Третьим кандидатом стал Мишка Бахметьев. Этого хлебом не корми — дай с дробовиком по лесу побегать. Фанатик охоты и рыбалки. В Сибири он не бывал, но в лесу жить мог свободно, как Тарзан. Кличка «Юннат» с детства за ним закрепилась, браконьерище страстный — не от нужды, по убеждению. Для него приглашение в Саяны — праздник души, именины сердца.

Четвертым я решил пригласить Степаныча. Давно уже друг дружку знаем. Учились вместе, в Якутии не одну неделю в тайге вдвоем провели. Да и статус его нынешний не лишним может оказаться. На Большой Лубянке он теперь работает, в управлении кадров КГБ. Тесты разные разрабатывает для проверки желающих пополнить стройные ряды борцов за дело Ленина. Чтоб шизы в рядах не было, а исключительно все с чистыми руками, холодными головами и так далее. По боевому расписанию он к подразделению по борьбе с терроризмом на авиатранспорте прикомандирован, в его задачу входит террориста убалтывать, переговоры вести, пока рейнджеры соображают, как в самолет прорваться. Удостоверение он имеет какое положено, оно очень даже может пригодиться.

Собрались мы такой тесной компанией на моей квартире весной, где-то в начале марта. Перезнакомил я гостей между собой. Под небыстрые возлияния приступили к делу.

— Ну что, братцы, известно вам о Бирюсе? — игриво так я начал.

— Поганый холодильник, ломается быстро. — Бахметьев умело разделывал жирную атлантическую селедку.

— А если не холодильник?

— В кабак, что ли, приглашаешь? Есть такой на Калининском.

— Нет, Степаныч, и не кабак. Еще соображения есть?

Все так или иначе выразили недоумение. Все, кроме Гришина. Глазками своими остренько меня царапнул, очень-очень внимательными стали глазки.

Рассказал я им почти все. Про Графа только ничего не стал говорить. Зачем энтузиазм охлаждать? А энтузиазм забурлил будь здоров в ответ на мое предложение. Засиделись парни в Москве, заскучали, правильно я их вычислил.

Под водку с селедкой фантазии быстро расцветали. Еще бы, флибустьерский сюжет, да в таких экзотических местах! Саяны все присутствующие только на этикетке газированной воды видели. Только Серега веселье бурное как-то не очень разделял.

Когда Мишка кончил смаковать поголовное избиение всех саянских парнокопытных и перешел к тонкостям извлечения медвежьей желчи, Гришин озабоченно взглянул на часы и попрощался.

— Жаль, ребята, я вам вряд ли компанию могу составить. Тетка участок получила, летом строиться будем. Ну, бывайте. Серж, проводи меня чуток.

На полутемной лестничной площадке Гришин взял меня за плечо, крепко потянул свитер на себя.

— Бросай немедленно свои бредни, Серж! И ребят не тащи. Иначе плохо все может кончиться, — говорил он тихо, со знакомой теплой интонацией.

— Если знаешь что, скажи, будь добр. Что ты меня за сопливого держишь? — Я сбросил его руку с плеча.

— Знаю мало, а что знаю — не твое дело. Только говорю тебе — бросай, иначе…

— Что, что «иначе»?

Он внимательно поглядел мне в глаза.

— Дурак ты, Серж. Запомни — я тебя предупреждал. Подумай хорошенько.

— Пошел к черту! Струсил, так нечего здесь мудрого разыгрывать, без тебя обойдемся.

Гришин развернулся и пошел к лифту. Я плюнул с досады и захлопнул дверь лестничной клетки. И чего это я так взбеленился?

Вернувшись в квартиру, я застал команду уже вполне спевшейся. Груды воображаемых хариусов, связки соболей, медвежьи шкуры, соблазнительные тофаларки — все это витало в сигаретном дыму. Решено, едем вчетвером, без хитрожопого Гришина обойдемся. Всегда слишком осторожным был, вот и пусть кулончиками да браслетиками приторговывает, на дачу зарабатывает.

К полуночи тактика экспедиции была разработана, сроки и снаряжение обсуждены. Ребята разошлись с нужным боевым настроением.

Я был очень доволен результатами встречи. Четверо — не один. Шансы на успех сильно возрастали. Если он вообще возможен, этот самый успех. Ну а если и нет там ничего, просто отпуск хорошо проведем, тоже дело.

Вот только про Графа я, может быть, зря им не сказал, да и про письмо из Якутска тоже. За неделю до этого сбора получил. Был там у меня один знакомый, в геологическом управлении треста «Якуталмаз». Написал я ему с просьбой зайти к доценту Малышеву, несколько вопросов у него прояснить, адрес отправил. Мог бы, конечно, и сам к старику обратиться, по рекомендации Денисова, но письмо — одно дело, живой разговор — совсем другое. Кольке Лобачеву из «Якуталмаза» такое дело можно было поручить, он раскрутит кого угодно, талант такой у человека — следователь в нем погиб. К тому же мысль у меня была — Лобачева к делу привлечь, ему я всегда доверял.

Но Коля меня разочаровал. Не поговорил он с доцентом Малышевым. Не успел. В середине января отдал Богу душу доцент. Жил старик на окраине города, в частном доме. Вот в двух шагах от дома соседи его и нашли. Замерз. Возвращался поздно, может быть, поддал, может, сердце прихватило или еще что-нибудь. Старый совсем был, за восемьдесят. В Якутии-то в январе мороз под минус пятьдесят.

А интересно, знает что-нибудь Гришин в самом деле или просто так болтал? Вообще-то он парень серьезный, ну да шут с ним, загадок и так хватает. Программа теперь есть, надо выполнять.

Диспозиция была разработана такая. Пока команда собирает и готовит снаряжение, я продумываю способы нашего проникновения в верховья Бирюсы. Согласно генштабовской карте никаких дорог там нет, остается авиация. Однако регулярных рейсов в этот медвежий угол тоже нет. Арендовать частным лицам вертолет или самолет для полета в несанкционированном властями направлении невозможно — не Австралия здесь, не Аляска какая-нибудь. В три тофаларские деревни борты наверняка ходят, но от ближайшего поселка до верховьев Бирюсы добрая сотня верст, и не по шоссе — через два несимпатичных перевала. А альпинизмом я никогда не увлекался.

Под Нижнеудинском базируется партия Виктора Соколова, моего хорошего знакомого. Вертолетом он наверняка располагает, но входит ли нужный нам район в разрешенные для его полетов квадраты — неизвестно.

Поразмыслив над транспортными проблемами, я пришел к выводу, что требуется пилотажная поездка в Нижнеудинск. На месте все яснее будет, может быть, и по приискам дополнительные сведения получу.

Команда решение сочла мудрым, и в начале мая за сорок один рубль я взял купейный билет на фирменный поезд «Байкал», Москва — Иркутск. Когда я увидел свой «фирменный» вагон, горькое сожаление по сорок одному рублю охватило все мое существо. Этот раздолбанный зеленый сарай вовсе не был купейным, он вообще не имел нумерованных мест. Качать права было уже поздно — до отправления оставались считанные минуты. Проводник клятвенно заверял озлобленных пассажиров, что на боковые полки сажать никого не будут и все поедут вроде как бы в купе.

Попутчики мои производили впечатление намного более благоприятное, чем вагон, и сильно скрасили разочарование от навязчивого перестроечного сервиса. Многочисленная компания литовцев средних лет совершала экскурсионный вояж на Байкал. Знакомство наше началось с обсуждения острых политических проблем, но постепенно российская водка и литовские ликеры под интернациональную закуску заставили перейти нас к истинно общечеловеческим ценностям. Через пару часов после отправления облезлый вагон содрогался от национальных литовских песен, исполняемых мощным хором.

Я музыкального слуха напрочь лишен природой-матушкой, языком литовским тоже не владею, но, будучи уже прилично подогрет, рискнул вступить с суровым мычанием в тех местах баллады, где тянули мужские голоса. Моя смелость была должным образом оценена, и пузатый бородач с труднопроизносимым именем, что-то вроде Витаускас, приступил к облагораживанию моих певческих потуг. Обучение сопровождалось таким обильным смачиванием гортани, что скоро я уже не мог произносить длинные и сложные слова как по-русски, так и по-литовски и стал звать своего преподавателя коротко и ласково — Вискас.