После школы Далила объехала три магазинчика, на которые ей указал Дави, и всюду договорилась о том, что там примут пробные партии ожерелий. Согласны были принять и кружева. Далилу порадовал успех ее переговоров. Общаясь с людьми, она чувствовала себя в своей стихии, она умела ладить с людьми, умела и постоять за свои интересы.

И хотя Кассиану не нравилась ее новая деятельность, Далила чувствовала: она создана именно для нее, а значит, Кассиану, который ее любит, рано или поздно придется с этим смириться.

Далила от всего сердца любила своего жениха. Она знала, что в самом главном, в самом важном может на него положиться, и поэтому не сомневалась: Кассиану добросовестно вникнет в любую проблему и примет справедливое и доброе для них обоих решение. Что, однако, не мешало им частенько ссориться, а потом, разумеется, мириться.

Гораздо больше недовольства Кассиану Далилу волновала ее подружка Асусена. После того как Витор так бесстыдно приставал к Далиле у себя в кабинете, она окончательно поняла, что ее подруга попала в беду. Далила очень надеялась на Франшику. Живой, обаятельный и к тому же так безоглядно влюбившийся в Асусену, он не мог не заслужить ответного внимания. Пусть поначалу Асусена посматривает на него просто из кокетства, но потом-то должна же она прозреть! Должна понять, кто каков и чего заслуживает! Далила и в магазины отправилась только потому, что увидела у дверей школы Франшику, который дожидался Асусену.

Вернувшись в деревню, Далила побежала к донне Серене рассказать о результатах своей поездки, а заодно узнать у Асусены, не пошло ли у них на лад дело с Франшику.

Увидев блаженное лицо подружки, Далила обрадовалась.

— Ну как? — спросила она. — Может, Франшику уже поцеловал тебя?

— Вы с матерью только и знаете: Франшику да Франшику! Сколько раз повторять, что я его знать не хочу! — резко оборвала Далилу Асусена. — Витор — вот единственный мужчина, которого я люблю и с которым я счастлива!

— Но ему же нельзя ни в чем доверять! — воскликнула Далила. — Он уже столько раз обманывал тебя! И вспомни, как ты из-за него болела! В каком была отчаянии! — Далиле очень хотелось как следует встряхнуть глупышку Асусену, чтобы дурь, напавшая на нее, соскочила.

— Если и отчаивалась, то только по собственному невежеству, из-за глупых предрассудков, — спокойно ответила Асусена. — Витор же ни к чему меня не принуждал. Я пошла с ним, потому что мне так хотелось, и было это не один раз, и мне было с ним очень хорошо!

Асусена будто поучала ее свысока, и Далила просто слышать этого не могла. Ей казалось, что Асусену подменили, околдовали — лепит себе чужие слова, а сама и глаза, и голову потеряла!

— Тоже мне, нашла себе пару! Да он — дрянь и больше ничего! — рассвирепела Далила.

— Не смей так говорить! — рассердилась и Асусена. — Что ты имеешь против Витора? Что? Скажи! Мне-то кажется, что ты хочешь разлучить нас из какой-то зависти, каприза, прихоти. Ты всегда была умненькой и хитренькой, Далила, а я — глупышкой. Ты верховодила, а я подчинялась. А теперь вдруг все переменилось, и тебе не нравится, что я чувствую себя взрослее, чем ты. Что ты и понятия не имеешь о том, что я испытала. Ведь женщина от этого становится более зрелой не только телом, но и разумом!

«Ну и дуреха! Что она такое городит?!» — возмущалась про себя Далила.

— Да ты как была, так и осталась безмозглой девчонкой! Тоже мне! Нашла в чем тебе завидовать! Если я и живу по правилам, то не потому, что они мне кем-то навязаны, а потому, что они — мои, они у меня и в голове, и в сердце. И до свадьбы я постараюсь дожить в том виде, в каком появилась на свет. И касается это только меня и Кассиану.

Как после этого Далила могла не рассказать Асусене о том, что произошло у нее с Витором в кабинете? Это был ее единственный реальный довод. Единственный способ образумить окончательно задуренную Асусену.

— Ну поверь ты мне! — умоляла она подругу. — Теперь ты видишь, что он подлец! Понимаешь? Подлец! И если ты с ним останешься, то тебе придется еще много-много страдать, пока ты наконец не прозреешь и не увидишь, какой он отъявленный мерзавец!

И что же Далила услышала в ответ? Казалось бы, что можно возразить против вопиющего факта: возлюбленный Асусены пытался силком поцеловать Далилу у себя в кабинете!

— Кассиану прав, ты кажешься легкомысленной и доступной, — начала вещать Асусена, но, увидев округлившиеся глаза и приоткрытый рот Далилы, спохватилась и добавила: — Нет, конечно, ты не такая, но такой ты кажешься. Витору это не понравилось, и он решил тебя проучить…

— Если ты и тут оправдала Витора, то, значит, не заслуживаешь моей дружбы и нам, подруга, больше не о чем разговаривать! — с этими словами Далила в бессильном возмущении хлопнула дверью.

Пробегая мимо удивленной донны Серены, она бросила на ходу:

— Мне иногда кажется, донна Серена, что ваша дочь окончательно сошла с ума!

Увидев, как его бедовая дочка вихрем ворвалась в дом с горящими щеками и слезами на глазах Самюэль задумчиво сказал:

— А не намылить ли мне шею Кассиану?

— Нет, папочка! Сегодня я поссорилась с Асусеной! И теперь не знаю, помиримся ли мы вообще когда-нибудь. Будь я виновата, то попросила бы у нее прощения. Но виновата она и не станет передо мной извиняться.

— А ты не чинись, доченька, сделай шаг первая, — посоветовал умудренный жизненным опытом Самюэль. — Вы ведь как сестры, и в будущем вам жить одной семьей. Всегда лучше получить рану, чем ранить самому…

Далила кивнула, она готова была сделать хоть сто шагов. На Асусену она не сердилась, она злилась на себя, что никак не может пробить глухую стену, в которую замуровали ее подругу. Вздохнув, она заторопилась к Кассиану. Рыбаки завтра уходили в море.

Рыбаки уходили в море, и Серена впервые не пошла на причал. С сыном она простилась дома. Простилась накануне и с Самюэлем. Но у нее больше не было мужа, который хотел бы помнить в море ее улыбку, которому был бы нужен ее прощальный поцелуй. Прощание — ведь не только печаль, это и радость тоже. Потому что, прощаясь, люди ждут возвращения, встречи…

И Серена принялась горячо молиться, прося, чтобы рыбаки вернулись на берег живыми и невредимыми:

— Не оставь наших рыбаков, святой Франциск, отведи от них сильные ветры и штормы! Дай им побольше рыбы! Присмотри за сыном моим, Кассиану. И за Рамиру тоже. Боюсь, что, кроме меня, некому за него помолиться.

На этот раз Рамиру оставил им рацию. Поэтому для экстренного случая у берега была связь с морем. Но ни одна из рыбацких жен не позволила бы себе тревожить мужа в море. Трудная работа рыбаков была для них священной.

Летисия осталась одна. Прощание далось ей трудно. Кровоточил еще разрыв с детьми, с домом. Летисия не была готова к новой разлуке. Она все хотела как-то оттянуть ее, как-то миновать, хотя в то же время понимала: разлука неизбежна, ни о чем просить Рамиру она не имеет права.

Рамиру смотрел на нее с состраданием. Он понимал ее душевное смятение и при этом знал: не ему избавлять Летисию от ее страхов и боли. Жизнь должна идти своим чередом. Каким бы ни было душевное смятение человека, оно не может изменить ход жизни. И каждый должен смириться с тем, что идет жизнь, и каждый должен научиться справляться с самим собой…

Рамиру был занят домашними хлопотами и заботами, стараясь, по возможности, обустроить житье-бытье Летисии без него. У нее не должно было быть недостатка в припасах, и он закупил рис, фасоль, сахар, мыло, накупил овощей и фруктов, оставил ей и денег.

— Не стесняйся, покупай все, что найдешь нужным, — говорил он, стараясь домашними хлопотами занять Летисию. — Когда человек несет каждодневную тяготу дел, она ему в помощь, он чувствует себя устойчивее, ему некогда думать о постороннем, душа его меньше тратится на ненужные переживания.

Летисия, видя его заботы, благодарно кивала. Она понимала, что должна отпустить Рамиру в море с миром в душе. Что он должен быть за нее спокоен, и она твердила и себе, и ему: