Недалеко от места моего «причала» ручеек в реку впадает, в отвесном берегу пещера какая-то, под пещерой что-то похожее на остатки лодки. Подошел. И точно — лодка. Долбленка из одного ствола. Дерево по структуре на тополь похоже. Сама лодка сгнила почти, а весло сохранилось.

Одежду надо отжать, зуб на зуб от холода не попадает. Только разделся догола, сверху, с обрыва Гольцев орет как медведь. Неглиже мое смущает, что ли?

— Серж, живой! А мы думали — все, каюк тебе!

— Кедрова нашли?

— Нет. Никто не видел, чтобы он из порога выбрался. Туда сволочи и дорога! Ну и крутило же тебя!

— Я тоже заметил.

Гольцев спустился на косу.

— Ребята сейчас костер разведут, обсушимся. Смотри-ка, пещера. А ну, глянем!

Согнувшись, мы осторожно вошли под низкий свод. Пещера была неглубокой, скорее, просто выемка в скале. На полу, в центре, чернели угли давнего костра. А рядом с костром, прислонившись спиной к стене, сидел человек. Точнее, то, что было когда-то человеком. Пустые глазницы коричневатого черепа, увенчанного остатками черных волос, удивленно глядели на нас.

Игорь ткнул покойника ногой. С легким шорохом тот опрокинулся, разом превратившись в бесформенную груду истлевших костей и остатков тряпья.

— Давно здесь сидит! — сказал Гольцев и поднял с пола проржавевшее ружье.

— «Ман-ли-хер», — разобрал он еле видные готические буквы на коробке. — Немецкое, что ли?

— Австрийское.

— Ишь куда занесло. Ну и пусть догнивает. — Он отбросил винтовку в угол пещерки.

Остатки оружия ударились о стену, поднялась пыль, зашуршали камешки. К нашим ногам подкатилась цилиндрическая позеленевшая банка. Игорь поднял.

— Латунь. Герметичная, крышка на резьбе.

— Порох, наверное.

— Не, тяжелая! Ну-ка, выйдем на свет.

На солнце с трудом раскрутили цилиндр. Вытряхнули оттуда пару горстей мелких самородков.

— Эх, золото, золото. Какая ты опасная игрушка! — Игорь взвесил находку на ладони, медленно высыпал самородки в ручей.

Желтенькие кусочки металла весело заблестели среди камней. Совсем безобидно…

— Одевайся, Серж. Пойдем к огоньку погреемся.

Только я сапоги натянул, как монотонный шум воды, бьющейся в пороге, перекрыла длинная автоматная очередь. За ней последовала пара коротких. Хлестко ударил Мишкин карабин.

Нет, не у костерка придется греться! Кажется, нас догнали.

Когда мы с Игорем добежали до места переправы, первое, что я увидел, был егерь Андрей. Он лежал ничком рядом со слабо дымившим костром. Так и не успел толком разжечь. Видимо, первая, самая длинная очередь целиком досталась ему. На спине штук шесть-семь пулевых отверстий. Больше у костра никого не было видно.

Только я хотел к нему броситься, как из куста кто-то прыгнул на плечи, свалил меня лицом в мох, прижал к земле плотно.

— Не дури, Серега, поляна вся простреливается, — хрипло прошептал Мишка в самое ухо.

— Они на нашем берегу?

— Нет, не перешли речку. С горы стреляли. Три ствола минимум. Андрюху сразу достали. Мы со Степанычем успели отвалить. Одного я, кажись, прихватил. Но не уверен, кусты густые там.

— Трудно им будет перейти, здесь неделю держаться можно.

— Где-нибудь в другом месте переправятся. А держаться было бы можно, только нечем. Патроны вместе с Кедровым утонули, твой автомат там же, на дне. У меня к карабину семь штук осталось, у Степаныча — одна обойма, у Андрюхи, бедняги, — один рожок, да и у Игорька, наверное, не густо. Уходить надо, и побыстрее.

— Обидно. Совсем рядом уже Гутары. Часов через десять-двенадцать Виктор должен борт подогнать.

— Серж, до темноты нужно подождать, и бегом в Гутару. Ночью они не решатся реку переходить, запас времени у нас будет. Андрюха говорил, что отсюда до поселка есть мощеная тропа.

— Как — мощеная?

— Ага, зэки тротуар сделали. Из лиственничных плах.

— Зачем это?

— А зачем каналы рыли? Кто каналы рыл, а кто тропы оленьи в горах мостил. Для занятости, наверное.

До заката наши преследователи предприняли только одну попытку форсировать реку. Четыре человека разом выскочили из зарослей и, открыв бешеный огонь, бросились к воде. Пули взрывали мох на поляне, срезали ветки над нашими головами, с визгом рикошетили о валуны, но стрельба была не прицельная — нас они видеть не могли. Мишка одним выстрелом прекратил этот нелепый штурм. Первый, что добежал до воды, так в реке и остался, остальные развернулись и мигом исчезли в прибрежных кустах.

Через несколько часов после атаки совсем стемнело. Мы собрались на краю поляны, под прикрытием огромных кедров.

— До рассвета они не высунутся. — Гольцев сосредоточенно считал патроны. — Восемнадцать штук всего…

— Их там только три человека, — сказал Степаныч. — Можно до утра подождать и всех уделать на переправе.

— Неизвестно, сколько их к утру наберется, да и вертолет можем упустить. Надо уходить. Что с егерем делать будем? — Я взглянул на неподвижное тело у так и не разгоревшегося костра.

— А чего сделаешь? — Игорь встал, вставил снаряженный магазин в автомат. — Копать нечем да и камень здесь один подо мхом. Пойдем проспект искать.

Дорогу, о которой упоминал егерь, мы нашли довольно быстро. Тропа шириной метра в два была действительно когда-то замощена отесанными плахами. Через мелкие ручьи были переброшены мостики, даже остатки перил сохранились на трудных участках, там, где тропа прижималась к скалам.

«Тротуар» местами сгнил совершенно, кое-где его вообще смыло, на мостики было просто страшно ступать — трухлявый настил грозил каждую секунду провалиться. Был момент, когда Бахметьев, шедший впереди, с треском ушел в прогнившие плахи почти по пояс. Но одно было хорошо — с этой дороги нельзя было сбиться.

Ночь выдалась темная, ветреная. Звезды редко появлялись среди стремительно несущихся облаков, видимость была очень плохая, и если бы не тропа, то не дойти нам к рассвету до поселка.

Наконец, когда на востоке уже появились розоватые отблески зари, мы вышли к Гутарским озерам, еще пара часов напряженной ходьбы — и вот уже стал виден поселок. Пятнадцать-двадцать домов были разбросаны на ровном, поросшем травой плато, за которым возвышались покрытые густым хвойным лесом горы Тартинского хребта. По случаю раннего часа людей в поселке не было видно. От домов нас отделяла река Гутара, через которую на стальных тросах был перекинут подвесной мост. Прямо к мосту нас и вывела мощеная тропа.

Было уже совсем светло, когда мы вступили на раскачивающийся от сильных порывов ветра настил. Мост был длиной метров тридцать-тридцать пять и, хотя все несущие конструкции были порядком проржавевшие, выглядел вполне надежно.

Стараясь удержать равновесие, хватаясь за тросы, оставляющие в ладонях массу мелких проволочных заноз, мы перешли на другой берег реки и двинулись к поселку. Теперь от ближайших построек нас отделяла сотня метров ровного поля с редкими глыбами серых валунов. Сзади раздались крики. Все обернулись.

Степаныч задержался на мосту. Он шел последним, отстал, да и удерживаться ему было труднее всех — раненая рука почти не действовала. Теперь он стоял к нам спиной, на самом краю моста, просунув левую руку в сплетение тросов, а правой вытаскивал из-за ремня пистолет. А с другой стороны реки к нам бежали вооруженные люди. Их было много, больше полутора десятков.

Вот уже первые двое, мешая друг другу, влетели на раскачивающийся мост. Степаныч вытянул вперед руку со «стечкиным» и нажал спуск.

Я видел, как дергается тяжелый пистолет, как кувыркаются в воздухе и падают на настил моста желтые гильзы, только звуки выстрелов до меня почему-то не доходили. Секундой позже я осознал, что сам истошно ору. Еще мгновение — и на мосту все было кончено.

Степаныч успел выпустить всю обойму — все четырнадцать штук, что у него были. Одной очередью, не отпуская палец от гашетки. Первый из атакующих и получил всю эту порцию, остался лежать на мосту, свесившись с узкого настила. Второй успел спрыгнуть в воду. Пролетев метров десять, он упал на выступающие из мелкой воды камни и, вяло извиваясь, пополз к берегу. По Степанычу разом ударил десяток стволов. Рука его застряла крепко, он не упал, повис на тросах, вздрагивая от попадавших пуль.