— Примерно две тысячи долларов. Но не наличными. Они мне дали видеокамеру.

— Ну вот видите! По курсу того года — двадцать тысяч рублей! При рыжковских-то ценах! Это ведь две госпремии. Хорошо сработали.

— Ну и что здесь вас так интересует? Все это дела давно минувших дней.

— Э, нет, голубчик! Если бы вы продали просто эти снимки, то дело бы на том и закончилось. Но вы же всучили им сорок страниц машинописного текста с вашими, пардон, измышлениями. Вы же такую пулю отлили! Я, кстати, спросить очень хочу, а зачем, собственно, вы эту дезу стряпали. Из каких побуждений?

— Да это была просто шутка! Чтобы несколько оживить снимки.

— Шутка?! — Саманов посмотрел на меня как на редкий экспонат кунсткамеры. С некоторым даже восхищением и испугом одновременно. — Вы хоть догадываетесь о цене этой шутки?

— Две тысячи…

— Да, Сергей Александрович, я, видимо, прав — вы, так сказать, кристалл, требующий огранки. У вас хватает фантазии слепить потрясающую утку, хватает наглости ее поджарить и продать, но последствия вы прогнозировать не в состоянии.

— Да какие могли быть последствия?

— А последствия были такие. Ваш «репортаж» не был опубликован. Он даже не попал в «Эспрессо», а попал он совсем в другие руки…

То, что дальше рассказал мне Саманов, выглядело фантастично, но подробности, мелкие детали, излагаемые в неспешной манере четким, с металлом голосом, не оставляли сомнений…

— Таким образом, — закончил Саманов рассказ о неизвестной мне судьбе моего репортажа, — ваше предположение, что СССР с тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года вылез на мировой теневой рынок необработанных алмазов и взял под контроль значительный его сектор, частично оправдалось. А выдуманные вами цифры по уровню добычи и о проценте содержания кристаллов в породе оказались весьма близкими к истине. Как и сведения о числе разведанных, но законсервированных трубок. Потом обязательно посвятите меня в ход ваших рассуждений.

Теперь последствия этой вашей «шутки» вам известны. Какой напрашивался вывод? Я сделал следующее заключение. Мировой рынок алмазов имеет неординарную структуру, единственную в своем роде, на нем господствует только один бессменный монополист — транснациональная компания «Де Бирс». Любые робкие попытки отвоевать даже незначительную долю этого рынка, такие, например, как предпринятые в свое время Австралией и Заиром, кончаются весьма плачевно для претендента.

Однако такая монополизация, как равно и слишком высокий уровень секретности, придает иногда, в определенные моменты, странные качества данным, обращающимся в информационных сетях этого рынка. Проще говоря, эти данные способны приобретать совершенно несвойственный им, по сути, вес. В чем меня, собственно, и убедила ваша любопытная история.

А теперь скажите мне, коль скоро вы знакомы, поверхностно правда, с материалом, может ли быть найдено в наше время крупное месторождение алмазов практически в черте города, история которого насчитывает несколько сотен лет?

— Чушь!

— Правильно. Дьявол умудрился разбросать блестящие камешки подальше от очагов цивилизации. Но вот перед вами небезызвестный журнал «Огонек». Что это вы морщитесь? Взгляните, это интересно. Статья о находке алмазного месторождения, очень крупного, чуть ли не больше мирненского. Да, да, под Архангельском! Удивлены? А не напоминает ли это вам один странный неопубликованный «репортаж»?

Вот мы и перешли к сути моего плана. Итак, по моим наблюдениям, информация в структурах этого рынка может приобретать наибольший вес в следующих точках…

Саманов стал окончательно походить на увлеченного профессора, проводящего семинар со способным студентом. Он излагал свой замысел около получаса.

Через пять минут я решил, что передо мной находится просто сумасшедший, через пятнадцать я был потрясен грандиозностью замысла, в конце изложения я понял, что мой собеседник — гений! Полюбовавшись произведенным эффектом, Саманов произнес:

— Как видите, это грубое построение, только основа скелета, позвоночный столб, если хотите. Требуется очень, очень большая работа, чтобы доделать и заставить заработать такого монстра! И ваша роль здесь будет далеко не последней.

— Но почему я?

— Ну, во-первых, как я уже говорил, вы дали толчок всему предприятию, хотя сами и не подозревали об этом. Во-вторых, вы просто самый подходящий из всех людей, какими я сейчас располагаю.

Я отметил про себя это «располагаю».

— У меня больше нет команды.

— Роль, которую я вам предлагаю — это роль одиночки. Вам придется действовать исключительно самостоятельно. Кстати, все ваши люди похоронены достойно. Недалеко от места боя. Вместе с моими.

Саманов подошел к фотографии на стене и долго смотрел на нее. Я молчал.

— Как странно иногда пересекаются судьбы. В этом есть что-то мистическое. Я кое-что хочу рассказать вам…

Разговор наш закончился далеко за полночь. Закончился на почти шутливой ноте. Саманов предложил дать название операции.

— Обычно для наименования наших проектов мы используем названия северных рек. Так они и проходят в переписке и по документам. Хотите, например, «Вилюй»? Но, впрочем, выбор за вами.

Я думал недолго.

— Предлагаю — «Мираж-18».

— Похоже на название истребителя. Кажется, французский?

— Нет, истребители ни при чем. Это был мой первый позывной в Якутии.

— А! Что ж, очень романтично. Поздравляю. Пусть будет так.

Саманов снял с полки кляссер, толстым синим карандашом четко написал сверху «Мираж-18», раскрыл передо мной пустую папку.

— Начинайте прямо завтра. Ваше рабочее место — здесь. Непосредственно по плану операции говорить только со мной и с Кедровым. Никаких библиотек. Несколько человек будут снабжать вас необходимыми материалами. Кое-что мы уже собрали. Надо работать побыстрее, Сергей Александрович, я хотел бы увидеть результат.

— Вы уезжаете куда-то?

— Возможно, и уеду.

— Далеко?

Саманов отвернулся, поглядел еще раз на фотографию на стене, помолчал с минуту, тяжело произнес:

— Далеко. Очень.

Пролетело около восьми месяцев. Работа была в самом разгаре. Среди тысяч проработанных документов, среди бесчисленных рейсов в Архангельск и Мирный, Ленинград и Якутск, среди бесконечных интервью и более серьезных бесед, проще говоря, допросов, среди шелеста разноцветных купюр, потоком летящих в нужные карманы и сейфы, уже вырисовывался зловещий контур огромного линкора, величественно шедшего в окружении юрких, хорошо вооруженных эсминцев.

Уже была ясна начинка торпеды, уже просчитывались стартовые координаты цели, уже был близок тот момент, когда наша маленькая наглая субмарина должна была лечь на боевой курс. Нет, разумеется, потопить такого противника было невозможно, но заставить хоть на долю градуса отклониться, хоть на секунду потерять управление…

Вечером десятого сентября 199… года штаб операции собрался на совещание. Теперь папки с надписью «Мираж-18» занимали уже почти все стеллажи кабинета. Итог дискуссии подвел Саманов:

— Итак, господа, мы переходим к миттельшпилю. Должен констатировать, что дебют вы провели успешно. Особую благодарность хотел бы выразить Георгию Георгиевичу Абашидзе, он много сделал для укрепления позиций проекта в Архангельске.

Жора привстал, поклонился, широко улыбнулся, сверкнув внушительным набором золотых коронок. Поистине это был год примирения конкурентов! С его людьми мне пришлось работать несколько недель, а сам он производил вполне приятное впечатление — интеллект, конечно, первобытный, но по-своему мощный. Этакий красивый, умный неандерталец.

— Теперь мне хотелось бы подчеркнуть масштаб операции. Тот масштаб, который она принимает на данном этапе. Вам знакомо это лицо? — Саманов положил на стол фотографию.

— Нэ Зики чэловэк? — забеспокоился Жора.

— До Зики ему далеко! — рассмеялся Кедров. — Это Сорос, Джордж Сорос.