— Быстрее вставать будешь, тля! А ну, пошли!
Солнце еще не взошло, но видно уже хорошо. Коротки летние ночи в горах. На востоке, за сопками появилась желтая полоска.
Недалеко я «отдыхал», вот он, барак знакомый, в двух шагах. Вот и коридор, и комнатенка в три окна приветливая.
— Сел, быстро!
Сел. Довольно быстро. И на том спасибо. Чтобы стоять, силы нужны. А не осталось почти сил.
Кедрова нет, только пара охранников. Эти вчера были, нет? Никак не вспомню лица.
Открылась дверь, еще двое охранников втащили Степаныча. Ну и отделали же его! Я по сравнению с ним — огурчик. Хотя, если со стороны глянуть — тоже не первой свежести огурец. Но до Степаныча все равно далеко. Лицо аж синее, одна бровь раскроена до кости, губы насквозь прокушены, весь подбородок в сгустках крови. Рукав левый оторван, рука посиневшая жгутом перетянута, двух пальцев нет, мизинца и безымянного, клочья кожи с кисти свисают. На стул рухнул, голову на грудь опустил, дышит тяжело, со всхлипами. Да, повезло мне, что сознание потерял вчера.
А вот и Станислав Михайлович пожаловал. Бодр и весел, как всегда. Махнул небрежно охранникам, двое вышли. Ну и правильно, в таком состоянии мы опасности никакой не представляем.
— Ну что, Сергей Александрович, отдохнули? Пора продолжать. Вот видите, к чему приводит дурацкое упрямство. — Кедров кивнул в сторону Степаныча.
Я промолчал.
— Не желаете поддержать беседу? Ну что ж, ваш выбор. Искренне сожалею, но времени на уговоры у нас уже не осталось. Эй, ты, позови Гордона с его парнями!
Один из охранников вышел.
В комнате было прохладно. Кедров присел у холодной еще печки, поворошил кочергой в топке. На секунду я поймал его взгляд, искоса брошенный в мою сторону. Виноватое было у него лицо, грустное. Ну актер! В переводчиках лицедейство освоил или еще где?
На улице послышался шум мотора. Гусеничная, похоже, машина. Специфическое постукивание траков о камни прослушивается. Охранник выглянул в окно.
— Федор ночную дозу привез.
— Рановато он сегодня. Вертолет не раньше одиннадцати часов будет. Могли бы и обождать, сняли бы побольше.
— Полцентнера и так наберется.
— Чем больше, тем лучше. Сейчас каждый килограмм важен.
— За кордоном вкладываемся, Станислав Михайлович?
— На их месте хочешь оказаться? Нет? Тогда помалкивай. Сергей Александрович, подойдите-ка сюда.
Я добрел до окна, оперся на подоконник. Горшков с геранью всего два осталось. Неужели на меня все израсходовали?
— Вам, наверное, будет интересно. Посмотрите.
Смотрю. По улице транспортер медленно катит.
Знакомая модель, 71-й вездеход. На Чукотке на таком рассекали. Хороший аппарат.
Транспортер подошел к огороженному дому. Ворота раскрылись, и он исчез за забором. Шум двигателя стих.
— Вот вам, Сергей Александрович, и золото. То, что вы так хотели видеть. Ночной улов, сорок пять-пятьдесят килограммов. Вчерашнее уже отправили, ночью борт был, пока вы, хм, отдыхали. Вы когда-нибудь сам металл видели? В естестве, не в изделиях?
— Не видел.
— Занятное зрелище! Волнует кровь. Жаль, вам уже, я думаю, не доведется. Ну, садитесь, садитесь, я же вижу — тяжело стоять.
Я сел у печки, прислонился спиной к ее уже нагревшимся побеленным кирпичам. Прав Кедров, ничего уже больше не доведется. Меня охватило тупое безразличие, даже боль в ребрах почти утихла. Степаныч тоже откинулся к стене в каком-то полузабытьи. Сейчас живодер ихний придет, Гордон кажется, и все — финиш…
Снова донесся звук мотора. Он быстро нарастал. Ого! Дроссель полностью открыт, движок аж воет. Это уже не транспортер, больше похоже на тяжелый грузовик.
Кедров привстал, прислушался тревожно.
— Кто это так гонит?
— Да вроде Колькин «Урал», — сказал охранник, выглядывая в окно. — Его Гордон на Андреевский вчера посылал. И чего летит, дурила? Да нет, не Колька за рулем…
Вот грузовик совсем рядом. Бах! Удар в стену нашего барака. Да какой! Все затряслось, охранник с подоконника слетел, Степаныч тоже на полу оказался. Кедров вскочил, рванулся к окнам.
Мотор взревел на высокой ноте и заглох. Секунда тишины, потом дробный треск автоматных очередей, а вот и пулемет с чердака ударил! Тонко звякнуло разбитое стекло, шмякнула о кирпичи печки шальная пуля, брызнула побелка.
Ну, Серж, давай! Похоже, на пересдаче козырь выпал!
Рукоятка кочерги как раз под правой ладонью оказалась. Охранник с пола поднимается, башка из-за стола показалась. Сейчас я тебе припомню горшок цветочный, падла! Справа налево хлесткий длинный удар! Хорошая кочерга, тяжелая, прямо в переносицу попал. Есть ли у Кедрова пистолет? Если он сейчас ствол вытащит, то я был не прав, зря погорячился.
Нет, шарахнулся к стенке Станислав Михайлович, ручонками лицо загораживает. Не носишь оружия, вежливый ты мой? Чужими руками привык работать.
Зажал я Кедрова в углу. Кочергой воздух со свистом рассекаю перед гладковыбритой побледневшей физиономией. Рост у нас примерно одинаков, но я потяжелее буду, кило на двадцать потяжелее. Но в клинч входить мне интереса нет — двинет по треснувшим ребрам, могу отключиться от боли. Машу кочергой, но вижу — уже приходит Стасик в себя, подобрался, сейчас прыгнет. Эх, что же Степаныч так долго возится? Или пустая кобура оказалась у охранника на поясе?
Выстрел! В комнате. Ну наконец-то! Пуля над головой Кедрова расщепила доску. Обмяк Стасик, руки поднял, А все же кочерги тебе не избежать, дружище. Вот так! Полежи пока.
Степаныч лежа стрелял, встать не может. Пистолет ко мне по полу толкнул, откинулся навзничь. Плохо дело, совсем он не боец. Я подобрал тяжелое оружие. Точно — «стечкин». Вторая обойма? Есть, где ей и положено лежать. Перевел пистолет в автоматический режим. Не прицельно с руки очередями стрелять, ну да тут расстояния маленькие, почти в упор.
Оттащил я Степаныча за печку, стол тяжелый на охранника с Кедровым навалил. Направил на дверь пистолет, палец на гашетке. Ну, кто первый зайдет на огонек?
А на улице бой идет. Стрельба сильная. Пулемет стрижет с чердака не переставая, как только не перегреется? Взрыв за стенкой! Гарью потянуло, наверное, грузовик зажгли. Топот в коридоре, сюда бегут. Очередь короткая за дверью, еще одна.
Дверь с треском распахнулась внутрь комнаты. Спиной ко мне влетел охранник, раскинув руки, рухнул на пол. «Калашников» с коротким стволом отлетел к печке. Штук пять в брюхо гаденыш получил, не меньше, все разворочено. За охранником мужик в камуфляже вбегает, меня увидел, вскинул автомат. Опустил.
— Серж, живой?
Фу… Как приятно голос знакомый услышать!
— Живой, Игорек, живой! Мишка где?
— Вход держит. Там из дома напротив, где антенны, кто-то сильно поливает. Но вроде один ствол, сам не высовывается.
— Давай Мишку сюда. Из левого окна улица вся простреливается, чего в коридоре торчать?
Гольцев выскочил из комнаты. Стрельба прекратилась. Я засунул «стечкина» за ремень, подобрал автомат, осторожно выглянул в окно. Грузовик сильно горел, горела резина, черный дым стелился вдоль улицы, противный, удушливый запах забирался в комнату. Около машины и на крыльце барака лежало несколько неподвижных тел.
Вошли Игорь с Бахметьевым. Каждый нес по два автомата, а у Мишки в руках был еще и карабин с оптическим прицелом, с изящной ложей темного ореха. Поставив оружие у стенки. Мишка, хромая, подошел ко мне. Молча обнялись. Его била сильная дрожь.
— Ранен?
— Зацепило в бедро. Течет сильно. Надо перетянуть.
— Давай садись. Дай нож. Сейчас брючину распорю. Игорь! Рассказывай быстро!
— Да рассказывать особо нечего. Только повернули мы обратно, на поляну, слышим — стрельба у реки. Бросили рюкзаки, скорее к вам. Пока добежали, смотрим — вас уже увозят. Один малый из охраны остался на берегу. Мы подождали, пока грузовик скроется за поворотом, и взяли его. Он нам кое-что объяснил. Отвели гада в лес, привязали к дереву. А что дальше делать — ума не приложим. Вдвоем базу штурмовать? Глупость. Да и пока сюда дотопаешь, десять раз могут пристрелить. У них посты на каждом километре. Часа четыре просидели — ничего в голову не приходит.
