Век восемнадцатый.

Актеры

играют прямо на траве.

Я – Павел Первый,

тот, который

сидит России во главе.

И полонезу я внимаю,

и головою в такт верчу,

по-царски руку поднимаю,

но вот что крикнуть я хочу:

«Срывайте тесные наряды!

Презренье хрупким каблукам…

Я отменяю все парады…

Чешите все по кабакам…

Напейтесь все,

переженитесь

кто с кем желает,

кто нашел…

А ну, вельможи, оглянитесь!

А ну-ка денежки на стол!…»

И золотую шпагу нервно

готовлюсь выхватить, грозя…

Но нет, нельзя.

Я ж Павел Первый.

Мне бунт устраивать нельзя.

И снова полонеза звуки.

И снова крикнуть я хочу:

«Ребята,

навострите руки,

вам это дело по плечу:

смахнем царя… Такая ересь!

Жандармов всех пошлем к чертям —

мне самому они приелись…

Я поведу вас сам…

Я сам…»

И золотую шпагу нервно

готовлюсь выхватить, грозя…

Но нет, нельзя.

Я ж – Павел Первый.

Мне бунт устраивать нельзя.

И снова полонеза звуки.

Мгновение – и закричу:

«За вашу боль, за ваши муки

собой пожертвовать хочу!

Не бойтесь,

судей не жалейте,

иначе —

всем по фонарю.

Я зрю сквозь целое столетье…

Я знаю, ч т о я говорю!».

И золотую шпагу нервно

готовлюсь выхватить, грозя…

Да мне ж нельзя.

Я – Павел Первый.

Мне бунтовать никак нельзя.