивал голову в сторону.

До духана осталось пройти один квартал, как вдруг он услышал впереди шаги. Посреди улицы, заложив за спину руки, медленно шел городовой. Григорию пришлось ждать, когда он удалится.

Затем Григорий проскользнул в знакомый переулок и оттуда во двор духана. Вот и деревянная лестница, ведущая наверх. Он поднялся, осторожно приоткрыл дверь. Розы в комнате не было"

Снизу, из духана, доносились звуки музыки и пьяный смех.

Григорий знал, что духан закрывается в полночь. Он подошел к окну, отодвинул занавеску.

Керосиновая лампа на притолоке двери слабо освещала стену, украшенную фотографиями обнаженных женщин. Сбоку висела фотокарточка самой Розы.

Григорий подошел к ней, пригляделся. С фотографии на него смотрели грустные ласковые глаза девушки.

"Скорей бы она пришла!" — подумал Григорий. Он вдруг почувствовал, что нестерпимо хочет услышать ее приятный низкий голос, потрогать ее волосы, заглянуть в глаза!..

Григорий приблизился к двери, прислушался, в духане стало гораздо тише. Вдруг кто-то громко заговорил. Другой голос выкрикнул что-то в ответ. Хозяйка духана Агва начала успокаивать спорщиков.

Скоро внизу сделалось совсем тихо, слышны были только голоса Розы и Агвы. Хозяйка духана собиралась уходить.

Деревянная лестница заскрипела под шагами Розы. Войдя в полутемную комнату и увидев у окна мужскую фигуру, она тихо вскрикнула, но, тотчас узнав Григория, бросилась к нему.

— Это ты, милый? — Она стала гладить рукой его лицо. — Чувствовало мое сердце, что ты придешь. Я знала!..

— Ты не могла знать этого, Роза. Впрочем, не будем спорить…

— Ты приснился мне минувшей ночью. Будто мы вышли с тобой из этой комнаты и куда-то пошли. Шли долго, никак не могли добраться до места. Я к тебе все пристаю, спрашиваю, когда придем, а ты говоришь: "Не торопись, Роза! Путь долог, но быть в пути хорошо!" К чему это, Гриша, — видеть во сне дорогу?

Григорий улыбнулся.

— Разве я гадалка?

— Говорят, в жизни все выходит наоборот… Наш путь с тобой будет очень коротким. — Роза вздохнула и, отойдя от Григория, принялась наводить в комнате порядок. — Подожди немножко, сейчас я принесу тебе что-нибудь поесть.

— Не нужно, Роза, я сыт.

— Правда? Ну а утром что ты будешь есть?

— Я не останусь здесь до утра. В час ночи мне придется уйти.

Роза усмехнулась, не приняв всерьез его слова, и решительно направилась к двери.

— Ночью солдат не пускают в казармы! — сказала она. — Ты никуда не уйдешь от меня!

— Уйду, Роза, у меня есть важное дело.

Лицо Розы сделалось серьезным.

— Может быть, ты тоже задумал убить какого-нибудь офицера? Не делай этого, Гриша! Я боюсь.

— Я никого не собираюсь убивать. Этой ночью мы хотим испытать наше счастье, мы все! Понимаешь?

— Ничего не понимаю.

Григорий рассказал ей об их плане. Лицо Розы засветилось гордостью. Она прильнула к нему, обвила руками шею…

— Ах, милый, если бы это удалось! Тогда мы бы уехали с тобой отсюда далеко, далеко. Может, и сбудется мой сон? Но я все-таки спущусь вниз…

— Не надо, Роза.

— Но мне хочется угостить тебя чем-нибудь. Неужели ты не выпьешь хоть немножко за успех вашего дела?

— Нет, нет, пить я не буду! Нельзя, Мы выпьем потом, все вместе!

— Но ты должен отдохнуть, Гриша. Время еще есть… — Она расстегнула ворот его рубахи, заглянула в глаза…

Григорий прижался лицом к щеке Розы, погладил рукой ее волосы и, уже не сдерживая себя, губами приник к ее губам.

Около часу ночи Григорий поднялся.

— Уже?! — с тоской спросила Роза. — Гришенька, я не хочу, чтобы ты уходил!..

— Надо, Роза. — Он начал поспешно одеваться.

— Гриша, не забывай обо мне… — Голос ее дрогнул.

Григорий уже был одет. Роза соскочила с постели, подбежала к нему и снова припала губами к его губам.

— Да хранит тебя господь! — Она перекрестила его. — Пусть удача сопутствует тебе! Удачи вам всем!.. — Она не смогла докончить, уткнулась лицом в рукав ночной рубашки и разрыдалась.