Через полминуты вместо люстры на столе лежала кипа денег, в самом разном выражении, и несколько золотых слитков.

В это раз баба Маша к буфету не пошла, но по лицу было видно, что последний фокус добил её окончательно.

— Что, снова не то? — улыбнулась привратница.

— Да нет, всё то! Спасибо! Не хочу выглядеть неблагодарной…

Хмыкнув и сцепивши зубы, хозяйка кухни сняла передник, накрыла им подаренные ценности. Затем пошла к окну, глянула во двор.

— Вроде, никого! А то убьют ведь, коли проведают о таком богатстве…

Она пошарила в тумбе, стоящей рядом с окном.

— Милок, у тебя крепкая авоська есть? — обратилась она к Силантию.

Тот вынул из кармашка на рукаве прозрачный полиэтиленовый мешочек, дунул в него — получилась большая походная сумка.

Ляля рассмеялась.

— Говорят, я когда-то тоже так умела! В позапозапозапрошлой жизни, правда, мама?

Мадам не ответила. Вместо этого скомандовала:

— Бери всё это барахло, друг Силантий, тащи к Марии в спальню, спрячь там!

Баба Маша с Силантием ушли, а Максимка, всё время молчавший, решил уточнить некоторые моменты.

— Мадам, а как вашему другу удаётся влиять на Главного? Он его всё время слушается или через раз?

— Всё время, — буркунула старуха, пряча флягу в карман.

— Странно… Вас он выгонял, причём надолго, держал в чёрном теле, а ваш заместитель вертит им, как цыган солнцем!

— Есть причина…

— О которой вы всё время знали, но притворялись, что не в курсе?

— Не поверишь, для меня это тоже сюрприз! Я никогда не могла командовать своим начальником, терпела многое, и всегда удивлялась, как это Силантию сходило с рук любое баловство… И сейчас он прощает ему выходки…

В ту секунду снова появился Силантий.

— А куда ему деваться, если я кучу компромата на него имею!

Он уселся за столом, перед поданной ему чайшкой чая.

— Ну, с Новым годом, или как?

— Или как, — поднялся Юра со своего места, сделав Ляле и детям знак собираться на выход. — Мы уже напраздновались, пора и родную коммуналочку проведать! А то, чувствую, Харитоныч её пропьёт, если вовремя не вмешаться. А вы празднуйте, празднуйте, гуляйте широко!

— Ещё раз всех с Новым годом и с наступающим Рождеством! — жизнерадостно вымолвила Ляля, освобождая Ульяну от ремешков высокого стульчика.

— А мне можно пока тут остаться, всего на пару дней? — спросил Максимка, заранее зная ответ. — Я хотел бы посекретничать с мадам. Думаю, она не против!

Старуха кивнула.

— Как скажете, — улыбнулся Юра. — Слово тёщи для меня закон!

Посленовогодние деньки трудно описуемы априори, но когда, ко всему прочему, в гостях у вас влиятельные представители преисподней, треплющие нервы самому сатане, то поневоле начнёшь волноваться за исход едва начавшегося года. Ведь как первые две недели проведёшь, так и будешь жить остальные пятьдесят.

Юре не терпелось сменить волшебную обстановку на обыкновенную. Не за себя боялся, за домочадцев. Кто знает, как длительное пребывание в адской компашке отражается маленьких на детях!

Ушли Юра с Лялей, отказавшись слушать «историю про Григория». О том, кем являлся Гриша Фига, остальной компании поведал друг экс-привратницы Силантий.

В лице Силантия компашка имела лишь гостя из преисподней, но отнюдь не её служителя. Роль его была скорей шпионской, он был для подземелья кем-то вроде засланного казачка из «Неуловимых мстителей» или Штирлица в фашистском логове. Интересно, что мадам привратница узнала об этом вместе со всеми.

Вот как прозвучала странная история в то утро.

«Комната испуга», детище кудесницы-привратницы, оказалась крайне выгодной и удобной в употреблении. Главный, как его до сих пор величали, пользовался ею с утра до ночи. А иногда и по ночам. Впрочем, какая ночь может быть в царстве ночи, в царстве смерти, в обители Аида.

Как уже говорилось ещё раньше, комната вышвыривала всех, кто не обладал подлостью, трусливостью и прочими гнилыми свойствами души в достаточной степени. Такие люди, практически хорошие, попадали в адский портал случайно, по ошибке, поддавшись мимолётному искушению. Стибрили что-то мелкое, потом сразу каялись… Вот, как Шурочка Воронина, сто восемьдесят лет назад укравшая полбуханки ржаного хлеба на кухне Смольного института.

Благодаря старухиному изобретению, и первый орден появился в болотном зазеркалье: кулон в форме кукиша, подвесная фига. Кстати, неплохо оформленный: в золотом обрамлении, с бриллиантовой присыпкой.

Помеченные кукишем, то есть оказавшиеся не такими уж порочными, как хотелось бы хозяину главного болота, теперь имели особый статус: им разрешалось усердно вкалывать на благо «новой малой родины», создавая прочие полезные изобретения, так необходимые Главному, особенно в последнее время.

— А что такого в последнем времени? — перебил рассказчика Максимка.

Маринка не дала Силантию ответить, снова заголосила от имени Боженьки:

— А ты разве не слышал о последних временах?! Про Апокалипсис только самые дремучие крестьяне не ведают, у которых даже радио в деревне нету!..

Привратница, будучи ещё не очень пьяной; учитывая утро, дала более внятное объяснение:

— Смыться он хочет, поганец этакий! Уйти от ответа! Не сидится ему в аду, в месте официального заключения, прекрасно понимает, что его ждёт в самом конце, вот и ёрзает, ищет пути…

— Какие пути? Удрать, что ли хочет?! — не унималась Маринка. — Так не дадут ему! Кто его в преисподнюю упрятал, тот на нём по сей день глаз держит… Или он настолько уверен в своей хитрости? Под юродивого скосить, что ли, хочет?

— На каждого юродивого свой юродивый найдётся, похитрее… — с загадочным видом произнёс Силантий.

С этого и началась основная часть его повествования: об уличном попрошайке Грише. Тут время вспомнить о юродивых Христа ради. Не про обыкновенных нищих, специально охраняемых роднёй и мафией, а истинных юродивых, которым эта функция Богом жалована.

Истинный юродивый денег не копит, всё лишнее сразу раздаёт. Вот и Гриша Фига так делал. Единственное, что отличало его от остальных юродивых Христа ради — брал много. Принимал только крупную милостыню. И не от простых смертных, а от… Уже понятно, от кого. Да, милостыню принимал он лишь у того, кто обладал несметными сокровищами. А тот, кто обладал самыми что ни на есть несметными сокровищами, был скуп до безобразия, ну, раз сам в дерюге ходил и заместителей своих воспитывал в духе «нестяжания»…

Нахапав денежек из преисподней, Гриша плёлся в банк, клал их на счета детдомов, больниц и поликлиник. Как Юрий Деточкин из «Берегись автомобиля!» Эти походы в банк приводили Главного в бешенство, тут он сатанел ещё больше, чем всегда, ибо не терпел, когда из него клоуна делали. Сатана в роли благотворителя! Мало ему дамочек, утверждавших, будто он с ними, с каждой, раз по восемь переспал.

А сам процесс поимки Гришей денег? Позорище! Всякий, кто проходит мимо нищего, обычно не смотрит на него, не уделяет особо пристального внимания. В лучшем случае, бросает денежку в коробку или шапку. Хотя положено ласково заглянуть в глаза и сказать ободряющее слово.

Гриша на равнодушие публики не жаловался, тут во внимании недостатка не было. Сидел Фига, как правило, у какого-нибудь водостока и поминутно совал в него кукиш. А в промежутках читал большую книжку, на страницах которой не было ни одной буквы. Чистыми были те страницы!

Толпа вокруг Гриши собиралась прямо с самого утра. Поговаривали, что через решётку водостока юродивый кого-то шантажировал. Мол, снизу шастали олигархи, переодетые диггерами, и чего-то у него клянчили. А он им кукишами отвечал.

На самом деле всё проще. Каждый водосток является адским порталом, хотя и не таким красивым, как зеркало. Если у зеркал маячили привратники, то к сливным отверстиям Главный подходил лично сам, без свидетелей. И не потому, что снова хотел выпендриться, мол, какой я простой и дерюжный, а потому что вопрос был денежный. Слишком денежный! Кадры преисподней обходятся недёшево — ввиду дороговизны обучения всяким фокусам. Одно омоложение с помощью зеркал никакими цифрами не выразишь, а уж изготовление обоих эликсиров, зелёного и красного — граничит с расходами на оборону небольшого государства. Трясся Главный над добром своим, и тут его понять можно было вполне…