Кедров развернул передо мной удостоверение Степаныча. А ведь верно, фотокопия моей верноподданнической писульки есть в папке! Где же они ее взяли? Смешно получилось: ни дать ни взять — федеральный агент. Смеяться вот только совсем что-то не тянет.

— А карту с грифом «секретно» в почтовом ларьке купили? Эх, Сергей Александрович! Если бы вы знали, сколько стоили нам все эти топографические значки! За эти «нежилые» и «брошенные» с нас слупили стоимость нескольких эсминцев. Генералы, когда входят во вкус, прямо динозаврами ненасытными становятся. А вот эта мерзость у вас откуда? — Кедров опасливо приподнял тротиловую болванку.

— Председатель КГБ лично вручил. Как почетное оружие. Там надпись дарственная есть.

— Шутить изволите? Ну, пошутите, пошутите. Кстати, камуфляжные костюмчики, судя по расцветке, от погранвойск? Да и тогда, на мосту, вы приличный уровень показали. Не могу сказать, что это лучшие наши люди были, но не без опыта, да-с, не без опыта! Жестоко вы с ними обошлись, страшно было смотреть. Спецподготовка, да? А вертолет персональный, что вас сюда доставил, это как? Мы же контролируем местный аэропорт, как вы борт достали? Ну, давайте, Сергей Александрович, давайте откровенно. Я слушаю вас!

— Неужели вы думаете, что мы здесь выполняем задание правоохранительных органов?

— Уверен. Примерно на двадцать процентов.

— А остальные восемьдесят?

— А остальные восемьдесят склоняют меня к мысли, что вы — человек Абашидзе. И больше вариантов у меня нет.

— Абашидзе?

— Да. Не знаю, где вы с этим сукиным сыном могли сойтись, но если это так, Георгий сильно поумнел. Интеллектуалов стал подбирать, а раньше одни тупые гориллы его гвардию составляли.

Час от часу не легче. Какой еще, к черту, Абашидзе? Вероятно, остроненавидимый конкурент.

— По нашим данным, вы в Грузии месяц провели летом восемьдесят первого года, — развивал свою гипотезу Кедров. — Тбилиси, Телави, Вардзия, Батуми. Верно?

— Верно.

— Вот в Телави штаб-квартира этой сволочи и находится. Это — раз. Потом знакомый ваш, Шереметьев кажется, к Малышеву в Якутск летал, а Малышев в сорок восьмом году ссылку отбывал вместе с папашей Жорика, близкий его друг был. Доболтался, старый лопотун.

— Так это ваши люди их…

— Наши, наши. А куда денешься, дорогой мой? Информация страшно опасная вещь! Ваш знакомый у нас в северном европейском филиале работал. Недолго, правда. Нос стал совать куда не следует, слишком рьяно совать. Как он до Малышева докопался, даже не знаю. А старец очень много знал. Очень! Он с Самановым давно знаком был, вот с этого самого места. — Кедров постучал пальцем по столу. — Не трогали его из уважения к прошлым заслугам. А он болтливым стал чрезмерно на старости лет. Ну вот, Сергей Александрович, карты на столе. Откровенность за откровенность — кто же ваш хозяин?

— А зачем это вам? Раз мы все равно уже здесь.

— Ну, дорогой мой! Вы-то здесь, а дальше что? Потом кто будет, после вас? И от кого, и когда? Я же не участковый, сударь! Мое дело — прогноз. Ну, не тяните, слушаю вас!

— А если я откажусь отвечать?

Лицо Кедрова приняло грустное выражение.

— Послушайте, Сергей Александрович! Вы, насколько я понимаю, сообразительный и мужественный человек. Скрывать не буду, вы сами и ваш приятель уже покойники. Кстати, наша местная знаменитость — Гордон сейчас работает с вашим другом. Поверьте, ему приходится гораздо хуже, чем вам. Так вот, если вы пойдете мне навстречу и все расскажете — подробно, откровенно и убедительно, то я вам гарантирую, что ваша смерть будет быстрой, легкой и безболезненной, примерно как сон. Если вы не выполните мою просьбу, то вам придется сожалеть о самом факте вашего появления на свет. Вот и все.

— Не богатый у меня выбор.

— Напротив! Разница на самом деле очень велика! Огромна, Сергей Александрович! Ну как?

— Налейте-ка еще.

— Понимаю, понимаю. Пожалуйста.

Только я собрался рюмку к губам поднести, как за окном треснул выстрел. Винтовочный выстрел, гулкий. Охранник распахнул окно, высунулся по пояс наружу.

— Ну, что там случилось? — Кедров к другому окну шагнул.

Кобура на подоконнике лежит, рядом с горшками с геранью. «Стечкин» в кобуре, метра три от меня, через стол. Далековато…

— Степка Жар свинью на обед забивает. Во, козел! С одного выстрела не смог! — Охранника на подоконнике явно увлекло происходящее.

— Вам, долбакам, вообще ничего поручить нельзя. Скотину застрелить не можете, — недовольно пробурчал Кедров и снова повернулся ко мне.

Опять выстрел! И опять! Ай да Степка!

— Одурел, балбес! — Кедров вновь приник к окну.

Пора, все равно терять нечего!

Оглядываюсь назад. Стоит детина, вытянулся, тоже в стекло пялится. Не вставая, расслабленной рукой — удар в промежность. Чевой-то так заревел, голубок? Не о размножении сейчас думать надо! Бросок вперед, через стол! Эх, далековато! Обеими руками к кобуре, лишь бы достать. Нет, соскользнули пальцы, упал «стечкин» на пол. Ну и боль! В голове как будто граната взорвалась! Чем же это меня? Осколки, земля сыплется. Проклятые горшки! Прямо в затылок…

Еще пару секунд я видел перед собой угол подоконника, пистолет на полу, осколки керамики. Как через бутылочное стекло видел. Потом все затянуло сплошной черной пеленой.

Очнулся я в каком-то сарае, на глинобитном полу. Слабый свет сквозь щели в дощатых стенах пробивается. Серенький свет, сумерки, наверное. Вечер или утро уже? Ох как голова гудит! Пощупал — надо же, перебинтовали, человеколюбцы.

Сарай пустой, потолок низкий. Дверь надежная, заперта основательно. Окон не видать. Жбан жестяной в углу — на вкус и запах вода. Пить очень хочется. А вдруг отравлена? Нет, мозги еще в норму не пришли. На кой шут так сложно? Не Борджии какие-нибудь здесь, не Медичи. Наша, отечественная сволочь. Пристрелят, и все, чего им фантазировать. А то ножичком, умельцы среди них есть.

Кто это там сопит за стенкой? Похоже, не внешняя стена, свет отсюда не идет. Охрана или еще какой-нибудь горемыка?

Я приложил губы к доскам.

— Эй, кто там?

Черт, голоса своего не узнаю, так отходили. Завозился кто-то у стенки, тоже к доскам прижался.

— Андрей я, егерь с заповедника, — донесся сквозь щель хриплый шепот.

— Сергей из Москвы, будем знакомы.

— Ты зачем здесь?

— А на тебя приехал посмотреть.

— Сейчас рассвет, не до шуток будет.

— А что на рассвете?

— Кончать придут. Тебя — не знаю, а мне точно — пуля. На рассвете всегда кончают. Традиция у них такая.

— За что?

— Дружка хотел выручить, тофа. Охотник мой знакомый. За долги на лоток поставили, золото мыть.

— Из тех, что у ручьев, ниже поселка?

— Точно. Если туда попал — до смерти с этим лотком не развяжешься.

— Зимой же замерзает все?

— Не все. Здесь еще тахты есть. Ближе к Исселею.

— Не получилось с дружком?

— Нет, не удалось. И его загубил, и себя тоже.

— Может быть, отпустят?

— Куда там! Я же псину ихнюю, охранника то есть, прикончил. Хорошо если просто стрельнут.

— А как еще бывает?

— Худо бывает. Здесь такие изобретатели есть — неделю подыхать будешь, сам попросишь, чтобы скорее прикончили.

— А бежать?

— Если б мог, уже убежал бы. Я здесь третий день. Бьют сильно, еле двигаюсь уже. Не, не убежать мне… Во, слышишь, идут! Наверное, рассвет уже. Прощай!

Но шли не к егерю, шли за мной. Дверь распахнулась. В проеме, на фоне предрассветного неба возникло несколько темных силуэтов.

— Очухался, мусор! А ну, вставай! — предложил мне веселый молодой голос.

Ишь ты, мусор. Жору Абашидзе, значит, побоку. Стало быть, больше на агента оказался похож. Да только дела это не меняет.

Медленно я поднялся, распрямился с трудом. Ух, б…! Каратист, никак, этот молодой! Ну и лупанул. Хорошо у него ноги в среднем уровне работают, ребра слева, наверное, треснули — боль резкая, пронзительная. Да, сейчас я на роль макивары только и гожусь.