— Ну что же, Сергей, если позволишь, перейдем на «ты». Можешь называть меня Павлом. Перейдем к делу. Время дорого, маловато у нас времени. Располагайся поудобнее, куртку сними — жарко сегодня! Сейчас чайку поставим и начнем.

Кравцов достал из тумбы письменного стола электрический чайник, перенес его на маленький столик у окна, включил в розетку.

— В жару горячий чай — самое то. Зеленый. Кок-чай. Жажду враз снимает. Я привык в Средней Азии, у туркмен научился, Не бывал в тех краях?

— Нет. В Казахстане был только этой зимой на площадках. В Приозерске.

— Понравилось?

— Дыра.

— Весной там хорошо, все цветет. Когда снег — действительно скучновато. Раньше охота хорошая была, сайгаков было полно. Сейчас, поди, всех перестреляли.

— Это точно.

— Сам-то не охотник?

— Так, по необходимости случалось.

— Да? А я люблю! Времени только ни хрена не выкроишь! А все же открытия никогда не пропускаю.

Пока мы перебрасывались фразами, пока Кравцов добывал из шкафа самаркандские пиалы и заваривал свое зеленое пойло, у меня не проходило ощущение, что он пристально наблюдает за мной. Даже в те моменты, когда он ходил по комнате или вообще стоял ко мне спиной, я как-то кожей ощущал исходящий от него импульс внимания.

— Ну что, начнем? — спросил он, глядя, как я из вежливости прихлебываю отдающий веником противный настой цвета хаки.

С трудом сделав глоток, я кивнул.

— Значит, так. Первый вопрос, который ты наверняка мне задашь, — почему именно ты должен поработать вместо Гришина. Поэтому начну сразу с этого. Год назад вы вместе с ним часто таскались в общежитие Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Было?

Было, было. Веселая была компания в «лумумбарии» на Спортивной. Всех цветов и оттенков. И негритянка с русским именем Маша, к моему глубокому разочарованию, ничем от обычных Маш не отличалась, особенно в темноте.

— Так вот, пока ты с черномазыми развлекался, Гришин бизнес свой делал, а ты в этой компании примелькался. В это время мы его только начинали разрабатывать, на тебя особого внимания не обратили, хотя за одно место можно было бы взять — контакты с иностранцами только с санкции руководства предприятия. Давал такую подписку?

Эх, и такую тоже давал.

— То, что ты ни при чем, выяснилось быстро. Гришин тебя просто по дружбе в этот бордель таскал. Но хабитус твой там запомнился. Несколько греческих студентов было в той компании, припоминаешь?

— Смутно. — Тут я душой не слукавил, греки меня интересовали слабо и следа в памяти почти никакого не оставили.

— Это ничего, главное, чтобы они помнили. Вот парочка этих греков нас и интересует. Завтра они прибывают в Союз, в Москву. И, как мы предполагаем, имеют желание встретиться с Гришиным и кое-что от него получить.

— Откуда информация?

Кравцов усмехнулся.

— Э, брат! Это ты не подумавши ляпнул. Такой вопрос часто головы может стоить! Запомни: ты будешь знать только то, что я тебе сочту нужным сказать. Ни больше и ни меньше. Вопросов, тем более таких, больше не задавай. Ты сам справедливо сказал, что опыта в этом деле у тебя нет. Использовать тебя будут, не обижайся, просто как мебель. — Кравцов постучал костяшками пальцев по столешнице. — Как элемент интерьера, привычный греческому глазу. Все дело заключается в том, что сроку у нас часов двадцать пять-тридцать. Если на место Гришина я поставлю своего человека, они и близко не подойдут, а на тебя могут клюнуть. Тоже, между прочим, далеко не обязательно заглотнут приманку. Но шанс все же больше, чем с абсолютно незнакомым им лицом.

Действия греков, зовут их Александр и Симеон…

— Александр, высокий такой, черный, с усами? — перебил я его.

— Верно. Уже вспоминаешь — хорошо. Так вот, предполагается, что греки позвонят Гришину на квартиру завтра, сразу после того, как пройдут таможню в Шереметьеве. Его родственница, с которой он проживал, ответит им, что Сергей на днях попал в автокатастрофу и скончался в больнице. Вторая связь у них — Соломон Яковлевич Геллерштейн, зубной техник, живет в Бирюлеве, ты сегодня с ним познакомишься. В свое время прищемили старика на покупке металла для коронок, так что он рад оказать нам маленькую услугу. Геллерштейн выведет греков на тебя, мол, ему известно, что Гришин передал товар тебе и ты уполномочен работать в этом канале.

— А сам этот Соломон чего ж…

Кравцов остановил меня нетерпеливым жестом.

— Я же тебе сказал — без вопросов! Ну, ладно, ладно, неудовлетворенное любопытство — причина язвы желудка. Исключительно ради твоего здоровья поясню, но больше не спрашивай, Яков Соломонович знакомый наш старый, проверенный, в паре с братом работает — тот тоже дантист, круг их клиентов сотню человек насчитывает, информация точная, ясная, всегда вовремя. Данная операция — случайный эпизод. Мало ли что может произойти? Подставим Гелю — потеряем источник. Понял?

— Понял. А что может произойти? — опасливо спросил я.

Кравцов неопределенно хмыкнул.

— Ну как «что»? Если греков с поличным возьмем и сразу договоримся — тогда ладушки, все в порядке. А ну как они упрутся? Придется дожимать!

— Как это «дожимать»?

— Как полагается. Уголовное дело возбудить, в консульство сообщать, в прокуратуру, возможно, до суда дойдет. А кого я в материалах дела как продавца укажу? Геллерштейна? Сразу засветим старика! Его лавочку после этого за версту обходить будут!

— Вот это здорово! Значит, я имею почти гарантированный шанс из свидетелей перейти в разряд обвиняемых?! И подсесть в конце концов?

— А что? Пострадать от лап режима — почетно для любого русского интеллигента! — засмеялся Кравцов. — Ну, шучу, шучу! Оперативка в деле на тебя будет — гарантирую. К медали представим, хочешь — «За освоение БАМа». А если серьезно — не волнуйся. Девять из десяти греки потекут сразу. Они просто курьеры — мелочь пузатая, сами по себе неинтересны. Но цепочка за ними потянуться может. Хоть в ту сторону проследим… — Он неопределенно махнул рукой в направлении окна.

Я только матюгнулся в душе, но промолчал.

— Сейчас поедем к Геллерштейну, присмотритесь, пооботритесь. Он точно должен грекам твой портрет описать. Потом обратно сюда. Никитин к двум должен освободиться — это твой напарник, будет всегда при тебе. Заберете здесь товар — и вдвоем на твою хату.

— А потом?

— Будете сидеть и ждать звонка. От интуристов. Кстати, твой телефон поставлен на прослушивание.

— Давно?

Кравцов пальчиком погрозил:

— Опять вопросы задаешь?

Я только руками развел. Павел Борисович поднял трубку аппарата внутренней связи и заказал машину.

Перед тем как выйти из кабинета, он задумчиво глянул на портрет Феликса и вдруг спросил:

— Слушай, тебя Уколкин к себе на Петровку не вызывал?

— Нет.

— А ты с ним виделся после опознания?

Вопрос показал хорошую осведомленность майора в моих делах. Ну, конечно, с Волковым у них разговор был, надо полагать, подробный.

— Один раз.

— Где?

— Возле дома Гришина, в день убийства.

— Вот как! Ну-ка, расскажи. — Кравцов отошел от двери и опять занял место у стола.

— Да случайно увиделись… — Я рассказал, как было дело.

— Уколкин, Уколкин… — задумчиво пробормотал Павел, как-то отключившись на несколько секунд.

На столе зазвонил телефон. Кравцов снял трубку.

— Да, да. Прекрасно, сейчас идем. — И, повернувшись ко мне, бросил: — Поехали!

Фирма «Геллерштейн и брат» располагалась в весьма потертой двухкомнатной квартире на девятом, последнем этаже длинного унылого дома, находящегося в двух шагах от платформы Бирюлево-Товарная. В прихожей квартиры, превращенной в приемную, под выцветшими плакатами с изображением зубов, щеток и различных медицинских аксессуаров, сидело человек пять страждущих с мрачновато-испуганными выражениями лиц. Из одной комнаты доносилось бодрое жужжание древней бормашины. Как только за нами захлопнулась дверь квартиры, стало ясно, что мы прибыли в драматический момент.