Старик Минасян хотел самолично проводить дочку и будущего зятя до Балакендского шоссе, но Дружин воспротивился.
— Не стоит беспокоиться, мы благополучно доберемся сами! — отговаривал он старика.
— Нет, нет, я непременно поеду с вами, дети мои! — упорствовал Минасян.
Видя, что упрямство старика может сорвать их планы, в спор вмешался Узун Гасан:
— Послушай-ка меня, почтеннейший Завен Арамович. Зачем тебе понапрасну беспокоиться? Положись на меня, ведь ты отлично знаешь Узуна Гасана. Не было случая, чтобы моих пассажиров кто-нибудь обидел. Вспомни, сколько раз я возил тебя на этом фаэтоне ночью. Разве тебе со мной было плохо?
Вмешательство Гасана-киши возымело действие.
Старик Минасян подошел к фаэтонщику и тихо сказал:
— Прошу тебя, Гасан-киши, будь осторожен в дороге. Не гони. Тише едешь — дальше будешь.
Узун Гасан поморщился.
— И ты меня еще учишь, Завен Арамович? Возить людей — моя пофессия. Верно русские говорят: ученого учить — только портить.
Старик Минасян отвел фаэтонщика в сторону и, стараясь, чтобы никто не видал, протянул ему несколько ассигнаций.
— С тобой мы после рассчитаемся, а это ты передашь молодым, когда будешь расставаться с ними в Цнори. Деньги всегда пригодятся в дороге. Жених попался больно гордый, не хочет ничего брать!..
Гасан-киши кивнул, сунул деньги в карман и, подойдя к фаэтону, взобрался на козлы.
— Ну, поехали, поехали! — заторопил он молодую пару.
Обступившие Сусанну женщины не хотели отпускать ее.
Девушка переходила из одних объятий в другие. Мать заливалась слезами, не переставая твердить, чтобы на обратном пути они непременно возвращались через Закаталы.
— Не обещаю, мамочка, — сказала Сусанна.
Наконец старик Минасян, с трудом оторвав дочь от женщин, подсадил ее в фаэтон.
— Трогай, Гасан-киши, трогай! С женщинами сладу нет! Счастливого пути!
Дружин обрадовался, что им удалось сравнительно легко избавиться от провожатого. Его присутствие явно помешало бы их планам.
Фаэтон тронулся. Последнее, что они услышали, был плачущий голос матери:
— Сусанна, доченька, ты слышишь? Когда будете возвращаться в Баку, постарайтесь заехать домой! Будем ждать!
Фаэтон свернул направо. Причитания женщин сделались чуть слышными.
Дружин шутливо сказал фаэтонщику:
— Выносим тебе благодарность, дорогой Гасан-киши! Ты вовремя подоспел и спас нас от гостеприимного Завена Арамовича. Если бы не ты, нам пришлось бы плохо!
— Пусть Сусанна-ханум простит меня, но я скажу откровенно: отец ее — человек упрямый. Если уж он скажет, что у курицы одна нога, ты ему не докажешь, что их две! Я его давно знаю, потому-то и вступился за вас!
Фаэтон выехал за черту города. Два фонаря на козлах, на которых сидел Гасан-киши, скупо освещали темную дорогу. Фаэтонщик побольше вывернул фитили. Копыта лошадей звонко постукивали по каменистой дороге. То и дело в пути попадались пересохшие русла речек. Фаэтон вперевалку пересекал их, наезжая на большие круглые камни. Лошади часто спотыкались. Гасан-киши не торопил их, дорога была трудная.
Скоро впереди показались неясные очертания развалившегося хлева. Громкий свист известил пассажиров о том, что Бахрам и Аршак уже ждут их.
— Раньше нас добрались, — удовлетворенно сказал Гасан-хиши. — Пока все идет хорошо.
Он слегка хлестнул лошадей кнутом, и те прибавили шагу.
На дороге выросли два силуэта — Бахрам и Аршак. Гасан-киши натянул поводья. Лошади стали.
Бахрам поднялся на подножку фаэтона.
— Никого еще нет, — сказал он, обращаясь к Дружину; достал из кармана часы, чиркнул спичкой, — полночь уже миновала.
— Да, пора бы уже… — бросил Дружин. — Ладно, заводи лошадей за хлев, будем ждать.
Поставив фаэтон за хлевом, Гасан-киши соскочил с козел и начал развязывать мешок с сеном, чтобы подкормить лошадей.
В этот момент на дороге послышался скрип подводы и голоса. Один из них, хорошо знакомый Дружину, принадлежал вознице той самой подводы, на которой было отправлено оружие.
"Что это? — подумал Дружин. — Неужели он с кем-то разговаривает? Очень неосторожно!"
Голоса зазвучали громче. Дружин и все остальные примолкли, прислушиваясь.
— Довез тебя сюда — и хватит! — различил Дружин знакомый голос. — Дальше не поеду. Лошади устали. Прямо здесь и заночую.
— Ну что тебе стоит! — Голос был громкий, настойчивый… — Ведь совсем немного осталось.
— Говорю тебе — не поеду! Не видишь, что ли — лошади совсем выбились из сил!
— Заладил свое: лошади, лошади! Ну что я буду делать один на дороге, в полночь?
— А я предупредил тебя, что в Закаталах мне надо быть рано утром. Зачем садился? Я из-за тебя калечить лошадей не стану. Пускай скотина, но и она — божья тварь. Или, ты думаешь, мои лошади из железа?
Намеренно громко разговаривая с каким-то случайно приставшим пассажиром, возница давал сигнал о своем прибытии тем, кто его должен был ждать у хлева. Оружие прибыло! Надо было срочно принимать какие-то меры. Подвода не должна долго стоять на дороге. Что же делать с неожиданным попутчиком?
Дружин шепотом сказал что-то Бахраму, и они, пригнувшись к земле, поспешили к подводе.
— Эй, Шамиль, заходи спереди! — крикнул Дружин.
— Сейчас! — отозвался Бахрам. — А ну, выворачивай карманы!
Возница, смекнув, в чем дело, принялся притворно вопить:
— Голубчики! Отпустите! Берите товар! Все берите, только отпустите с богом!
Видя, что возница, бросив подводу, пустился наутек, седок быстрее джейрана помчался следом за ним.
Возница свернул в кусты. Его попутчик, оставшись на дороге один, остановился, стараясь сообразить, куда исчез возница.
Аршак подбежал к нему.
— Стой! Не уйдешь! Выворачивай карманы, не то худо будет!
Человек повернул назад и во весь дух помчался по шоссе к городу. Аршак гнался за ним, однако так, чтобы не догнать. Наконец сделал вид, что не может больше бежать.
— Не уйдешь! Все равно не уйдешь! — крикнул он. — Лучше остановись, а то шкуру спущу!
Но бежавшего уже и след простыл.
Тем временем возница вылез из кустов и отвел подводу за хлев.
Через полчаса винтовки были надежно спрятаны в густых зарослях, метрах в трехстах от развалин хлева.
Узун Гасан посадил Дружина и Сусанну в фаэтон, и они двинулись к Цнори.
Возница же погнал подводу к чайхане, которая находилась неподалеку, у дороги.
Близился рассвет. Бахрам и Аршак поспешили в город.
Глава двадцать девятая
Через несколько дней, под вечер, на окраинных улицах Закатал появился ослик, груженный длинными вязанками хвороста. Обычно торговцы хворостом продавали свой товар всем, кому угодно, но этот почему-то изменил своему правилу и расхваливал хворост лишь на определенных улицах, перед определенными домами. Из дома выходил хозяин и, не торгуясь, приказывал погонщику заводить ослика во двор. Спустя два дня торговец опять начал продавать свой товар всем. Впрочем, надо сказать, что желающих находилось мало, так как в летние месяцы спрос на хворост невелик.
Как-то под вечер Бахрам постучал в ворота дома, хозяин которого на днях приобрел несколько вязанок хвороста.
Открыв калитку и увидев кузнеца, он приветливо сказал:
— Проходи, проходи. Рады гостю. Жена только что испекла вкусный чурек. На тех углях, что из нового хвороста. Недавно купили по дешевке.
Бахрам улыбнулся.
Они прошли в сад и сели на развалинах глинобитного забора. Хозяин дома сообщил Бахраму, что оружие, находившееся в вязанках хвороста, спрятано в надежном месте.
— Я слышал, твоим соседям тоже привезли хворост?
— Ты не ошибаешься, только они потом передумали и все уступили мне. Все вязанки у меня.
Убедившись, что оружие, которое они спрятали ночью в кустах старого хлева, доставлено в город и находится в надежных руках, Бахрам попрощался с хозяином дома и пошет к Лалезар-ханум. Он попросил ее написать Виктору Бондарчуку записку следующего содержания: "Для вас приготовлены свежие фрукты. Можете взять их в любой момент. Если задержитесь, не беда: они не испортятся".
