Витор был дома. Увидев мать и Франсуа, он сделал движение навстречу к ним, но Летисия в ужасе попятилась:

— Не дотрагивайся до меня! Меня от тебя тошнит!

— Что случилось, мама? — принял удивленный вид Витор. — Что с тобой?

— Ты циник, — брезгливо отстраняясь от него, проговорила Летисия. — Да, циник… или вконец больной человек. Ты все это время ломал комедию, вел себя как ягненок, ласкался ко мне, а сам тем временем затеял против меня расследование. Ты сумасшедший!

С лица Витора будто мгновенно сошла маска. Оно сделалось холодным. Глаза его сузились от бешенства.

— Я? — ледяным тоном переспросил он. — Нет, это ты у нас сумасшедшая! Ты убила отца и жила так, словно ничего не произошло! Да, я притворялся! Этому я научился у тебя! И я был готов притворяться до того момента, когда бы упрятал, наконец, тебя за решетку! А-а, вот и твой любовник явился, — заорал Витор, указывая на действительно входящего в дом Рамиру, — это от него у тебя шрам, который ты мне показывала, а не от моего отца! Вы и тогда уже были любовниками! И он тебе, как гулящей женщине, и оставил на теле свою метку!

Одним ударом Рамиру сбил Витора с ног. Франсуа схватил Рамиру за руку, а Летисия бросилась к сыну. Но Витор ее оттолкнул.

— Это Рамиру звонил тебе в тот день, когда ты убила отца! Вы вместе с ним обо всем и договорились! Ты — подлый сообщник убийцы!

Рамиру растерянно обернулся к Летисии:

— О чем он говорит, Летисия?

— Я говорю об убийстве моего отца, — завопил Витор, — и не притворяйся, будто ничего не знаешь! Ты ее на это и подбил, не так ли? Ну и как вы потом жили? Посмеивались, да? Это вас возбуждало?

— Замолчи, сосунок, — вне себя от бешенства заорал Рамиру.

— Ну, заставь меня заткнуться! — истерически взвизгнул Витор. — Бей меня! До крови! Моей матери нравится кровь!

Вырвав свою руку из рук Франсуа, Рамиру ударил Витора по лицу.

Летисия бросилась на Рамиру как тигрица, защищающая своих детенышей.

— Не смей его бить! Он — мальчик. А ты — взрослый мужчина!

— Ну давай, давай, — крикнул ей Рамиру, — защищай свое маленькое чудовище! Своего выродка!

— Ты на своих детей посмотри! — прокричала в ответ Летисия. — Твой Кассиану, кроме кулака, ничего больше не признает! А Асусена, эта тихоня! Она притворщица!

— Я не позволю тебе так говорить о моих детях, — разъярился вконец Рамиру.

— А я не позволю бить моего сына! Вон отсюда! Когда Рамиру ушел, хлопнув дверью, Витор расхохотался как сумасшедший:

— Ну, мама, скажи мне спасибо, что я тебя подтолкнул к этому! Ведь ты и сама подумывала о том, как бы выкинуть его на улицу! Тебе надоела эта рыбная вонь в постели, не так ли?!

Неизвестно, как бы долго еще Оливия находилась в заблуждении относительно Витора, если бы не Дави.

Однажды Дави позвонил ей и тоном, не терпящим возражений, заявил, что будет ждать Оливию через десять минут возле своего дома в машине. Что-то было в его тоне такое, что Оливия не стала отнекиваться, а сказала, что сейчас выйдет.

В машине Дави не стал ей ничего объяснять. Он гнал свой автомобиль по направлению к парку Франшику. Заинтригованная его поведением, Оливия тоже молчала.

Они вышли возле парка. Дави повел Оливию к небольшой эстраде, на которой по вечерам выступали певцы и фокусники. Они протолкнулись сквозь танцующие пары к самой эстраде — и тут Оливия поняла, зачем Дави привез ее сюда.

На эстраде стоял Витор и, глядя на улыбающуюся ему внизу Асусену, говорил в микрофон:

— Музыка, которую вы только что слышали, посвящалась одной девушке, которую я люблю больше всех на свете. Ее зовут Асусена…

Оливии показалось, что все вокруг нее — люди, деревья, растения — закружилось, как будто она стояла внутри бешено вращавшейся воронки. Она бы упала, если бы Дави не поддержал ее. Еще у нее было чувство, будто на ее глазах умер любимый человек, и не просто умер, но стал разлагаться, утрачивая не только маски, которые носил при жизни, но и плоть, жилы, кости…

— Я не хотел тебя расстраивать, Оливия, — сочувственно произнес Дави, — но ты должна была своими глазами увидеть, что это за человек.

Оливия кивнула и, сделав Дави знак, чтобы он оставался на месте, протиснулась к Витору и Асусене. Она ожидала увидеть на его лице смущение, замешательство, стыд, но Витор остался невозмутим.

— Как дела, доктор? — спокойно спросил он. — Извини, нам пора. Асусена, мы уходим.

— Нет, так просто ты не уйдешь, Витор, — проговорила Оливия. — Если в тебе есть хоть капля мужества, объясни мне…

— Витор, ты должен ей все объяснить, — поддержала Оливию Асусена.

Витор ухмыльнулся.

— А что объяснять? — сказал он. — Оливия не так глупа, как кажется. Извини, Оливия, нам с моей невестой пора уходить. А ты останься, выпей чего-нибудь, а то ты несколько бледна…

Вернувшись к Дави, Оливия тихо произнесла:

— Спасибо тебе. Я должна была это все увидеть сама. Ты прав.

Лицо Дави страдальчески исказилось:

— Мне жаль, что так вышло, Оливия. Но я тебя предупреждал, что этот человек подлец и обманшик. Он не достоин тебя… Я бы все на свете отдал, чтобы ты не страдала… Ты в порядке?

Оливия прикрыла глаза в знак согласия.

— Иногда мне кажется, он просто ненормальный, психически больной человек, — продолжал Дави. — И мне было страшно за тебя. Поверь, я хочу только одного — чтобы ты была счастлива. Посмотри мне в глаза — ты не испытываешь ко мне ненависти?

Оливия молча прислонилась к его плечу.

— Увезти тебя отсюда? — спросил Дави.

— Пожалуй, я что-нибудь бы выпила, — проговорила Оливия.

Начиная свою игру против деда, Витор никак не предполагал того, что Дави захочет вести в этой игре какую-то самостоятельную партию, и уж конечно не думал о том, что Дави способен продать его. Он считал Дави неспособным на это, но не потому, что тот в последнюю минуту мог устыдиться того, что они делают, а потому, что считал своего друга полным ничтожеством, рабом, неспособным восстать против своего господина. В этом мнении его укрепило добровольное отступничество Дави от Оливии в его, Витора, пользу. После этого Витор считал, что из Дави можно вить веревки. Но наступил день, когда он почувствовал, что здорово просчитался.

Все началось с того, что он потребовал у Дави сорок девять акций — те, которые они скупили у мелких предпринимателей по дешевке на средства фирмы. Дави вдруг объявил Витору, что акций у него нет.

— Ты что, шутишь? — насторожился Витор.

Дави, ухмыляясь, возразил, что он не шутит. Не мог же он держать акции здесь, у себя в квартире. А вдруг пожар? Или наводнение? Нет, акции находятся в сейфе, в банковском подвале. Скоро банк откроют, тогда Дави и привезет акции.

— Ты что мне лапшу на уши вешаешь? — не поверил Витор. — Я знаю, акции где-то здесь… Ты что, решил их прикарманить?

Дави снова ухмыльнулся. Теперь в его усмешке отчетливо чувствовалась издевка.

— Ты пошел против меня? — взвился Витор. — "Ты что, шкура! Я убью тебя!

Дави зевнул и с видимой скукой на лице ответил, что он узнает прежнего Витора.

Витор бросился переворачивать все в квартире. Дави несколько секунд наблюдал за ним, а потом сделал движение к двери.

Витор подскочил к нему:

— Где ты их спрятал, козел?!

Дави перехватил занесенный над ним кулак.

— Ну, я иду в банк… А ты можешь искать акции, где хочешь. Здесь их нет, но если не веришь — давай, ищи!

И тогда Витор понял, что Дави оказался не так прост, как ему казалось…

Если Бонфинь, который всегда в глубине души не доверял Витору Веласкесу, воспринял известие о разрыве с его дочерью с удовлетворением, то донна Изабел не переставала сокрушаться.

Как можно было позволить лучшему жениху Форталезы выскользнуть из их рук! Он сумасшедший? Тем лучше! Что может быть прекраснее такой пары — врач и его потенциальный пациент! Это идеальный союз. И к тому же психические заболевания теперь лечат, медицина располагает для этого всеми средствами…