Бахрам и Аршак предупредили всех товарищей, что надо временно приостановить активную деятельность. В Баку было сообщено, чтобы товарищи повременили с присылкой новой партии оружия.
Люди в Закаталах ходили притихшие, испуганные.
Хорошо себя чувствовали лишь такие, как Гаджи Хейри. После того как его принудили оказать помощь семье покойного Кара Насира, он ходил как побитый. Дружные, согласованные действия рабочих напугали его. Забастовки грозили большими убытками, а Гаджи Хейри был очень жаден. После расстрела Демешко у него сразу поднялось настроение.
— Вот так надо расправляться с бунтарями! Вы видели? — то и дело спрашивал он рабочих. — Больше вы от меня поблажек не дождетесь! Пусть хоть один попробует не выйти на работу! Увидите, что я с ним сделаю! Аллах — свидетель моих слов!
— А что же ты сделаешь, Гаджи? — спросил его однажды Аршак. Он чувствовал, что угрозы хозяина прежде всего относятся к нему.
— Это не твоего ума дело! Что сделаю, то и сделаю!
— Нам тоже интересно знать!
Гаджи Хейри вспыхнул, как порох.
— Ты опять взялся за свое, выскочка? Забыл, видно, что произошло на том берегу Талачая?! Все еще нос задираешь?!
Аршак рассмеялся.
— Ах, Гаджи, ведь мы-то пока не убили своего хозяина! Что же ты нам угрожаешь смертной казнью?
Гаджи Хейри не дал ему договорить.
— Не спеши, Аршак! Клянусь аллахом, я дождусь того дня, когда ты и твой друг Бахрам будете валяться на земле точно так же, как тот солдат! Думаешь, власти слепые? Они все видят. Ждут только момента, чтобы поймать вас в капкан! Солдатам долго спускали, а потом поставили перед строем — и все!
— Говоришь, Гаджи, власти все видят? А что мы сделали такое, что нас надо наказывать? Ты оставил голодными детей Кара Насира. Мы сказали тебе, что не выйдем на работу, пока ты не поможешь им. Разве мы плохо поступили? В конце концов ты сам убедился, что поступаешь скверно. Тебе пришлось протянуть сиротам руку помощи. Что власти могут найти в этом предосудительного?!
Но Гаджи Хейри лишь махнул рукой и поспешил к выходу. Рабочие, посмеиваясь, внимательно прислушивались к этому разговору.
— Хорошо, что ты упомянул имя Кара Насира, — сказал один из них. — Иначе хозяин не отстал бы от тебя. Кара Насир — покойник, но Гаджи до сих пор побаивается его.
В разговор вмешался еще один рабочий:
— Погодите, еще не то будет! Я отрекусь от своего имени, если Гачаг Мухаммед не отомстит ему за Насира. Рано или поздно, но он рассчитается с ним!
Аршак, работавший у окна, заметил вдруг Бахрама; он шел мимо, поглядывая на окна.
После работы Аршак пришел к Бахраму в кузницу.
— На днях из Тифлиса к нам направили оружие! — сразу же ошеломил его Бахрам.
— Неужели тифлисские товарищи не знают, какая у нас тут обстановка? — удивился Аршак.
— Знают. В Тифлисе знают все не хуже нас. Но, очевидно, необходимо, чтобы мы выступили именно теперь. Обрати внимание, на этот раз оружие идет не из Баку, а из Тифлиса. Значит, Бакинский и Тифлисский комитеты действуют согласованно.
— Оружие доставит Дружин?
— Неизвестно. Прибывший из Тифлиса товарищ не знает этого. Завтра, в воскресенье, оружие будет здесь. Подвода подъедет к городу ночью. Мы должны встретить ее у двух больших чинар.
— Ты говоришь про чинары у развалившегося хлева?
— Да. Место неплохое. Завтра ложись пораньше, отдохни, а в полночь будь у хлева. Гасан-киши и я, скорей всего, там, в хлеву, и заночуем. Но надо сделать так, чтобы, кроме нас троих, никто ничего не знал! Ты ведь знаешь, у Тайтса чутье, как у собаки!..
Первым из кузницы ушел Аршак, немного погодя — Бахрам.
Дойдя до центра города, Бахрам взглянул на небо: с гор надвигались черные тучи.
"Как некстати! — подумал Бахрам. — Дождь нам здорово гложет помешать!.. А может, наоборот, к лучшему? Не увидит никто?"
Когда Бахрам вышел на церковную площадь, начало накрапывать. Люди спешили добраться до своих домов. Капли дождя забарабанили по листьям чинар, каши под ногами заблестели.
Бахрам ускорил шаги. Дождь все усиливался. В сердце Бахрама росло беспокойство.
"Непохоже, чтобы дождь перестал к утру, — думал он. — Если завтра весь день будет лить, телега с оружием не проедет. Горные потоки размоют дорогу…"
В ненастную погоду тоскливо сидеть дома. Бахрам, поужинав похлебкой, которую подала ему мать, решил пойти б чайхану.
В чайхане было многолюдно. Дождь загнал сюда даже тех, кто не был большим любителем чая.
Чайхана — единственное место, где жители квартала могут развлечься в ненастье зимой и летом. Впрочем, развлечения здесь своеобразные. Старики собираются сюда, чтобы поговорить, молодые — посмеяться, почесать языки. Чего здесь только не услышишь! Разговор начинается от времен шаха Аббаса, затем постепенно переходит к сегодняшнему дню, и тогда собеседники принимаются перемывать кости уряднику Алибеку и… мало ли еще кому! А стаканы тем временем опорожняются и вновь наполняются чаем. Пока один самовар опустошается, другой — закипает. Ни на секунду не затихает звон стаканов. Много курят — кто цигарку, кто чубук. От дыма не видно лиц.
Войдя в чайхану, Бахрам с трудом разыскал свободное место. Сел. Сегодня он пришел сюда не для того, чтобы поболтать со стариками или пошутить с парнями. Он хотел увидеть фаэтонщика Узуна Гасана.
Чайханщик поставил перед ним стакан чая. Бахрам огляделся. Гасана-киши в чайхане не было.
За столиком у входа пожилой мужчина рассказывал что-то очень интересное. Сидевшие рядом с ним, затаив дыхание, слушали. Розовая лысина рассказчика блестела от пота, привлекая внимание каждого, кто входил в чайхану. По манере говорить было видно, что рассказчик — мастер приврать. Чайхана то и дело оглашалась взрывами смеха.
Однако Бахраму не пришлось послушать рассказ — в чайхану вошел Узун Гасан и подсел к нему.
Чайханщик поставил и перед ним стакан чая.
— Почему тебя сегодня не было видно в городе, Гасанкиши? — спросил Бахрам. — Ездил куда-нибудь далеко?
— Ты не ошибся, я был в Евлахе, — ответил фаэтонщик, громко прихлебывая чай. — Только час назад вернулся. Хорошо, дождь застал уже у города. Захвати он меня в дороге, не переправиться бы через броды. Удачно, что я тебя здесь увидел…
— Что-нибудь случилось?
Гасан-киши не спеша допил чай и, подождав, пока чайханщик принесет новый стакан, заговорил, понизив голос:
— Ничего особенного не случилось. Хочу только сказать, что человек, которого я привез из Евлаха, вроде знаком мне. Где-то я видел его. С ним женщина, тоже вроде лицо знакомое.
— Они приехали из Баку?
Гасан-киши пожал плечами.
— Не знаю… Я возвращался из Евлаха порожний. Вдруг вижу: у обочины сидит под деревом парочка, одеты как положено, вроде муж с женой… Мужчина остановил меня…
— К кому они приехали?
— Остановились у Минасяна, торговца мануфактурой…
— Ты говоришь, мужчина показался тебе знакомым? А не обознался ты? Мало ли на свете похожих людей!..
— Нет… Этого я где-то видел. Я все думаю: чего это они не взяли извозчика на станции, на дороге стали ждать…
— Они спрашивали тебя о чем-нибудь?
— Про подполковника Добровольского спрашивали. Как, мол, это его убили…
Бахрам задумался.
— А знаешь, — сказал он наконец, — одна из дочерей Минасяна училась в Баку. Видел ты ее когда-нибудь?
Фаэтонщик покачал головой.
— Как же я мог видеть ее? Ведь, говорят, она с детства воспитывалась в Баку, у дяди. Может, соскучилась по отцу и вместе с мужем решила навестить старика… Да, лицом она, пожалуй, походит на Минасяна. Но у мужчины-то лицо вроде знакомое…
— Может, он здешний?
— Нет, он не из Закатал! Это русский.
— Русский?
— Ну да!
Бахрам умолк, уставясь в запотелое окно чайханы. Дождь хлестал по стеклу. Лицо у Бахрама сделалось озабоченным. Он обернулся к Гасану-киши.
— Если к утру не перестанет, плохо дело. Не думаю, чтобы в такой ливень можно было переправиться через броды.
