Излучая свое «божественное сияние», живой символ империи— 124-й японский император—извлек из кармана книгу, озаглавленную «Четыре стороны моря» (поэму, написанную его дедом, императором Мэйдзи), и зачитал строки из нее:
Я думаю, что все люди на земле — братья.
Тогда почему ветры и волны сегодня
Так неспокойны?
Хирохито объявил своим слушателям, что он перечитывал поэму много раз, и спросил, почему невозможно воплотить в жизнь созданные его дедом идеалы всеобщего мира? Воцарилось молчание. Наконец начальник генерального военно-морского штаба ответил, что верховное командование, безусловно, признает важность дипломатии и предлагает использовать вооруженные силы только как последнее средство. Начальник генерального штаба сухопутных войск подтвердил его слова, но император был совершенно неудовлетворен. «Совещание было прервано,— записал премьер Коноэ,— в атмосфере беспрецедентной напряженности».
Люди, которые считают, что Хирохито мог отклонить план нападения на Перл-Харбор, если бы захотел или если бы имел более сильный характер, не понимают всей сложности и двусмысленности положения японского императора. С одной стороны, он пользовался безграничным престижем, получая всю информацию, советовал и утверждал решения исполнительной власти. А с другой — во имя сохранения единства нации он должен был быть заодно с правительством и это связывало его в действиях и заявлениях по рукам и ногам. В той же ситуации Хирохито даже не знал о готовящемся ударе по Перл-Харбору.
Не следует думать, будто у Ямамото с его смелым планом существовала какая-то невидимая поддержка. На самом деле почти никто из высших чинов в военно-морских силах не одобрил его. Одни сочли его план неоправданно рискованным, другие, чьи умы были заняты предстоящими боевыми действиями на юге, чувствовали, что одна эта операция поглотит массу средств и напряжет военно-морские ресурсы страны до крайности. Наконец, «линкорные адмиралы» были твердо убеждены, что делать ставку на такие слабо вооруженные корабли, как авианосцы,— большая ошибка. Но в лице Ямамото все эти консерваторы встретили сильнейшего оппонента.
Фотографии Ямамото, сделанные, когда он находился в зените своей славы, показывают человека небольшого роста даже по японским стандартам — всего пять футов и три дюйма. При этом у него были довольно широкие плечи, которые казались еще шире из-за массивных эполет, грудь была увешана орденами и медалями. В силу этого он производил бы довольно комический эффект, если бы не его лицо. Лицо Ямамото с прямым носом, большими глазами и полными губами выдавало в нем человека действия и несгибаемой воли.
Еще в юности он проявлял поистине фантастическую преданность учебе. Для большей продуктивности своих занятий он снимал с себя одежду, чтобы холод прогонял усталость, и много раз родители заставали его холодными ночами почти голого, склонившегося над учебником алгебры или геометрии.
Теперь, слыша это враждебное своему плану «ворчание», Ямамото собрал на своем флагмане «Нагато» около пятидесяти флотских командиров, чтобы узнать их мнения. Выступая по очереди, адмиралы и капитаны стали высказывать свои опасения, заявляя, что на переход через северные воды Тихого океана может не хватить топлива, что плохая погода и сильная волна сделают дозаправку невозможной и что их могут обнаружить русские. Даже Ониси, которому Ямамото первому доверился в январе, теперь считал операцию, в которой делается ставка на авианосное соединение, неразумной.
Наконец, когда уже гасли последние лучи скрывшегося за горизонтом солнца, поднялся сам Ямамото. Говоря медленно, но очень твердо, он заявил, что, конечно, примет к сведению все высказанные мнения, но он долго изучал сложившуюся стратегическую ситуацию и пришел к однозначному выводу, что операция против Гавайев крайне необходима Японии в ключе ее большой стратегии, так как без нее бросок на юг закончится провалом. В свете этого, продолжал адмирал, ему хотелось бы, чтобы присутствующие уяснили следующее: «Я являюсь главнокомандующим объединенным флотом и объявляю, что Перл-Харбор будет атакован». Это заявление сразу прояснило ситуацию. Каждый командир понял, что более не должно быть никаких споров и никаких возражений. Если Япония начнет войну, флот должен вступить в нее единым и сплоченным, во всей своей мощи.
Но плану нападения на Перл-Харбор продолжал упорно противостоять генеральный военно-морской штаб, и тут задача его проталкивания была гораздо более сложной. Здесь Ямамото приходилось иметь дело с самой верхушкой флотской иерархии. Но у адмирала имелся наруках один сильный козырь, и в конце октября он решил послать в штаб своего эмиссара, чтобы раскрыть карты. Для этого поручения он выбрал капитана Камето Куросима, проинструктировав его, как поступить в том случае, если никакие убеждения на штабных не подействуют.
Куросима же, решив не тратить времени попусту, отправился прямо к начальнику оперативного отдела военно-морского генерального штаба капитану Садатоси Тамиока, толковому и грамотному офицеру.
«Адмирал Ямамото настаивает, чтобы его план был принят,— сказал Куросима.— Он уполномочил меня уведомить вас, что, если этого не произойдет, он не сможет более нести ответственность за безопасность империи и, не имея иного выхода, вместе со своим штабом попросит об отставке».
Томиока вытаращил глаза, его нижняя челюсть отвисла. Эффект от предъявленной угрозы был подобен взрыву бомбы. Он немедленно дал свое личное согласие на нападение, и Куросима отправился к следующему по очереди штабисту, чтобы предъявить врученную ему
Ямамото «бомбу». Так он обошел весь генеральный штаб, которому, таким образом, пришлось наконец санкционировать атаку Перл-Харбора. Это было большой победой Ямамото, добытой только благодаря его исключительному положению и влиянию в военно-морских силах Японии. Ни один из членов штаба не мог себе представить ведение войны без Ямамото во главе объединенного флота. «Это было бы немыслимо»,— сказал позднее один из адмиралов.
Сразу после этого японские шпионы на Гавайях получили приказ максимально активизировать свою деятельность. Перл-Харбор был условно разделен на пять зон, обозначенных А, В, С, D, Е, из которых поступали регулярные сообщения о прибытии или уходе американских военных кораблей. Теперь же в Токио хотели знать точное место стоянки каждого корабля, а также множество других сведений, связанных с системой воздушного патрулирования и расположением самолетов на земле. Большую часть этой информации можно было получить вполне легальным способом — простым наблюдением. Для этой цели из членов консульства в Гонолулу была организована японская «Красная капелла», в которой «первую скрипку» играл молодой сотрудник, называвший себя Тадаси Моримура. Его настоящее имя было Такео Есикава, и прежде он служил лейтенантом в императорских военно-морских силах.
Прибыв 28 марта 1941 года на Гавайи, Есикава предстал перед генеральным консулом Нагао Кита, профессиональным дипломатом, недавно переведенным в Гонолулу. Кита увидел стройного молодого человека среднего роста, выглядевшего значительно моложе своих двадцати девяти лет и совершенно не походившего на прожженного шпиона. В самом деле, он производил впечатление трогательно наивного юноши того типа, вокруг которых любят порхать молоденькие барышни и которых почтенные матроны начинают опекать, а пожилые мужчины называют «сынок». Есикава еще не имел опыта агентурной работы, к тому же у него отсутствовала одна фаланга на указательном пальце левой руки — запоминающийся изъян, который в дальнейшем мог привести к его разоблачению. У Кита возникли серьезные сомнения насчет того, подходит ли он вообще для выполнения возложенной на них задачи.
Но Токио не допускал ошибок в подобных вопросах. Отсутствие у Есикава опыта «дипломатической» работы наоборот было его преимуществом, так как он до сих пор не фигурировал в списках атташе и не успел привлечь к себе внимание американских контрразведчиков. Необходимую же для его деятельности подготовку он прошел.
