Через зеркала кто только не врывался в преисподнюю. Среди них потом учёт проводился: кто совсем пропащий, а кого, рано или поздно, назад придётся отдавать. Боженьке. С ними-то и возникала проблема. Содержание кадров преисподней — дорогая вещь, хотя на первый взгляд так не кажется. Если, после таких расходов, кого-то всё равно придётся отдавать назад, нафига же тратиться?
Имена всех Фигиных клиентов невидимыми строками были вписаны в книженцию, с которой Гриша не расставался ни на секунду. На обложке фолианта тоже никаких букв стояло. На непосвящённый взгляд. Способные же видеть невидимое глазом, знали: то была Книга Жизни!
Списки в той книге были длиннющие, за один раз не проверишь, поэтому Главный и шлялся, практически ежедневно, к решётчатым дырам в асфальте, пряча за пазухой бумажку с именами новобранцев. Типа на перекличку, дабы поточнее выведать, на кого особо тратиться нет смысла.
Получив дорогие сведения, в денежном смысле — бесценные, начальник ада отдавал приказ: нарядить очередную группу дармоедов во всё дерюжное и впредь кормить похуже! А на шею им кулон опознавательный повесить — так и быть, золотой. Чтоб не догадались раньше времени о своём мерзком отщепенстве. Больше того: им внушалась мысль об исключительности, об их недюжинных талантах и секретной нужности подземелью.
Вдохновлённые такими проповедями, «отщепенцы» бросались выполнять невыполнимое, изобретали такое… Особенно старались дауны. Даун только с виду придурок — мычит, будто и впрямь говорить не может, пускает слюни. А мысль-то — чёткая-чёткая! Есть мнение, что многие дауны только с виду дауны, среди них много скрытых гениев, больше, чем среди так называемых нормальных.
— Кстати, новый официальный Правитель — даун! — с ехидцей объявила, уже в стельку пьяная, бывшая привратница, в прошлом хранительница адского портала, а ныне — тайный консультант верхнего мира. — Так им и надо! Козззлам!!!
Все притихли, понимая, что старуха бесится не напрасно. Её в своё время тоже пометили фигой, потому и заставляли ходить в убогом одеянии и круглосуточно пахать ради какой-то непонятной идеи.
Отделаться от стяжателя Фиги всегда было самой заветной мечтой Главного. Потому и взял на вооружение изобретение мадам привратницы. А чтобы та не очень громко возмущалась, решил выдать ей единоразовую премию — за супер-шмупер-ноу-хау. Под давлением Силантия, вестимо.
— Не пойму я, не пойму, не пойму… — бурчала мадам, удивлённая и где-то даже растроганная щедростью лжеца и отца лжи, отъявленного сквалыги и извечного передёргивателя фактов. — Мог бы и сэкономить на отщепенке, на изгнаннице… Он что — так боится меня?!
— Не вас, а меня! — елейно прошептал Силантий. — Мы же с вами эту тему обговаривали…
— Ах, да, чёртова память, — пьяно выдохнула старуха, положив голову на стол. Уснула. Остальная часть истории была досказана Силантием под храп.
В том повествовании всё сводилось к очевидному: сатана мечтал покинуть преисподнюю, тайно бежать, ещё до Страшного Суда. Куда? Всё зависело от находчивости и смекалки подземных проектантов.
— Чей проект окажется наиболее удачным — тот и будет пущен в дело, буквально в ближайшие годы, — пафосно произнёс Силантий. Он-то был трезв, как никто на свете.
Глава 4. Секретная дверь со спецзнаком
Почему Главный так цеплялся за бабкин проект? Не хотел преисподнюю в богадельню превращать. А зря! В богадельнях-то как раз ситуация налаживалась, равно как и в других, некогда обнищалых заведениях.
Если в курируемых Гришей больницах раньше нужно было из дому всё тащить, включая и подушки с одеялами, не говоря уже о ложках, вилках, тарелках, сахаре и сливочном масле, то теперь там, благодаря усилиям юродивого, постепенно стали появляться не только казённые одеяла, «исчезнувшие в эпоху посткоммунистического ельцинизма», но и остальная вышеперечисленная дребедень.
А в адских кулуарах, между тем, протекала новая, более дешёвая, суперпродуктивная акция: новобранцы проходили тест на истинную вшивость с помощью «комнаты испуга». Отринутые комнатой, то бишь отбракованные личности, награждались золотым кулоном с бриллиантовой присыпкой, который обязались носить не снимая, даже во сне, чтобы не быть перепутанными с другими, менее порядочными особями.
Для помеченных Фигой, то бишь для «избранных», выпекали специальный хлеб: приятную на вкус плюшку в виде фиги. Побрызганную специальным зомбирующим средством, дабы избранные больше ни на что не отвлекались, а полностью отдались труду на благо процветания… Чего? Эти сведения были не для всех.
Максимку зачаровал рассказ Силантия, усыпанный смешными фенечками, как кулончик-фига бриллиантиками. Малец так заслушался, что не заметил, как в окно полезли сумерки.
Экс-привратница удалилась в свою комнату пораньше, так что слушателей у Силантия теперь было двое: Максимка и его набожная несколькоюродная бабушка, тёть-Марина.
Хозяйка кухни, баба Маша, уже минут двадцать как громыхала тарелками и судками — готовила оставшихся гостей «хотя бы к ужину», из-за увлекательной беседы забыв об обеде.
— Остались самые стойкие! — зычно провозгласила она, ставя на бирюзово-сиреневые клеточки четыре тарелки с рыбным жарким.
— Ой! — воскликнула Маринка. — У меня же электричка через час! Да и объедаться мне сегодня не положено, пост Рожденственский ещё не кончился!
Умчалась. На её место вышла заспанная мадам.
— Садись хоть ты, Аделаидушка, вместо Маруси, поешь, пока не совсем ещё остыло…
Баба Маша была рада, что на четвёртую порцию, всё же, нашёлся кандидат. А Максимка был рад тому, что свидетелей беседы о подземелье становилось всё меньше. У него назрел к мадам вполне конкретный вопрос, насчёт одной особы, о которой лучше всего было спрашивать тет-а-тет. После отбытия Силантия восвояси, он придвинул табурет поближе к кухонному диванчику, на котором, чуть привалясь на подлокотник, восседала его закадычная подруга. Она как раз «вылизывала» хлебушком тарелку.
— Мадам, у меня к вам конфиденциальный разговор, — начал Максимка.
— Да ну?! Валяй, коли не шутишь… Только вот налью себе чуток!
Она обвела взглядом кухню.
— Мария, где у тебя рюмки?
Ответа не последовало. Баба Маша уже успела удалиться, предварительно перемыв всю посуду.
— Не кричите, может быть, она спит, пейте из горлышка, как обычно! — не преминул сострить Максим.
Старуха не обиделась, послушалась.
— Ну, выкладывай, что хотел спросить, — сказала она, приняв вальяжную позу, в этот раз опершись уже не на подлокотник, а на спинку диванчика.
— Помните ту девушку, которая ко мне на кровать садилась, перед самой моей помолвкой? — начал Максимка шёпотом, опасаясь, что баба Маша вернётся.
— А-а-а! Шуроня! Как же, как же, помню, мне ли не помнить своих агентесс! Тебе она понравилась? Забыть не можешь?
Максимка вспыхнул.
— Вы меня не поняли, я не об этом, у меня Кристина есть…
— Тогда к чему этот вопрос?
— Я к тому веду, что она с виду, вроде, не пропащая, должна в меченых ходить, с кулоном и во всём холщёвеньком…
Мадам села совершенно прямо.
— Понимаю, тебя гложет любопытство по поводу её румяных щёк и шикарных нарядов…
— Именно!
— А ты не так прост, ты даже умнее, чем мне казалось в последние дни… Прогрессируешь, ядрёна вошь!
Она снова схватилась за флягу.
— Умоляю, не пейте больше, — яростно прошептал Максимка, — вы же знаете, чем это кончается…
— Хорошо, пока не буду, поливай, только пошустрее, а то могу не выдержать…
Максимка устроил привратнице допрос скороговоркой и выяснил, почему Шурочка Воронина так шикарно выглядела и так свободно себя вела, ни грамма не будучи пропащей. Во-первых, ей в преисподней вообще не место, ибо не воровка она, слямзить кусочек хлебушка с голодухи — не преступление. Во-вторых, она сильно нравилась мадам, и после первой же ссоры старухи с дочерью, с болотной принцессой Анной, ещё сто восемьдесят лет назад, сделалась той как родная.
