Бом Кливер прожил слишком долгую жизнь, чтобы радость была для него только радостью, а печаль только печалью, они всегда смешивались вместе, выводя за собой длинную череду воспоминаний.

Глядя, как Мануэла суетится вокруг Питанги, он вспомнил победу другой морской королевы, которая была одержана много лет назад…

Мануэле страстно хотелось, чтобы дочка ее взаправду царила на морском празднике. Она даже взяла из банка деньги, чтобы купить самой лучшей материи на платье, любой, какая понравится, и кружев, и лент и пуговиц…

— Вот тебе и случай, чтобы открыть Питанге правду, — предложил озабоченной Мануэле Бом Кливер.

— Никогда! — твердо заявила Мануэла. — Зачем ей эта правда? К чему?

Бом Кливер думал по-другому: правда, она всегда и всем на пользу, к тому же могла послужить предостережением… Но с дочкой он спорить не стал. Жизнь обошлась сурово с его дочкой, и он жалел ее, надеясь хоть на какой-то просвет и для Мануэлы… Он не считал ее историю законченной. А вот история Франшику приближалась к концу, и к концу счастливому, благополучному. Бом Кливеру казалось, что с него теперь сняли давний грех, который он когда-то по неразумию совершил в юности. А почему бы тогда и всем остальным историям не повернуться к лучшему?..

Если Мануэла не спала ночей, сидя за шитьем платья для своей Питанги, то Франшику днями и ночами пропадал в своем парке, торопясь все закончить к празднику.

Франшику летал как на крыльях и все представлял, как встретится со своей сестрой. Она должна была быть тоненькой, изящной девочкой, очень воспитанной, даже немного жеманной. Настоящей маленькой леди.

Франшику описал Питайте именно такую девочку и попросил ее внимательно следить, не появится ли она однажды в какой-нибудь из молодежных компаний.

— Зовут эту чудо-девочку Ана Каролина, и лет ей пятнадцать или шестнадцать…

— И не стыдно тебе, Франшику? — укорила его Питанга. — С каких это пор ты стал интересоваться такой мелюзгой?

— Это совсем не то, что ты думаешь, Питанга, — таинственно отвечал Франшику. — Эта девочка очень дорога и мне, и моей маме.

Добрая Питанга всегда была готова оказать услугу. Она пообещала смотреть во все глаза. И еще подумала, что хорошо бы расспросить об Ане Каролине Пессоа, вот уж кто знает всех в округе.

Франшику позвонил своей маме в Рио и пригласил ее на предстоящий праздник.

— Ты ведь приедешь на открытие моего аквапарка, мамочка? — спросил он.

— Да, конечно. Не сомневайся! А что нового? — осторожно спросила Мария Соледад, и Франшику сразу понял, что это вопрос об Ане Каролине.

— Пока ничего, мамочка! Но я очень надеюсь на наш праздник, — отвечал Франшику. — На него же соберется вся молодежь Форталезы. И если она в Форталезе, то обязательно придет на праздник. Интуиция меня еще никогда не обманывала. Вот увидишь, Ана Каролина непременно появится! А раз ты приедешь на праздник, то мы можем быть уверенными, что нас ждет счастливая встреча!

— Похоже, Эстела, что наш сюрприз — коту под хвост, — говорил Гаспар, входя в дом. — Никто нас не встречает. И вообще дом как будто вымер.

Гаспар с Эстелой вернулись из свадебного путешествия. Вернулись раньше, чем собирались. Но вместо радостных возгласов дом встретил их мертвой тишиной.

Первой появилась Нейде с причитаниями и восклицаниями, следом Плиниу, а потом уже вылетела Аманда и бросилась деду на шею.

— Дедуля! Глазам своим не верю! Как же мы давно не виделись! — торопливо говорила она. — Здравствуй, Эстела! Мы очень без вас соскучились.

— Господи! А ты-то как изменилась с тех пор, как тебе исполнилось восемнадцать! — радостно говорил Гаспар, любуясь внучкой.

— Мы всем привезли подарки, — сообщила с улыбкой Эстела, — но твой дед такой нетерпеливый и все оставил в аэропорту, чтобы Плиниу потом привез. Ему не терпелось вас всех увидеть.

— Рассказывай, Аманда, рассказывай, как вы тут живете! — торопил Гаспар.

— Понимаешь, дедушка, маму положили в больницу, — осторожно начала Аманда.

— Что с ней? Несчастный случай! Говори мне все как есть, — тут же вскрикнул Гаспар, и на лице Эстелы отразилось истинное волнение.

Она успела оценить умную, тактичную дочь Гаспара и испытывала к ней самое сердечное расположение.

— Нет-нет, наверное, это скорее следствие простуды, но ее уже скоро выпишут, так что вы не волнуйтесь.

— Где же она могла так простудиться? У вас что, были тропические ливни? — недоумевал Гаспар. — Или какие-то немыслимые бури? А ну, рассказывай! — и он притянул к себе Аманду, догадываясь, что ему предстоит услышать немало необыкновенного.

— С тех пор как вы уехали в свадебное путешествие, мама не живет дома, — со вздохом сказала Аманда.

— Как это? — не понял Гаспар.

— Да так, дедушка. Она поселилась в жалкой хижине с одним рыбаком, с Рамиру Соаресом, и там подхватила воспаление легких.

Аманда выпалила все новости и уставилась на деда, даже не в силах себе представить, что он на это скажет.

— Так вот в чем дело, — спокойно и задумчиво протянул Гаспар. — Значит, Летисия и Рамиру снова вместе… Это многое объясняет. Что ж, Эстела, поехали к Летисии в больницу. Ты с нами, Аманда? Или приедешь попозже?

— Попозже, — ответила Аманда. Господи! Как же все стало хорошо с приездом деда! Все разом встало на свои места!

Гаспар лучился энергией и счастьем. Поглядев на них с Эстелой, сразу можно было сказать — эти двое обрели друг друга, они понимали один другого с полувзгляда и полуслова, и хотя прожили вместе меньше месяца, но казалось, что у них за плечами долгая совместная жизнь.

Когда они вошли в палату к Летисии, она порадовалась за них. Сама она чувствовала себя виноватой перед отцом и хотела оправдаться. Им предстоял долгий нелегкий разговор, и Эстела тут же поняла, как хочется остаться отцу и дочери наедине. Поцеловав Летисию, она пошла разыскивать Оливию, чтобы узнать реальную картину состояния больной.

— Вы вернулись из-за меня, папа? — огорченно спросила Летисия, но ее огорчение было куда меньше радости видеть возле себя любимого отца и чувствовать себя любимой дочкой.

— Если бы! — отвечал Гаспар. — Мы хотели устроить вам всем сюрприз, а оказалось, что вы нас тут поджидаете со своими сюрпризами! Все новости узнал только что сегодня от Аманды.

Летисия поняла, что отец говорит и о ее жизни с Рамиру тоже, и горячо сказала:

— Это был мой последний шанс, папа! И я бросила вызов судьбе! Рамиру ушел из семьи, и мы опять вместе, в хижине, которая точь-в-точь, как та, которую я так и не смогла вычеркнуть из памяти и где только и была счастлива.

Гаспар смотрел на тонкое, слегка порозовевшее лицо своей Летисии, слушал звук ее голоса, который креп по мере того, как она говорила, и хотел одного: пролить покой в эту истерзанную душу.

— Мне это было нужно, папа, просто необходимо, — продолжала она. — Слишком долго я убегала от себя, жила рассудком, но внезапно поняла: все, конец! Мои чувства, желания взяли верх, оказались сильнее меня. Мне было нелегко принять это решение. Его продиктовал не разум. И мне очень недоставало тебя, отец… Дети меня не поняли, осудили. Я догадываюсь, что и многие другие готовы бросить в меня камень. И тебя я опять огорчила, папочка, но по-другому поступить я не могла.

Летисия не защищалась, не нападала, не просила прощения, она просто излагала некую данность, с которой смирилась сама и предлагала смириться и всем остальным.

Гаспар лучше всех понимал свою дочь и больше всех желал ей счастья.

— Это я тебя огорчил, дочка, — сказал он. — Однажды я уже совершил глупость и запретил тебе жить по любви, как велело сердце, но вы тогда были так молоды… Я часто чувствую себя виноватым за то, что твоя жизнь сложилась не так, как ты хотела…

— Как бы она ни складывалась, я всегда знала, что ты хотел мне только добра, — поспешила утешить его Летисия.