Однако после падения Константинополя в 1453 году все изменилось коренным образом. Генуэзцы, на протяжении веков пользовавшиеся торговым преимуществом в Галате, теперь потеряли свою силу. Венецианцы и другие западноевропейцы стали перебираться в Галату, переименованную в Перу. Поэтому оставшиеся в Пере генуэзцы вынуждены были делить территорию своего былого влияния с новоприбывшими торговцами.

Венецианское посольство и торговый дом также переместились в Перу. Все, что осталось в Константинополе, — рынок специй. В итоге Золотой Рог был переполнен лодками западных купцов, переправляющихся туда-сюда между Перой и Константинополем.

После потери генуэзцами своей торговой монополии никто более в Константинополе не мог сравниться с могуществом Венеции. Как следствие, даже венецианскому посольству по сравнению с другими представительствами в Пере было отведено самое лучшее здание. Сам город располагался на холме, над Золотым Рогом. А посольство Венеции находилось на самой вершине этого холма, откуда открывался панорамный вид на город.

Это здание трудно было назвать роскошным. В нем едва хватало места послу (а он, как правило, приезжал без семьи), его заместителю, секретарю и слугам, включая повара. Меблировка здесь не шла ни в какое сравнение с благородными венецианскими домами. И причиной подобного аскетизма обстановки оказалось далеко не отсутствие средств. Просто венецианцы боялись оскорбить султана даже малейшим проявлением расточительности.

…Барбаро выглянул из окна самой уютной комнаты — и его взору открылся Константинополь в лучах зимнего солнца. Округлые крыши и остроконечные минареты не оставляли никаких сомнений в том, что это был мусульманский город. Посол давно не рассматривал столицу так внимательно.

Вчера он отправил венецианскому правительству срочный отчет в двух экземплярах, используя разные шифры и способы доставки. Теперь оставалось лишь ждать ответа, а также довести до конца еще одно задание.

На случай войны необходимо подготовить меры безопасности для венецианских торговцев в империи — особенно для тех, которые находятся в Константинополе. Поэтому посол отдал распоряжение константинопольским торговым домам закупить побольше пшеницы на вывоз.

В продовольственном плане Венеция не была самодостаточной. Многие продукты (в первую очередь пшеница) ввозились в республику из причерноморских областей. Без такого взаимодействия с Турцией стране пришлось бы тяжело. И хотя Барбаро приказал увеличить импорт, тем самым на какое-то время обеспечив свой народ продовольствием, все же рано или поздно любые запасы заканчиваются. Однако заниматься подобными вопросами — обязанность правительства. Крит был единственной венецианской колонией, продававшей пшеницу на вывоз.

Как бы то ни было, на дворе стояла зима. Барбаро молился, чтобы политическая ситуация не изменилась хотя бы до сбора зернового урожая.

Люди отнюдь не лишены способности понимать истинное положение дел. И все же чаще они видят лишь то, что хотят видеть. Замечательный тому пример — реакция венецианского правительства на отчет Барбаро. Нельзя сказать, чтобы там обладали недостаточными сведениями о сложившейся обстановке или не желали ее объективно оценить. Но все же республика вяло ответила на предупреждение.

В сенате, где бурно обсуждали, какую военную и дипломатическую политику следовало вести дальше, мнения разделились. Одна фракция была уверена, что Турция собирается напасть на Кипр, другая же объясняла турецкое поведение лишь намерением поднять морские пошлины, что Османская империя довольно часто делала.

В соответствии с республиканской системой Венеции решения в сенате принимались большинством голосов. К помощи Совета Десяти, совещания которого проходили при закрытых дверях, прибегали лишь в том случае, если сенат не мог прийти к единому мнению. Но, обсуждая данную проблему Совет тоже зашел в тупик. Но все же Совету удалось по крайней мере достичь согласия по двум вопросам. Так было решено, во-первых, дополнительно отправить солдат на помощь Кипру, а во-вторых — запустить судоверфь на полную мощность.

Для наблюдения за работами на верфи назначили специальную комиссию из трех дворян. Председателем комиссии стал Агостино Барбариго.

Барбариго с удовольствием согласился на новую должность. Ведь теперь у него появился повод все время находиться в Венеции, не выезжая за город, на виллу в Виченце.

Каждое утро он покидал свой дом, садился в собственную гондолу и по Гранд-каналу плыл к верфи, куда его впускали по специальному разрешению. Рабочий день Барбариго всегда начинал встречей в своем кабинете с главными корабелами. В первую очередь обсуждалась тема военного кораблестроения и способы его усовершенствования, нередко эти беседы перерастали в горячие споры.

К примеру, во время таких дебатов решалось, стоит ли ставить на носу боевых кораблей остроконечные стальные прутья, которыми можно протыкать корпуса вражеских судов.

Другой темой были галеасы. Так назывались гибриды галеры и парусника. Много спорили о том, где лучше разместить на них пушки. На тот момент галеасы были последним словом в военно-морском деле, они имелись только у Венеции.

На верфи Барбариго съедал свой обед в компании корабелов. Ему обычно доставляли из дома свежеприготовленную еду, а начальники и рабочие разворачивали принесенные с собой завтраки.

Каждый день после полудня Барбариго заходил к вдове — она жила неподалеку отсюда. К тому времени ее сын возвращался из школы, перекусывал, и они с Барбариго вместе отправлялись на верфь, где Агостино продолжал работать. Десятилетнему мальчику нравилось сопровождать его, когда тот разговаривал с мастерами во время осмотра кораблей. От возбуждения у пухлощекого мальчугана сверкали глаза, вместе с Барбариго он поднимался на корабли и даже заходил внутрь. Порой он, задирая голову и глядя снизу вверх, забрасывал своего провожатого наивными вопросами.

После вечернего колокольного перезвона на верфи воцарялась тишина. Барбариго уже по привычке отводил мальчика домой к матери, после чего через весь город возвращался к себе. Иногда вдова приглашала его остаться на обед, и за трапезой Агостино видел, как скромно они жили. Однако при всей непритязательности блюд мать и сына отличали безупречные манеры и чувство собственного достоинства, какие редко можно встретить даже за самыми аристократическими столами. В этом плане и Барбариго было чему у них поучиться.

Женщину звали Флора. Она родилась в столь знаменитой флорентийской семье, что Барбариго каждый раз при упоминании их фамилии почтительно кивал. Со своим мужем она познакомилась, когда тот служил во Флоренции венецианским послом. Они полюбили друг друга, поженились и уехали жить в Венецию. Пожилая служанка была няней Флоры, она отправилась вместе с ними. А сын Флоры появился на свет уже в Венеции.

У родителей ее мужа было два сына. И выбор младшего они полностью одобряли, так как он женился на венецианской дворянке. Старший же взял в жены чужачку-флорентийку. После смерти мужа Флора с сыном переехали в скромный дом, тогда как семья младшего брата поселилась в родительском поместье.

Даже при всем желании Флора не могла вернуться во Флоренцию к своей родне. Ее сын являлся потомком венецианской аристократии. Это означало, что по достижении двадцати лет ему гарантировалось место в республиканском управлении. А в тридцать его могли избрать в сенат. К тому же родители Флоры давно ушли из жизни, ее старший брат унаследовал фамильное имение. Вдове достались дом во Флоренции и загородная вилла, но все это вместе со своим приданым женщина продала. На вырученные средства она приобрела государственные ценные бумаги, на дивиденды от которых они и жили. В Венеции семьям погибших солдат-аристократов пенсия не полагалась.

Правда, Флору совсем не угнетала скромность домашней обстановки. Она твердо заявила, что для нее единственно важно воспитать сына достойным венецианским гражданином.