И в самом деле, кто-то из знакомых, заметив с улицы склонившегося над шитьем портного, шутливо спросил:

— Эй, уста Усуб! Выручку сосчитать не можешь? Если надо, помогу!

Портной поднял голову, но шутника уже и след простыл.

"Что бы ни было, подожду еще часок! — решил он. — Но почему ребята так запаздывают? Хотя бы Аршак пришел. Я же ему лично сказал… Может быть, с обоими стряслась какая-нибудь беда?"

Неожиданно в дверях выросла фигура квартального. Защищая глаза рукой от яркого света керосиновой лампы, он оглядел мастерскую, увидел портного и, фыркнув в усы, хрипло спросил:

— Чего не закрываешь? Или заснул?

Уста Усуб вскочил с места и внимательно посмотрел поверх очков на городового.

— Сейчас закрою. Сейчас… Вот приберу только…

Городовой расправил усы, подтянул старенький сползающий ремень, на котором висела шашка, и погрозил пальцем:

— Поздно, поздно! Живо закрывай и иди домой спать. Слышишь?

— Сию минуту, господин городовой, сию минуту!

Квартальный вобрал в плечи и без того короткую бычью шею, важно заложил за спину руки и двинулся вниз по улице, грузно переваливаясь с боку на бок.

Усубу хорошо был известен нрав этого старого городового. Он знал, что через несколько минут страж порядка вернется назад и проверит, закрыта мастерская или нет. Итак, оставаться здесь было нельзя.

Он убрал под прилавок куски материи, недошитые шаровары, весь свой нехитрый портняжный инвентарь, потушил лампу и вышел из мастерской.

Кроме маячившей неподалеку фигуры городового, на улице никого не было. Фигура эта то исчезала в темноте, то появлялась, попадая в неяркие полосы света, падающего из окон домов.

Уста Усуб повесил на дверь мастерской замок и на минуту задумался. На сердце у него было неспокойно. Что делать? Куда идти? Где искать друзей?

Мастер решил пойти к Бахраму домой. "Может, Айше-гары что-нибудь знает? — подумал он. — Наверно, Бахрам говорит матери, куда уходит. Нет, но где же эти парни могли пропасть? Что они, цыплята, которых можно украсть на улице?"

Уста Усуб переходил с тротуара на тротуар, вглядываясь в лица одиноких прохожих. Те испуганно шарахались в сторону, не понимая, что от них надо постороннему человеку. Портной извинялся: "Простите, я обознался!" — и шел дальше. Он миновал ряды лавок и стал подниматься наверх.

Улочки верхней части города были темны и пустынны. Ни в одном из окон не горел свет. Жизнь здесь замирала почти сразу же с наступлением сумерек.

Когда Уста Усуб проходил по узенькому переулку, усыпанному мелким гравием, со стороны церковной площади донесся глухой цокот подков. Он остановился, прислушался и определил, что едут несколько всадников. Им овладело любопытство. Всадники приближались. Портной прибавил шагу, вышел к церковной площади и остановился у большой чинары.

Четверо конных проехали мимо церкви и стали подниматься по каменистой тропе к крепостной равнине, Одного из них уста Усуб узнал: это был поручик Варламов, высокомерный офицер, который часто появлялся на улицах города, возглавляя военный патруль, и которого солдаты батальона изрядно побаивались. Остальных он не разглядел.

Судя по тому, как кони медленно и тяжело поднимались по тропе, ведущей к крепости, портной заключил, что они прибыли издалека. Ему вспомнился сегодняшний разговор с Бондарчуком, и он понял, что это как раз и есть тот конвой, что прибыл из Лагодехи за Дружиным, томящимся в карцере.

Сердце у него сжалось. Выходит, он не успел вовремя передать Бахраму просьбу солдата. "Если всадники увезут этой ночью Дружина, я буду мучиться до конца дней своих!" — подумал уста Усуб и почти бегом припустился к дому кузнеца.

Но Бахрама и дома не оказалось. Мать была одна. Она сидела на тюфячке в углу и при свете небольшой керосиновой лампы щипала шерсть. Старушка сказала портному, что Бахрам вместе с Аршаком два часа назад поехал в село Мухаг на свадьбу к одному из своих друзей и, очевидно, там заночует.

Услыхав это, портной облегченно вздохнул и привалился к косяку двери: "Разумеется, свадьбы никакой нет. Ясно, они отправились выполнять просьбу Бондарчука. Но кто им передал ее? Откуда они узнали?.. — раздумывал Усуб. — Ведь с Аршаком мне не удалось толком поговорить! Несомненно одно: если бы они не знали о просьбе Бондарчука, они пришли бы ко мне в мастерскую. Значит, им все известно. Но знают ли они про конный конвой, только что прибывший из Лагодехи? — Им опять овладело беспокойство. — Может быть, заключенного увезут не под утро, как предполагает Бондарчук, а раньше? Тогда все рухнет".

Простившись со старой Айше, уста Усуб вернулся домой. Но до самого рассвета он не сомкнул глаз, ворочаясь с боку на бок.

В то время как портной Усуб, томясь беспокойством, ждал Бахрама и Аршака у себя в мастерской, друзья были уже далеко от города и пробивались во тьме звериными тропами по лесу, который не имел конца-края и покрывал склоны Кавказского хребта.

Бахрам шел впереди, припоминая дорогу, которой его несколько недель назад везли люди Мухаммеда. Хотя у него тогда и были завязаны глаза, но эту местность он хорошо знал с детства и поэтому легко ориентировался. По рассказам дровосеков ему было известно, что в последние дни Гачаг Мухаммед опять разбил лагерь в этом лесу.

Аршак шагал за Бахрамом следом, с берданкой в руках, все время держа палец на спусковом крючке и чутко прислушиваясь к малейшему шороху: в горах водились хищные звери.

В ночном лесу было мрачно и сыро. Все труднее стало продвигаться вперед. Порой тропинка совсем терялась в дремучих зарослях. Длинные ветви огромных карагачей, сплетаясь, образовывали непроходимую стену. Толстые стебли дикого Плюща, как крючки, хватали путников за ноги, за плечи, за голову. Из-под земли то здесь, то там вырастали каменные глыбы, поросшие густым мхом, которые могли послужить укрытием целому войску.

Зловещий вой волков и шакалов леденил кровь. Из кустов то и дело выпархивали ночные птицы и исчезали в непроглядной тьме.

Близилась полночь.

Бахрам и Аршак выбились из сил, но продолжали идти ее дальше в глубь гор.

Скоро небо начало как будто светлеть.

Аршак задрал голову и пробормотал:

— Странно, до утра, кажется, еще далеко. В чем же дело?

— Сейчас появится луна, — объяснил Бахрам. — Она на ущербе и поздно встает. Видишь, верх горы будто в вареве.

Вдруг где-то впереди заквакали лягушки. Запахло гнилью. Бахрам остановился и несколько раз жадно потянул носом воздух.

— Болото! — радостно воскликнул он. — Значит, мы верно идем! Сейчас будут камыши.

Бахрам не ошибся. Не прошли и ста шагов, как начались камышовые заросли. Лягушки встретили их дружным кваканьем. Аршак, с детства не переносивший эти звуки, заткнул пальцами уши. Затем нагнулся, поднял с земли камень и швырнул в болото. Лягушки тотчас замолчали. В лесу воцарилась таинственная тишина.

Немного передохнув, друзья двинулись по правой стороне болота, раздвигая руками хрустящие камыши. "Да, я не ошибся, — думал Бахрам. — Скоро выйдем на поляну".

Наконец из-за горы выплыла луна. На узенькую тропу, по которой двигались Бахрам и Аршак, легла узорчатая сетка, сотканная из лунного света, падающего сквозь густую листву деревьев. В камышовых зарослях по левую сторону, словно осколки разбитого зеркала, поблескивали лужицы стоячей воды.

По сырой земле идти стало легче, хотя к подошвам сапог прилипали тяжелые куски глины.

Тропинка взяла круто вправо, и болото осталось позади.

Неожиданно справа, в густом кустарнике что-то зашуршало. Бахрам и Аршак вздрогнули. Аршак быстро направил берданку на кусты. Бахрам, не спуская глаз с зарослей, отвел рукой ствол ружья вниз и приложил палец к губам, делая товарищу знак молчать.

Шорох прекратился. Но сейчас же совсем с другой стороны раздался окрик:

— Ни с места! Кто такие?