И еще Летисия ждала своих детей. Она не считала, что ее болезнь, ее физическая немощь являются какой-то особой привилегией. Про себя она просто ненавидела эту немощь. Но ей казалось, что эта болезнь могла бы стать вполне достойным поводом для примирения, если бы они того хотели… если бы… Но они пока не хотели.

Антибиотики сразу улучшили состояние Летисии. Оливия была просто счастлива, что организм Летисии так хорошо на них реагирует. В противном случае исход был бы плачевным, теперь Оливия могла сказать это с полной откровенностью. Сил для борьбы у истощенного организма не было, а воспаление затронуло оба легких. Хорошо еще, что помощь подоспела так вовремя, еще час-два лежания на земле, и все было бы кончено.

Все это Оливия сообщила Франсуа, который то и дело заглядьгоал в больницу, узнавая о переменах в состоянии Летисии. Он не спал из-за нее много ночей, готов был дежурить возле ее кровати. И было похоже, что у Летисии есть один-единственный родственник на свете — Франсуа.

Возвращаясь домой из больницы, Франсуа не мог не заехать к Серене и не поблагодарить ее.

— Вы вчера спасли ей жизнь, донна Серена, и я не мог не сказать вам об этом. Вы редкостный, необыкновенный человек!

Может, донне Серене благодарность Франсуа была нужна куда меньше, чем Асусене. Асусена все считала обидой присутствие Летисии у них в доме. Однако восхищение окружающих постепенно убедило ее в материнской правоте. После ухода Франсуа она бросилась матери на шею.

— Я так люблю тебя, мамочка!

— И я тебя, — отозвалась Серена, обнимая дочь и с печалью думая, сколько ее девочке еще уготовано испытаний.

Потом они обе решили, что хоть и не принято беспокоить рыбаков в море неприятностями на берегу, но случай этот не такой уж обыкновенный, и поэтому будет лучше, если они сообщат все заранее Рамиру. Чтобы не было никаких обид и недоразумений.

Серена с большим трудом вышла на связь. И успела сказать только несколько слов, сообщить, что Летисия больна, после чего связь оборвалась. Что ж, главное было сделано. Сказав одну короткую фразу, Серена будто проделала неимоверно тяжелую работу и почувствовала себя вконец опустошенной и без сил.

— Ну знаешь, Серена! — сказала ей Эстер, узнав о разговоре по рации. — Разве можно звать собственного мужа к другой?

— Он… он мне больше не муж, Эстер, — устало сказала Серена. — Знаешь, пойду-ка я приму душ, а то у меня сегодня ни минуты свободной не было…

Когда Аманда сообщила Витору, что их мама находится в больнице, он игриво поинтересовался:

— В ветеринарной или психиатрической? Вопрос покоробил Аманду. Ну и ладно! Что она, Витора не знает? Пусть лучше сообразит, как связаться с дедушкой. Он непременно должен знать о болезни Летисии.

Как раскаивалась теперь Аманда в своих резких словах, которыми встретила Франсуа! Вдруг она поняла, что может остаться без матери, и ей стало по-настоящему страшно. Она увидела, что непрестанная материнская забота окружала ее как воздух, что злилась и негодовала она на мать только потому, что ни с кем не хотела ее делить. Она требовала, чтобы мать занималась только ею, Амандой, чтобы во всем помогала ей. Франсуа был прав, когда твердил, что обиды ее — чистейший детский эгоизм. Но когда опасность потери стала реальностью, Аманда вдруг почувствовала, как мелки и ничтожны были все ее обиды и претензии перед грозящей ей бедой…

Но Витор не понял и не почувствовал ровно ничего. Он наотрез отказался звонить Гаспару. Болезнь была очередным вывертом Летисии, досадной помехой на пути Витора, и он не собирался обращать на нее ни малейшего внимания.

— Но мама больна, и серьезно. Безответственно держать дедушку в неведении, — пробовала убедить брата Аманда. — Он даже не знает, что она живет теперь с рыбаком в этой ужасной хижине…

— А разве не ты говорила, что у тебя нет матери? — ехидно спросил в ответ Витор.

— Теперь все изменилось.

— С чего это вдруг? Будь ты тверже, для тебя не было бы никакой разницы. Но все женщины одинаковы — вечно меняют мнение, цвет помады, мужей, любовников. Все зависит от величины мозга, Аманда! Но ты не волнуйся, у тебя это наследственное.

И все это говорил ее брат! Брат, который призывал держаться вместе. Но какой опорой он мог быть для нее в ее одиночестве? В ее беспокойстве? Сейчас он лишил ее даже возможности поговорить с дедушкой, который конечно же помог бы маме и ей…

— У меня много дел, Аманда. Ты не видишь, я занят! — и Витор погрузился в чтение каких-то бумаг.

— Извини, что помешала, — ядовито сказала Аманда.

— Ничего, — снисходительно ответил Витор. Аманда полетела к матери в больницу. Больше она не думала, не рассуждала, ей хотелось одного: обнять, прижаться к матери, убедиться, что они еще вместе, что они еще долго-долго будут вместе…

Появление Аманды было подарком не только для Летисии, но и для Франсуа, который как раз сидел у нее. Теперь Франсуа был спокоен: Летисия непременно поправится. Дети — великий стимул, чтобы жить.

— Привет, Аманда! Оставляю тебе твою мамочку, — сказал он.

И Аманда бросилась Летисии на шею.

— Мама! Мамочка, — бормотала она. — Ты ведь не умрешь, правда? ТЫ ведь будешь со мной, правда?

— Глупышка моя, моя любимая девочка, конечно, я не умру, конечно, буду с тобой, — отвечала счастливая Летисия.

— Я наговорила тебе столько ужасных вещей, мамочка! Ты когда-нибудь сможешь меня простить? — темные глаза Аманды наполнились слезами.

— Разве, доченька? Я ничего не помню. Я все время сама хочу попросить у тебя прощения. Мое счастье на миг заслонило от меня твою боль.

— Я так перед, тобой виновата! Я все хотела показать, что мне все равно, но я ведь так люблю тебя, мамочка! И просто не переживу, если что-то случится с тобой.

Аманда плакала, и со слезами уходили из ее сердца все самолюбивые обиды. Как же ей стало хорошо сидеть на кровати возле матери, обнимать ее и чувствовать тепло ее объятий.

Они обе плакали, обе улыбались.

— А что Витор? — осторожно спросила Летисия.

— Ты же знаешь его, — отозвалась Аманда. — В глубине души он хороший. — Аманда не могла не защитить брата. — Все дело во времени, пройдет время, и вы непременно помиритесь.

— Конечно, дочка, я тоже так думаю, — ответила Летисия.

Она понимала, что рано или поздно, безусловно, так и будет, но будет это скорее поздно, чем рано…

Образумить Витора попытался и Франсуа. Если уж ему удалось как-то разговорить Аманду, то, может, и с Витором что-то получится? Во всяком случае, он счел небесполезным поговорить с ним, когда ему предоставилась такая возможность. А возможность предоставилась, когда они с Амандой пили в столовой чай и туда заглянул Витор.

— Считайте, что вы меня не видели, — проговорил Витор вместо приветствия. — Чувствуйте себя как дома, Франсуа.

— Вместо того чтобы отпускать дурацкие шуточки, спросил бы лучше, как здоровье мамы, — сказал ему Франсуа.

Но Витор продолжал паясничать:

— Кого вы имеете в виду? Неужели донну Летисию? Но разве вам неизвестно, что таких в нашем доме больше нет и не ожидается?..

— Прекрати! — оборвал его Франсуа. — Хватит валять дурака! Твоя мать в больнице, ей плохо, и ты ей нужен!

— Ошибаетесь, — издевательски протянул Витор. — Я ей совсем не нужен. Вокруг нее и так полно мужчин, которые горят желанием о ней позаботиться, так что она охотно откажется от моего внимания!

— Ах ты щенок! — Франсуа готов был ударить зарвавшегося самолюбивого мальчишку.

— А как тебе удалось сделать так, чтобы мать и дочь грызлись из-за тебя? — продолжал подливать масла в огонь Витор, которому очень нравилось выводить людей из равновесия — тогда он чувствовал себя и в самом деле всемогущим… Но вот тут-то Франсуа и успокоился. Он насквозь видел все ходы Витора, но по большому счету сейчас ему было не до него.

— Когда захочешь, научу. Всегда к твоим услугам, — со снисходительной улыбкой спокойно сказал он и понял, что Витор пока совершенно безнадежен…