Вскоре они натолкнулись на очередную деревню цимманбул. За бревенчатым палисадом виднелись круглые бамбуковые хижины с заостренными крышами, крытыми травой. Обитатели этого поселения, как и первых двух, были увлечены рыбной ловлей, и путники легко миновали его незамеченными.

На подходах к четвертой деревне они едва не столкнулись с группой охотников цимманбул, тащивших из леса тушу оленя. Путники немедленно укрылись в кустах и стали ждать, пока те пройдут мимо.

Все цимманбул были очень высокого роста, не менее чем на голову выше Дейва. Их гладкая кожа была темно-серого, почти угольного оттенка; вдоль боков до самых коленей тянулись белые полосы. Формой тела они походили на людей, если не считать перепонки между вытянутыми пальцами. Головы их были необычно крупные, а выразительные черты лица одновременно напоминали собачьи и рыбьи. Выпуклый лоб говорил о развитом интеллекте. Невероятно широкий рот тянулся буквально от уха до уха. Небольшие уши, похожие на людские, нелепо смотрелись на огромной безволосой голове.

На макушке у каждого цимманбул торчал гребневидный нарост, похожий на пару уродливых губ, беспрерывно шевелящихся, словно шепчущих что-то. При виде их у Дейва по спине побежали мурашки. Слуш пояснил, что это отверстия, через которые цимманбул дышат.

Охотники переговаривались коротким резким попискиванием. Когда они разевали пасть, во рту виднелся белый, как рыбье брюхо, язык и острые иглы зубов.

– Когда-то у них была развитая цивилизация в глубинах океана, – отметил Слуш. – Их города стояли на морском дне или плавали по волнам. В ту эпоху они жили в мире с людьми, но после катастрофы вернулись к дикому образу жизни.

Темный Зверь неутомимо полз по небосводу; путники же были вынуждены то и дело останавливаться на отдых. Время от времени им приходилось прятаться или убегать от воинственно настроенных людей, йотлей, цимманбул, жуков или муравьев. Однажды, переправляясь через реку, они натолкнулись на огромную вереницу ядовитых змей, упорно ползущих к своей неведомой цели.

Время от времени земля под их ногами начинала дрожать и ходить ходуном, а иногда прямо перед ними разверзались трещины.

Дорогу им перегораживали стволы гигантских деревьев, выкорчеванных бурей; их хлестали яростные ливни; один раз молния ударила в землю совсем рядом с Хузисстом, после чего тот целый день ходил оглушенный и ничего не соображал. Впрочем, Дейв уверял, что йотль совсем не изменился.

Однажды поднялся ледяной ветер, какого Дейв никогда раньше не встречал; ему вспомнились рассказы стариков о холодном урагане, обрушившемся на племя еще до его рождения. Затем с неба посыпались тяжелые куски льда, которые без сомнения поубивали бы путников, не успей они укрыться в летающей машине.

Зачастую отвесные утесы подступали к самой воде, и тогда им приходилось карабраться по скалам.

В этих тяготах дети Фирш и двое уцелевших рабов закалились и окрепли, хотя Джейди по-прежнему хныкал и сетовал на судьбу. Со временем Дейву надоело это непрекращающееся брюзжание, и он пригрозил сыновьям ведьмы, что если те не замолкнут, он заставит их тащить куб. Тогда они перешли на свой язык, на котором Дейв не понимал ни слова.

Спустя долгое время Слуш заявил, что по его оценке они преодолели уже четыре тысячи миль вдоль побережья, но до границы владений Шемибоб осталось еще три тысячи миль. Новость оставила всех равнодушными, поскольку никто не понимал, много это или мало.

Тем временем Дейв, устав от одиночества, начал добиваться близости с Тишдом. Рабыня всякий раз отказывала ему, отчего он постоянно был раздражен и чувствовал себя униженным.

– Мы с тобой можем делить еду и кров, – сказала однажды она, – но в кусты я с тобой не пойду. Дело не в тебе; ты симпатичный, хоть и дикарь. Но я… я просто не могу. С человеком без яйца души? Нет, не могу.

Дейву в этот момент хотелось ее ударить, но он сдержал себя.

– Что за нелепость? Ты же спала с сыновьями Фирш, а у них тоже нет яиц души!

– Я была у них в рабстве, мне приходилось подчиняться их желаниям. То, что они со мной проделывали, было отвратительно… как правило. Но теперь я свободная женщина, а вы все можете пососать шикрок!

Дейв в гневе удалился. Этой ночью осознание своей неполноценности мучало его с особой силой.

Очевидно, Тишдом вскоре проболталась Ване об этой беседе. На следующий день та первая заговорила с Дейвом. В ее глазах вместо ожидаемого презрения читалось сочувствие.

– Теперь ты понимаешь, что я испытала после того разговора? Я сама так же ужасно себя чувствовала, когда Шлип мне отказал. Подумать только! Раб! Отказал мне!

– Я рад, что не родился человеком, – сказал Слуш, когда до него дошла эта новость. – Впрочем, родись я человеком, это был бы уже не я. Моя уникальная личность столь же обусловлена особенностями тела, сколь и свойствами разума. Сущность, которую вы называете «душой», неразрывно связана с плотью и кровью… но в данном случае вернее будет сказать, с листьями и соком.

Путешествие продолжалось. Темный Зверь вновь и вновь пересекал сияющее небо, так неспешно, словно впереди у него была вечность. Слуш учил всех желающих своему языку.

Но однажды утром, когда путники шагали по лесной тропе, случилось то, чего все они так долго опасались.

Ничто не насторожило их; ни люди, ни звери не заметили ловушки. Просто сверху рухнула огромная сетка, покрытая листьями. Тщетные попытки освободиться быстро прекратились – пленных, скаля зубы, обступили охотники цимманбул.

– По крайней мере они нас не убили, – сказала Вана. – Хотя, может быть, мы об этом еще пожалеем.

Все они сидели в единственной комнате крохотной рубленой избушки, заметно выделяющейся среди бамбуковых хижин. Деревня, окруженная высоким палисадом, стояла на вершине утеса, нависающего над бурным морем и песчаным пляжем, где рыбаки держали свои лодки. Слуш уверял, что деревня специально расположена на возвышении для защиты от цунами.

Взрослые цимманбул расписывали свои тела разнообразными узорами: красными и зелеными полосами, шестиконечными звездами, свастикой внутри круга. Слуш немедленно сообщил своим невольным слушателям, что перед ними древние символы, которыми еще первобытные люди покрывали стены пещер и своих жилищ. Смысл этих знаков давно был утерян, и каждое племя использовало их на свой манер.

– Твои символы не выведут нас отсюда, – с кривой усмешкой сказал йотль.

– Как знать? – отвечал ему арчкерри. – В умелых руках знание может оказаться силой.

Единственный путь на свободу преграждала массивная бревенчатая дверь, закрытая снаружи на огромный засов. Окна были столь узки, что в них не пролез бы и ребенок. Под каждым окном стоял воин цимманбул, а дверь охраняли сразу двое.

Деревня жила своей обычной жизнью: на улицах резвились играющие дети, женщины готовили еду и сплетничали, а мужчины время от времени приносили им рыбу, плоды или пойманную дичь, после чего отправлялись за новой добычей.

На бамбуковом кресле перед своей хижиной восседал шаман. На его голове возвышалась повязка из птичьих перьев, а на шее болталось багровое с прозеленью яйцо души на кожаном шнурке. Из одежды на нем была клетчатая черно-белая юбка и кожаные браслеты с бахромой, нацепленные на ноги под самыми коленями. Тело, покрытое ритуальными узорами, блестело от втертого жира.

На утоптанной земле под ногами шамана лежало шесть коротких палочек. Время от временами он наклонялся, подбирал их, затем принимался трясти погремушкой из тыквы-горлянки и завывать, после чего подбрасывал палочки высоко в воздух и внимательно разглядывал, какой узор они образовали при падении.

Пленники провели в этой комнате уже три ночи. С ними хорошо обращались и сытно кормили; кроме женщин и детей, никто их не бил. Нужду они справляли в большое бамбуковое ведро, которое цимманбул регулярно опорожняли и ополаскивали чистой водой. Время от времени им даже разрешалось выйти наружу размять ноги, но только поодиночке и под охраной.