"Кажется, я неплохо придумал. Пусть вернется в крепость и расскажет, почему я так часто отпрашиваюсь в город. Слава бабника будет мне только на руку".

Вскоре они остановились у ворот рядом с мечетью.

— Вот в этом доме, — объяснил Виктор. — Как войдешь, справа окно, она часто перед ним стоит и смотрит во двор. Ты ей знаком дай понять, что хотел бы полюбезничать. Только будь осторожен. Мужья здешние страшно ревнивы. А мне в казарму пора, прощай.

— Я, пожалуй, провожу тебя, — предложил солдат.

Виктор улыбнулся.

— Что ж, спасибо.

Солдат проводил его до самой казармы, где они и распрощались.

На следующий день под вечер Григорий Романов пришел на церковную площадь и разыскал под чинарами фаэтон Узуна Гасана. Фаэтонщик дремал на сиденье.

— Свезешь меня к базару? — спросил Григорий.

— Пожалуйста, садись.

Солдат поднялся в фаэтон. Узун Гасан щелкнул кнутом, прикрикнул на лошадей, и они тронулись.

Григорий сунул руку под тюфячок и нащупал пачку листовок. Он вытащил их и, разделив на две части, спрятал за голенища сапог.

У базара фаэтон остановился. Григорий расплатился с фаэтонщиком и направился к овощной лавке, у которой были свалены корзины. Фельдфебеля не было.

Григорий сел под деревом, рядом с корзинами, делая вид, будто перематывает портянки. Спрятать листовки на дно корзин под листья чинар было делом одной минуты. Григорий опять надел сапоги и как ни в чем не бывало пошел прочь.

В этот день в городе произошел забавный казус.

Солдат из шестой роты, с которым Виктор познакомился накануне, вошел во двор у мечети и, увидев в окне полную женщину, начал подавать ей знаки, показывая этим, что не прочь поухаживать за ней. Женщина отошла от окна, из чего солдат заключил, что сейчас она спустится во двор. Потом женщина снова появилась в окне. Солдат улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй. Но не успел он отнять руку от губ, как дверь дома распахнулась и из нее выбежал мужчина в одеянии муллы. Лицо у него было искажено гневом. Солдат, ничего не замечая, продолжал подавать женщине знаки. Мулла подскочил к нему сзади и ударил кулаком по голове. Солдат обернулся и дал священнослужителю сдачи, да так, что тот рухнул на землю. Солдат, думая, что убил человека, испугался и бросился со всех ног на улицу. Вслед ему понеслось:

— Солдат убил муллу!

Вскоре городовым удалось задержать неудачливого ухажера. Солдата доставили в крепость. Подполковник Добровольский распорядился посадить сто в карцер на десять суток, дабы он не пытался впредь совращать жен мусульманских священнослужителей.

В тот же день было еще одно происшествие.

В крепости солдаты, работающие на кухне, опорожняя корзины с овощами, обнаружили на дне их листовки. Некоторые, сообразив, что открытое чтение листовок чревато бедой, поспешили спрятать их в карманы, другие же начали читать вслух.

Листовки призывали солдат к революционной борьбе, в них говорилось, что бакинские рабочие поддержат их в этом деле.

Листовки пошли по рукам. Никто и не поинтересовался, каким образом они попали в крепость. Через полчаса кто-то из солдат во дворе крикнул, что о листовках стало известно Добровольскому. Солдаты качали прятать их по карманам. Некоторые же побросали крамольную литературу на землю.

Во двор выбежал поручик Варламов со своими людьми и приказал очистить двор от листовок.

Солдаты караульного отряда подбирали разлетевшиеся по двору листовки и складывали их к ногам поручика Варламова. Капитан Гассэ приказал обыскать солдат. Тогда те, кто утаил листовки, начали бросать их на землю. Но от зорких глаз поручика Варламова ничто не ускользало. Он приказывал солдатам, у которых были листовки, выстраиваться справа от него.

Через несколько минут рядом с ним стояло человек тридцать.

Во двор вышел подполковник Добровольский и направился к тому месту, где стоял поручик Варламов. Тот хотел пойти навстречу командиру батальона, однако побоялся двинуться с места, так как ветер мог разнести по двору листовки, на которые он наступил ногой.

Варламов доложил Добровольскому о случившемся.

Подполковник нагнулся, поднял одну из листовок, прочел и опять швырнул на землю. У него было такое лицо, словно он прикоснулся к змее. Он тихо сказал что-то Варламову. Тот достал из кармана спички и поджег несколько листовок. Бумага вспыхнула, и скоро на земле осталась лишь горстка пепла.

— Вот эти скоты, господин подполковник, — сказал Варламов, указывая на солдат, стоящих справа от него, — не только читали листовки, но и решили сохранить их себе на память.

Воцарилась тишина.

— Поручик Варламов! — громко сказал Добровольский. — Эти солдаты будут стоять здесь до тех пор, пока я не передам вам свое распоряжение. Остальные могут быть свободны. Проследите за выполнением моего приказа.

Добровольский ушел к себе.

Поручик Варламов велел солдатам караульной роты окружить провинившихся, а остальным приказал разойтись.

Все гадали, какое наказание ожидает солдат. Сам поручик Варламов не знал этого. Он ждал приказа Добровольского. Но приказа не было. Впрочем, скоро поручик догадался, каким образом подполковник Добровольский решил наказать виновных.

Прошло два часа — от подполковника не поступило никаких указаний. Стемнело.

Кое-кто из солдат начал роптать:

— Долго мы здесь будем стоять? Наказывайте нас как угодно, только поскорее, ведь мы же не деревья, ноги не держат!

Некоторые, не вытерпев, опустились на корточки. От Добровольского, который наблюдал за всем этим из своего окна, тотчас пришло распоряжение не позволять солдатам садиться. Солдаты караульной роты, угрожая винтовками, заставили солдат подняться.

Теперь все поняли замысел командира батальона: солдаты должны стоять. Это было формой наказания.

Ночью пошел дождь. Каждые десять минут караульные вокруг наказанных сменялись.

Утром, когда ливень прекратился, Добровольский вышел во двор. Его встретили ненавидящие взгляды солдат, измученных бессонницей, насквозь промокших, посиневших, осунувшихся…

— Поручик Варламов! — позвал Добровольский. — Этих солдат сейчас же отправить на учение! Не давайте им отдыхать до самого вечера! Надеюсь, они теперь будут умнее. — Взяв поручика под руку, он отвел его в сторону и тихо спросил: — Вы выяснили, откуда взялись листовки!

— Так точно, господин подполковник! Листовки лежали в корзинах для овощей. Их принесли из города. Я допросил фельдфебеля и тех солдат, которые несли корзины. Они клянутся, что ничего не знают. Фельдфебель высказал предположение, что листовки кто-то подсунул в корзины уже здесь, в крепости. Вы верите этому?

— Не верю, поручик. Убежден, что листовки подложены в корзины раньше. Очень важно знать, замешаны ли в этом деле солдаты, которые несли овощи из города?

— Должен сообщить, господин подполковник: фельдфебель говорит, что подозревает двоих из тех, что несли овощи.

— Мне кажется, фельдфебелю можно верить. Как вы думаете, поручик?

— Так же, как и вы, господин подполковник!

— Действуйте.

На следующий день по батальону пронесся слух, что двоих солдат, которые несли корзины с овощами из города, предают военно-полевому суду, что их заковали в цепи и бросили в карцер, что в знак протеста они объявили голодовку.

Солдаты начали волноваться.

Демешко опять принялся подговаривать товарищей прибегнуть к террору.

— Дальше в лес — больше дров! — убеждал он солдат. — Надо было давно расправиться с этим извергом! Добровольский — палач! Во всем виноваты мы сами! Болтаем, а надо действовать! Поймите же: наши товарищи страдают!

— Верно, Степан, страдают, — ответил Виктор. — И сердца наших солдат переполняет чувство гнева. Григорий все это учитывает. Он организовал пропаганду, сумел переправить листовки б крепость. Пойми — готовится восстание! Гром уже загремел, скоро сверкнет и молния.