Вся земля, вся планета – сплошное «туда».

Как струна,

дорога звонка и туга.

Все, куда бы ни ехали, только – туда,

и никто не сюда. Все – туда и туда.

Остаюсь я один. Вот так. Остаюсь.

Но смеюсь (я признаться боюсь, что боюсь).

Сам себя осуждаю, корю.

И курю.

Вдруг какая-то женщина (сердце горит)…

– Вы куда?! – удивленно я ей говорю.

– Я сюда… – так влюбленно она говорит.

«Сумасшедшая! – думаю. – Вот ерунда…

Как же можно «сюда», когда нужно – «туда»?!»

Строгая женщина в строгих очках

мне рассказывает о сверчках,

о том, как они свои скрипки

на протянутых носят руках,

о том, как они понемногу,

едва за лесами забрезжит зима,

берут свои скрипки с собою в дорогу

и являются в наши дома.

Мы берем их пальто, приглашаем к столу

и признательные расточаем улыбки,

но они очень скромно садятся в углу,

извлекают

свои допотопные скрипки,

расправляют

помятые сюртучки,

поднимают

над головами смычки,

распрямляют

свои вдохновенные усики…

что за дом,

если в нем

не пригреты сверчки

и не слышно их музыки!…

Строгая женщина щурится из-под очков,

по столу громоздит угощенье…

Вот и я приглашаю заезжих сверчков

за приличное вознагражденье.

Я помятые им вручаю рубли,

их рассаживаю

по чину и званию,

и играют они вечный вальс

по названию:

«Может быть, наконец,

повезет мне в любви…»

Я люблю эту женщину.

Очень люблю.

Керамический конь увезет нас постранствовать,

будет нас на ухабах трясти и подбрасывать…

Я в Тарусе ей кружев старинных куплю.

Между прочим,

Таруса стоит над Окой.

Там торгуют в базарные дни земляникою,

не клубникою,

а земляникою,

дикою…

Вы, конечно, еще не встречали такой.

Эту женщину я от тревог излечу

и себя отучу от сомнений и слабости,

и совсем не за радости и не за сладости

я награду потом от нее получу.

Между прочим, земля околдует меня

и ее

и окружит людьми и деревьями,

и, наверно, уже за десятой деревнею

с этой женщиной мы потеряем коня.

Ах, как гладок и холоден был этот конь!

Позабудь про него.

И, как зернышко – в борозду,

ты подкинь-ка, смеясь, августовского хворосту

своей белой пригоршней в красный огонь.

Что ж касается славы, любви и наград…

Где-то ходит, наверное, конь керамический

со своею улыбочкой иронической…

А в костре настоящие сосны горят!

Вокзал прощанье нам прокличет,

и свет зеленый расцветет,

и так легко до неприличья

шлагбаум руки разведет.

Не буду я кричать и клясться,

в лицо заглядывать судьбе…

Но дни и версты будут красться

вдоль окон поезда,

к тебе.

И лес, и горизонт далекий,

и жизнь, как паровозный дым,

все – лишь к тебе, как те дороги,

которые

когда-то

в Рим.